– Идиоты. – Рени повернулась к Ксаббу, но тот тоже исчез. Мгновенный испуг прошел, когда Рени заметила макушку серого сима, торчащую из-за кресла. – Вернись, Ксаббу. Это просто молодежь дурная шалит.
– Он застрелил его! – Ксаббу возвратился в кресло, опасливо глядя на толпу, уже скрывшую место недавнего происшествия.
– Симуляция, не забывай. Никто никого не застрелил. Просто нельзя такие фокусы показывать в общественных местах. Школьники, наверное. – На мгновение Рени с беспокойством подумала о Стивене, но это была шуточка не в его характере. Да и неоткуда ему было получить доступ к таким сложным симам. Богатые бездельники, вот это кто был. – Если их поймают, то могут лишить привилегий доступа.
– Так и это все фальшивка?
– Фальшивка. Трюк нахальных сетевиков.
– Это и правда странный мир, Рени. Думаю, мне уже пора возвращаться.
Она была права – для первого визита он слишком задержался.
– Не «возвращаться», – мягко поправила она. – Сойти с линии. Такие вещи помогают не забыть, что мы не в реальной жизни.
– Тогда сходим с линии?
– Верно.
Рени повела рукой, и контакт прервался.
Пиво было холодное, Ксаббу – усталый, но счастливый, и Рени только было собралась расслабиться, как заметила, что ее пульт мигает. Подумала было наплевать – батарейки садились, а на малом напряжении всякое случается, – но в это время приоритетные сообщения могли приходить только из дома, а Стивен уже пару часов как должен был вернуться из школы.
Узел в пивном баре не работал, подсевшие батарейки не позволяли навести связь прямо со стола, так что ей пришлось извиниться перед Ксаббу и, щурясь на послеполуденном солнце, выйти на улицу в поисках общедоступного узла. Район был не из лучших; по асфальту несло ветром, как осенние листья, огрызки пластиковой пленки, на обочинах валялись пустые бутылки и ампулы в бумажных пакетиках. Прежде чем она нашла узел, исписанный граффити, но действующий, пришлось протащиться целых четыре квартала.
Странно было видеть совсем рядом с наманикюренным мирком политеха совсем другой, мир энтропии, где все обращалось в пыль, мусор, ошметки сухой краски. Даже газончик вокруг общественного узла был сугубо формальный – клок выжженной земли и тощей сухой травы.
Рени подергала вилку разъема в розетке, пока не достигла чего-то, напоминающего нормальный контакт. Узел был голосовой, и ей пришлось выслушать с дюжину телефонных гудков, прежде чем кто-то поднял трубку.
– Ч-что там? – пробурчал ее отец.
– Папа? На мой пульт шел звонок. Это Стивен меня вызывал?
– Этот шкет? Нет, девочка, я сам звонил. Я хотел сказать, что больше т-терпеть не намерен. Мужику надо отдыхать. Твой братец, он и приятели его, шумят слишком. Я ему велел прибраться в кухне, он говорит, не его дело…
– Это не его дело. Если он убирает комнату…
– Уймись, девка. Вы все думаете, отца можно вот так вот заткнуть. Так я этого поганца выставил за дверь, чтоб ему пусто было, и если ты сейчас же не придешь и не приберешь, что вы тут развели, и тебя в-вышвырну.
– Ты – что ? Что значит – вышвырнул?
В голосе Длинного Джозефа зазвучали пьяно-хитроватые нотки.
– Сама слышала. Вытурил из дома эту хитрую задницу. Хочет стоять с приятелями на ушах – у них пусть и живет. А мне нужен покой.
– Ты… ты!.. – Рени с трудом сглотнула. Когда на ее отца находило такое настроение, он только и ждал, с кем бы повздорить; а заряд уверенности в собственной правоте позволял ему затягивать ссору на много дней. – Это нечестно. Стивену нужны друзья.
– Не нравится – можешь убираться за ним вслед.
Рени повесила трубку и долгие секунды глядела на тонкую полоску желтой кадмиевой краски, проведенную по стенке узла, длинный хвостик граффити столько сложного, что Рени не могла ничего в нем разобрать. Глаза ее наполнились слезами. Бывали минуты, когда она понимала стремление к насилию, заставлявшее малолетних сетевиков понарошку разносить друг друга в клочья из пулеметов. Иногда она понимала даже тех, кто берет в руки настоящие пулеметы.
Когда она выдергивала шнур, вилка осталась в розетке. Рени тупо глянула на оборвавшийся шнур, потом швырнула его на пол. Там он и остался, как маленькая дохлая змейка.
– Ему всего лишь одиннадцать! Ты не можешь вышвырнуть его только за то, что он шумел! В конце концов, по закону он имеет право тут жить!
– А, теперь ты меня еще в полицию потащишь, девка? – По рубашке Длинного Джозефа расползались мокрые пятна под мышками. Ногти на босых ногах были длинные и желтые. В эту минуту Рени его ненавидела.
– Ты не можешь так поступить!
– И ты иди! Иди-иди, нечего таким умникам в моем доме торчать. Я твоей матери говорил, пока жива была покойница, – зазнается эта девчонка. Вид на себя напускает!
Рени шагнула к нему, обогнув стол. Голова ее, казалось, вот-вот взорвется.
– Ну давай, выброси меня, старый болван! А кто будет для тебя стирать, готовить? Долго ты протянешь на правительственных харчах, без моей зарплаты?
Джозеф Сулавейо тоскливо всплеснул длинными руками.
– И это ты мне говоришь? Мне, который тебя родил? Который тебя в школу эту африканерскую гонял, чтобы ты ерундистикой своей компухерной занималась?
– В школу я ходила сама . – Головная боль превратилась в шипастый ледяной шар. – Это я четыре года впахивала в кафешке, прибираясь за другими студентами. Теперь у меня есть хорошая работа, а я вынуждена, придя домой, за тобой мусор выгребать. – Рени схватила грязный стакан, в котором засохли с прошлого вечера остатки молока, хотела грохнуть его об пол, чтобы тот разлетелся на тысячу острых осколков вроде тех, что уже звенели в ее голове, но через секунду поставила стакан обратно и отвернулась, тяжело дыша. – Где он?
– Где кто?
– Черт бы тебя драл , ты прекрасно знаешь кто!!! Где Стивен?
– Откуда мне знать? – Длинный Джозеф шарил в буфете, выискивая выпитую два дня назад бутылку дешевого вина. – С дружком своим драным ушел. Этим, Эдди. Куда ты вино мое задевала, девка?
Рени развернулась и ворвалась в свою комнату, с грохотом захлопнув за собой дверь. Говорить с отцом было совершенно невозможно. Зачем она только пыталась?
На столе стояла фотография – отец двадцать лет назад, высокий, красивый, темнокожий. Рядом стояла мать в сарафане без бретелек, прикрывая глаза ладонью от маргейтского [11] летнего солнца. На руках отца примостилась сама Рени, лет трех-четырех, в фантастическом головном уборе, в котором голова казалась больше всего тела. Маленькая ладошка вцепилась в летнюю рубаху отца, точно якорь, удерживающий ее от власти течений судьбы.
Рени покривила рот и сморгнула слезы. Нечего смотреть на старые снимки. Оба ее родителя мертвы – или почти мертвы. Это была жуткая мысль, но оттого не менее правдивая.
В ящике комода она нашла последнюю запасную батарейку, засунула в пульт и позвонила домой Эдди.
Ответил сам Эдди, чему Рени не удивилась – Матси, мать Эдди, больше времени проводила, пьянствуя с приятелями, чем дома с сыном. Отчасти потому Эдди давно отбился от рук, и, хотя по натуре он был неплохим парнем, Рени смотрела на их дружбу со Стивеном косо.
«Господи, да ты на себя глянь, – укорила она себя, ожидая, пока Эдди позовет ее брата, – старухой становишься – только и радости, что на всех ворчать».
– Рени?
– Да, Стивен, это я. С тобой все в порядке? Он тебя не ударил, нет?
– Нет. Куда старому алкашу меня поймать.
Несмотря на обуревавший ее гнев, Рени ощутила укол страха, услыхав, как Стивен говорит об отце.
– Слушай, ты можешь там остаться на ночь… ну, пока папа утихомирится? Дай я поговорю с матерью Эдди.
– Ее тут нет, но она сказала, что не против.
Рени нахмурилась.
– Все равно, попроси ее позвонить. Я с ней поговорить хочу. Стивен, не вешай трубку!
– Тут я. – Голос у него был мрачный.
– Что с Соки? Ты так и не сказал, он появился в школе после… ну, когда у вас были неприятности?
Стивен поколебался.
– Он болел.
– Знаю. Но в школу-то он пришел?
– Нет. Его предки в Дурбан умотали. Кажется, они там с какой-то тетушкой живут.
Рени побарабанила пальцами по пульту, пока не сообразила, что едва не оборвала связь.
– Стивен, включи, пожалуйста, видео.
– Сломалось. Эддина сестренка уронила блок.
Рени пришло в голову, что это может оказаться и враньем – может, Стивен с приятелем занимаются какой-нибудь дрянью и не хотят, чтобы их видели. Она вздохнула. До квартиры Эдди сорок минут на автобусе, а сил у нее никаких не осталось. Ни на что.
– Позвони мне завтра, когда вернешься из школы. Когда мама Эдди вернется?
– Скоро.
– А вы двое чем заниматься будете, пока она не вернется?
– Ничем. – В голосе брата определенно прозвучала нотка самозащиты. – Ну, по сети полазаем. Футбол посмотрим.
– Стивен… – начала Рени и осеклась. Ей не понравилась собственная вопросительная интонация. Как Стивену научиться самостоятельности, если она будет обходиться с ним, как с младенцем? Собственный отец всего пару часов назад засыпал его обвинениями, а потом вышвырнул из дома. – Стивен, я тебе верю. Позвони завтра, ладно?
– Ладно.
Телефон пискнул, и Стивен исчез.
Рени взбила подушку и вытянулась в кровати, пытаясь как-то унять боль в голове и шее. Она хотела сегодня вечером прочесть статью в специальном журнале – такие вещи всегда стоит иметь в загашнике на случай переаттестации, – но слишком вымоталась. Разогреть в микроволновке замороженный обед, посмотреть новости. И попытаться не ворочаться часами в кровати от беспокойства.
Еще один вечер псу под хвост.
– Вы взволнованы, миз Сулавейо. Я могу чем-то помочь?
У Рени перехватило дыхание.
– Меня зовут Рени. И так меня и называй, Кс