Не так уж много путей ведут из тюрьмы — особенно если ее устройство хорошо продумано и другого выхода, кроме единственной двери, вообще нет. Я взвесил все варианты и особенно тщательно осмотрел дверь.
Слабым ее местом были петли. Я стал трудиться над дверной коробкой около петель, надеясь втянуть дверь вовнутрь.
Я был так поглощен этой работой, что не заметил, как пролетело несколько шати, прежде чем я смог освободить дверь от петель. Гул Хаджи, Дарнад и я сам навалились на дверь снизу так, что со страшным скрипом она вывалилась из дверной коробки, и засов с наружной стороны с грохотом упал на пол.
Но нас, кажется, никто не слышал.
Мы молча стали продвигаться к ступеням, которые вели вверх, на первый этаж дворца.
Едва мы добрались до коридора, надеясь оттуда попасть на крышу, а с нее — на борт наших воздушных кораблей, если они, конечно, еще там, как я услышал слева какой-то шум.
Я резко обернулся, одновременно приседая и доставая кинжал — чтобы быть готовым к схватке.
В дверях, ведущих в коридор, стояло существо с напряженным телом и ничего не выражающим лицом-маской.
— Номер Один! — воскликнул я. — Барени Даса!
— Я как раз шел в тюрьму, — раздался ровный голос. — Теперь не нужно. Вы идите.
— Куда?
— К главному источнику воды в Сенд-Амриде, — последовал ответ. — Там ваши канистры.
Недоумевая, мы пошли за ним: мы не могли ему верить и все еще ожидали какой-нибудь ловушки.
Он провел нас по коридорам, которые, кажется, вели прочь от Центральной площади, возможно, под землю, и наконец мы оказались в доме с высокой крышей, погруженном во тьму. У наших ног сверкала вода, заполнявшая огромный резервуар. На сходнях, ведущих вниз, к воде, лежали наши канистры, в которых мы привезли лекарство от чумы — зеленую воду из Озера Зеленых Туманов.
Барени Даса принес их сюда сам!
— Почему ты идешь против Одиннадцати? — спросил я, убедившись, что канистры целы.
— Это необходимо.
— Когда мы познакомились, ты был нормальным человеком. Что с тобой случилось?
На мгновение мышцы лица расслабились, в глазах появилась едва заметная ироническая усмешка.
— Им не поможешь, если начнешь размахивать мечом, — сказал он. — Ты сам учил меня этому, Майкл Кейн.
Я был поражен.
Этот человек сделал вид, что его «работоспособность восстановлена», чтобы попытаться воздействовать на последствия им же самим выдуманной теории. Я не мог им не восхищаться. Я подумал, что ему это, вероятно, удастся, — когда с чумой будет покончено.
— Но я все равно не понимаю, зачем ты нас сюда привел, — сказал я.
— По нескольким причинам. Во-первых, когда вы прошлый раз были здесь, вы спасли жизнь Але Маре, моей племяннице. Так что отчасти мной движет обыкновенная благодарность. Но ты также показал мне, что нужно делать, чтобы ликвидировать последствия моего преступления — преступления, которое я совершил против Сенд-Амрида.
Я сжал его плечо.
— Ты настоящий мужчина, Барени Даса. Ты это сделаешь, обязательно сделаешь.
— Надеюсь. А теперь — вылей вашу воду в резервуар. Всем машинам нужно топливо, — сказал он. — Машины Сенд-Амрида должны пить.
С его логикой было трудно не согласиться.
Вот так мы тайком сделали доброе дело, призванное спасти целый город.
Вылив зеленую воду в резервуар, мы вздохнули с облегчением: сделано все возможное, и через день-два появятся результаты.
— Вы идите, — сказал Барени Даса, возвращаясь к своей привычной роли.
Мы вернулись на Центральную площадь по лабиринту коридоров, которые вели все выше и выше, пока мы не оказались — к нашему изумлению — на крыше дворца.
Наши воздушные корабли были на месте, на том самом месте, где мы их оставили.
Из кабины моего корабля показалось лицо Алы Мары. Она облегченно улыбалась.
— Дядя! — от счастья она смогла произнести одно-единственное слово, когда она увидела Барени Дасу. Но Номер Один не смотрел на нее; его лицо оставалось холодным и бесстрастным. Он не сделал ни одного движения ей навстречу.
— Дядя! — неуверенно повторила девушка. — Разве ты меня не узнаешь? Я — Ала Мара, твоя племянница.
Барени Даса не отвечал.
Я сделал ей знак — попытался успокоить, но она с рыданиями вернулась в кабину.
— Почему они ничего не сделали с воздушными кораблями? — спросил я Барени Дасу тихо.
— Воздушные корабли не существуют, — сказал он.
— Они их не могут не видеть! Видимо, они убедили себя, что не могут их видеть.
— Да.
— Тебе предстоит решить трудную задачу, — сказал я. — Одному тебе будет очень трудно.
— Чума пройдет — будет проще, — сказал он в своей обычной бесстрастной манере. — Чума пройдет быстрее — это медленнее.
— Ты победишь, если это вообще по силам человеку, — сказал я, не скрывая своих чувств.
Я снова сжал его плечо и стал подниматься в кабину. Мне нужно было успокоить Алу Мару и немного рассказать ей о том, что происходит с ее дядей и на что ему пришлось пойти, чтобы исцелить их родной город.
Вскоре все наши воины уже заняли свои места в кабинах.
Наша цель была достигнута, мы были счастливы.
Корабли начали разворачиваться в воздухе, чтоб взять курс на Варнал.
Мы пролетели над озерами, цветущими лугами и Зыбучими песками. Домой, домой! В каком-то смысле мы уже были дома: наконец-то после долгого перерыва не надо тревожиться, можно расслабиться и подумать о чем-то приятном.
Мы прибыли в Варнал чудесным тихим утром, согретом нежными солнечными лучами. Над городом поднимался зеленый туман, в котором сверкали и переливались мраморные башни города, украшенные золотом. От всего города исходил свет, словно от драгоценного камня.
Вдали раздавались слабые звуки, словно пели дети, и мы знали, что это окликают нас Зовущие горы.
На Марсе царил мир. Мы долго и упорно за него боролись, но сейчас не чувствовали себя героями. Мы всего лишь хотели, чтобы те, с кем нам довелось сражаться, вернули себе чувство собственного достоинства и здравый рассудок и сами почувствовали себя героями.
Этого было достаточно.
На Центральной площади, возле дворца, нас ждала Шизала. Она сидела верхом на широкой спине смирной дахары, а рядом стояла другая — оседланная, готовая принять всадника.
Я не чувствовал себя усталым и знал, что она это почувствует.
Я слетел вниз по лестнице и одним махом оказался в седле.
Я наклонился, обнял свою Шизалу, и целовал ее, и не хотел отпускать.
— Все позади? — спросила она.
— Почти, — сказал я. — Пройдет время, и от этого события не останется ничего, кроме воспоминаний — печальных и немного тревожных. Но Вашу нужны такие воспоминания.
— Да, — согласилась Шизала. — Нужны. А сейчас поедем в Зовущие горы. Помнишь, мы были там вместе, когда только встретились?
Мы пришпорили дахар и поскакали к Зовущим горам, наслаждаясь теплом и миром, разлитыми в воздухе.
Рядом со мной была моя прекрасная жена, мы были захвачены одним ритмом, одной скоростью, и я знал, что нашел что-то неизмеримо важное, что-то, что обязательно прошло бы мимо меня, если бы я не оказался на Марсе.
Я вдыхал ароматный осенний марсианский воздух, отдаваясь во власть простому спокойному человеческому счастью.
Эпилог
Я слушал, затаив дыхание, рассказ Майкла Кейна, и он меня очень тронул — больше, чем все, что я слышал раньше.
Теперь я понимал, почему сейчас он был гораздо спокойнее, чем раньше. Он обрел нечто, что на Земле было редкостью.
Тут я рискнул попросить его взять меня с собой на Марс, но он только улыбнулся.
— Ты что, правда этого хочешь?
— Ну да... Да, хочу.
Он покачал головой.
— Найди Марс в себе, — сказал он и усмехнулся. — По крайней мере, это требует меньших усилий и напряжения.
Я подумал и пожал плечами.
— Возможно, ты прав, — сказал я. — Что же, тогда я хотя бы запишу твой рассказ и порадуюсь за тебя, и вместе со мной порадуются читатели.
— Надеюсь, — сказал он. И помолчав, добавил: — Наверное, ты думаешь, что я сентиментален.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, все эти попытки объяснить свои чувства, рассказ о том, как мы поехали с Шиз алой в Зовущие горы.
— По-моему, — сказал я, — есть огромная разница между сентиментальностью и способностью испытывать глубокие чувства. Беда в том, что люди, не разбирая, отрицают и то и другое. Не нужно бояться быть честным с самим собой.
— И не нужно бояться сразиться с собственным страхом, — улыбнулся он.
— Да, если хочешь быть честным с собой.
— Наверное, — согласился он.
— Что за жизнь мы ведем здесь, на Земле, — сказал я. — Мы настолько слепы, что не доверяем красоте, которую видим собственными глазами, повторяя: нет, нет, не может быть, чтобы все было именно таким, каким оно выглядит.
— Что же, вполне объяснимое чувство, — сказал Кейн. — Но и в нем можно зайти слишком далеко. Возможно, средневековый идеал — умеренность во всем — был не так уж плох. Часто это относят только к жизни человеческого тела, а ведь для жизни духа это не менее важно.
Я кивнул.
— Что же, — сказал он. — Боюсь, я тебе уже наскучил. Вернусь-ка в подвал, в транслятор вещества. Земля становится лучше с каждым моим посещением, но и Марс тоже. Мне очень везет.
— Тебе невероятно везет, — сказал я. — Когда ты вернешься на Землю? Я жду рассказов о твоих новых приключениях.
— А что, того, что было, мало? — усмехнулся он.
— Пока хватит, — сказал я. — Но скоро понадобятся новые.
— Помни, — сказал он, делая вид, что предупреждает меня о чем-то важном. — Умеренность во всем.
— Этот девиз будет успокаивать меня в то время, когда я буду ждать твоего следующего визита, о брадхинак Карналии, — сказал я с улыбкой.
И он ушел из комнаты, оставив меня у гаснущего камина перебирать в памяти подробности рассказа о его жизни на Марсе.
Думаю, вскоре рассказ обогатится новыми подробностями. Я просто уверен в этом.