«Вот скажи, чего тебе не хватает? На черта тебе сдался этот Полигон? Жить надоело? Заскучал?» – ехидно шепчет манерный голосок из прошлого.
– Иди к черту, – хрипло рычу я, прогоняя непрошеное видение.
Ладно. Не смертельно. Осталось продержаться всего два дня. Могло быть хуже, намного хуже – убеждаю себя, вспоминая яростную стычку с шершнем в подземном туннеле, едва не стоившую мне жизни.
Меня не сожрали и я не заражен. А с остальным как-нибудь разберусь.
Ледяной ветер сшибает с ног и выбивает слезы из глаз, каждый вдох обжигает горло. Я напряженно озираюсь по сторонам, гадая, куда могла отправиться Иллана в такую свирепую пургу, но следы девушки и ее собаки успела укрыть метель. Нет, все-таки она сумасшедшая. Или отчаянная. Или и то и другое одновременно.
Какая охота может быть в таких погодных условиях?
Снег валит стеной, деревья скрипят от порывов ветра, а небо заволокло тяжёлой серой пеленой.
Волнение за бесстрашную рыжую ведьму острой иглой колет под рёбра. Я несколько раз громко выкрикиваю ее имя, его подхватывает ветер и разносит эхом над укутанными снегом верхушками сосен. Разумеется, никто не откликается, за исключением недовольно каркнувшей чёрной вороны, зорко наблюдающей за мной с пушистой, покрытой инеем ветки.
– Ну и черт с тобой, – бурчу себе под нос и возвращаюсь в хижину.
Внутри ещё холодно, воздух сырой и пронизывающий до костей. Чтобы не сидеть сложа руки, обхожу каждый уголок, внимательно изучаю старый шкаф. Пальцы замирают, когда я нахожу коробку с патронами. Зарядив свой автомат, который Иллана не удосужилась надежно спрятать, убираю его под мохнатый матрас. Свои вещи и рюкзак тоже перетаскиваю поближе к койке.
Затем грею остатки вчерашней зайчатины, которой мы обедали и ужинали, завариваю чай из шиповника. Есть в одиночку непривычно, аппетита нет, но ослабленному организму для быстрого восстановления жизненно необходимо топливо. Поэтому без вариантов. Муть в башке постепенно рассеивается, плечо почти не пульсирует, мышцы вернулись в обычный тонус. Если не делать резких движений, то и голова не особо тревожит.
Чтобы не свихнуться от тягостного безделья, забираю с улицы пустые ёмкости и таскаю снег, плавлю его в ржавом корыте. Это нехитрое занятие помогает хоть немного отвлечься от беспокойных мыслей, которые бьются в черепе, как будто осиный рой. Но полностью от них избавиться не получается, попеременно накрывают злость и вынужденное бессилие. Нужно придумать план, выработать стратегию. Нельзя оставаться на месте. Но всё упирается в недостаток подтвержденных фактов. Без них любая стратегия будет пустышкой. Единственный источник информации – Иллана. Но можно ли верить ее словам?
Остается только ждать, когда истекут гребаных три дня, и мы сдвинемся с мертвой точки. Если Иллана не врет и действительно отведет меня в поселение выживших, это изменит всё… Всё, во что нас заставляли верить с рождения. Но я не променяю пусть даже призрачную возможность узнать правду на позорное трусливое бегство. Я должен убедиться, увидеть собственными глазами. Черт, да я почти верю ей. Сама Иллана является доказательством существования выживших анклавов на материках.
Девушка возвращается через пару часов. Сначала я слышу заливистый лай собаки, затем дверь хижины с протяжным скрипом распахивается, впуская клубы снежной пыли, и в проёме появляется Иллана. Щёки обветренные, покрасневшие от мороза, взгляд немного злой, но удовлетворённый. Она швыряет на стол потрошеную тушку зайца – очередной трофей, который умудрилась добыть и освежевать в жуткую метель.
Она внимательно осматривает хижину, задержав взгляд на канистрах и корыте с водой, на буржуйке, где потрескивает огонь. Ее собака, обнюхав мои ноги и рыкнув для порядка, поворачивает морду к хозяйке, словно спрашивая: «Что делать с этим нахлебником? Куснуть или пусть живет?»
– Место, – коротко бросает Иллана, и Вьюга сразу подчиняется, лениво растянувшись перед печкой.
– И ты вот так… целый месяц? Сама добываешь еду, колешь дрова, топишь снег и моешься в корыте? – спрашиваю я, переключая внимание рыжей охотницы на себя.
– И обхожу территорию перед сном.
– Вчера, кажется, не обходила.
– Обходила, когда ты уснул, – сообщает она, слегка прищурившись. – Как голова?
Голос девушки звучит ровно, но в нем угадывается едва заметное беспокойство. Ее внимание к моему состоянию странно согревает и успокаивает, но я быстро прогоняю это чувство.
– Лучше.
– Плечо?
– Тоже, – для достоверности делаю пару махов рукой и даже улыбаюсь. – Твои снадобья помогли.
– Тебе надо больше отдыхать, а не геройствовать, – бросает с упреком, кивая на канистры. – Если подхватишь воспаление легких, оставлю тебя здесь, – стращает она и сняв шапку, устало добавляет: – Ты должен полностью восстановиться, Эрик.
– Я в порядке.
– Ладно, пойду переоденусь и займусь обедом.
– Я могу сам, – предлагаю, но в ответ слышу её короткое:
– Ляг и не отсвечивай, – и силуэт девушки скрывается за тканью.
– Эй, я вообще-то в гости не напрашивался. Ты сама меня сюда приволокла, – возмущенно бросаю ей вслед и, не дождавшись ответа, неохотно плетусь к своей лежанке.
Вот и как с ней общаться? Ни выдержки, ни дисциплины, ни банального уважения к собеседнику… Насчет уважения, конечно, загнул. По сути, я – пленник, и церемониться со мной она не обязана.
«Могло быть хуже» – в сотый раз повторяю про себя. Не срабатывает. Злюсь, стискиваю кулаки и скриплю зубами. Я привык воевать, привык командовать, действовать, а не зависеть от прихоти какой-то девчонки.
Она выходит из закутка в своем наркоманском платье, от которого рябит в глазах. В шкафу я видел еще одно. Идентичное этому. Даже не берусь анализировать и предполагать, что бы это могло значить. Для кого она наряжается в этом богом забытом месте? Уж точно не для меня. Откуда ей было знать, что она наткнется при патрулировании на чужака?
Заметив, что я и не думал ложиться, Иллана недовольно хмурится, окинув меня долгим взглядом. На миловидном лице появляется уже знакомое мне выражение глубокой задумчивости. В ответ я так же откровенно рассматриваю ее.
Что-то в ней – в этих янтарных глазах, рыжих волосах, плавности движений – пробуждает горячее, почти необъяснимое ощущение. Иллана – привлекательная, сексуальная и необычная девушка, но меня сложно зацепить одной только внешностью. Однако отрицать возникшее притяжение – бессмысленно и глупо, оно буквально искрит между нами, покалывая кожу микроразрядами тока.
Наверное, самое время спросить, что она там щебетала про вакцину, но с губ почему-то срывается совсем другое:
– Расскажи мне про испытание. Какова его суть? Чему оно должно тебя научить?
Она делает несколько шагов к столу, поднимает на меня взгляд и холодно отвечает:
– Смирению.
– С чем?
– С судьбой, – просто отвечает она, но в ее голосе звучит нотка горечи.
Засучив рукава, Иллана несколькими ударами топора разрубает тушку на небольшие аккуратные куски, умудрившись не забрызгать платье.
Я удивленно вскидываю бровь. В моем понимании существующей реальности: фатализм и выживание – понятия несовместимые. Верить в судьбу все равно, что плыть по течению, не предпринимая попыток повлиять на формирование будущего.
– Если ваших мужчин тоже обучают смирению, то как вам удалось выжить?
– У мужчин другое предназначение. Они – воины и проходят совершенно иные испытания, – откинув волосы за спину, неохотно объясняет Иллана. – Их обучают тому же, что и вас. Сражаться, убивать, защищать и укреплять свой город, добывать ресурсы, выслеживать врагов. Наши женщины не воюют.
– То есть вы – хранительницы очага и покорные жены? – бросив взгляд на буржуйку, ухмыляюсь я.
– Не совсем, – уклончиво отзывается она. – Точнее, не все.
– А ты? – допытываюсь я.
– Моя судьба уже предрешена, – в ее голосе звучит обреченность.
– Но ты с ней не согласна?
Она замирает на мгновение, потом медленно качает головой.
– В этой хижине до меня побывали сотни девушек. И ни одну из них не спрашивали, согласны они или нет. Мы не выбираем. Выбирают нас.
– Кто? – напряженно уточняю я.
– Бог, – быстро отвечает Иллана, тщательно промывая мясо в алюминиевой миске.
– Вы еще и фанатики, – мрачно выдыхаю я. – Или сектанты? Может быть, язычники? Расскажешь, какому божеству вы поклоняетесь?
– Самому могущественному на этой планете, – спокойно заявляет она, ничуть не обидевшись на мой пренебрежительной тон. – И нет. Это не твой отец, – обернувшись через плечо, она иронично смотрит на меня.
Ее последняя фраза звучит как вызов, и я не выдерживаю.
– Что за чушь, Иллана? Ты, вообще, себя слышишь? – устав от безумного бреда, льющегося из ее рта, стремительно сокращаю разделяющееся нас расстояние.
Девушка молча вытирает руки, потом резко разворачивается ко мне. Ее взгляд пронзителен, на лице застыла непроницаемая маска.
– Тебе представится возможность его увидеть, когда он придет за мной, – медленно проговаривая каждое слово, произносит она.
Я изумленно смотрю на нее, пытаюсь понять, шутит она или говорит всерьёз. Но ее янтарные глаза горят холодным огнем – никакой насмешки, только непоколебимая уверенность. От этих слов становится не по себе, будто воздух в хижине разом стал гуще и холоднее.
– За тобой? – с трудом выдавливаю я, все больше склоняясь к версии о каком-то религиозном языческом культе. – Что ты имеешь в виду?
Девушка медленно отворачивается, берёт миску с мясом и направляется к буржуйке. Вьюга тихо поднимает голову, словно тоже ожидая ответа. Но Иллана молчит, едва слышно вздыхает и ставит миску на край печки.
– Кто ОН, чёрт возьми? – гневно спрашиваю я, закипая от злости. – Хватит ходить вокруг да около!
Она стремительно оборачивается. Ее волосы взлетают рыжими всполохами, а в глаза вспыхивает такой огонь, что я непроизвольно замираю. Янтарный взгляд пронзает меня насквозь, заставляя дыхание сбиться. Она говорит медленно, но каждое ее слово звучит, как удар молота: