– А теперь, дружище, давай-ка выпьем за этот гребаный мир, – не дав мне довести мысль до логичного конца, с ухмылкой предлагает Микаэль, снова поставив стакан рядом со мной.
– Подожди, – внезапно осеняет меня. – А эти дезертиры не могут быть связаны с «Сетью»? Возможно, причина отказа подчинения заключается именно в этом?
Микаэль замирает, напряжённо глядя на меня, но быстро берет себя в руки.
– Ты попал в яблочко, Дерби, – произносит он с кривой усмешкой, но в глазах нет и тени шутки.
В животе холодеет от дерьмового предчувствия. Мика спокойно делает большой глоток прямо из бутылки и чуть подаётся вперёд.
– За что пьём? – спрашиваю, откидываясь назад, но не теряя бдительности.
– За прощание, – спокойно отвечает он, протягивая руку и дружески хлопая меня по плечу.
Слишком естественно. Слишком привычно.
Я даже не сразу понимаю, что в момент касания его пальцы на мгновение задерживаются у моего локтя. Лёгкое покалывание, едва заметное, словно укус насекомого. Почти сразу по венам разливается странное тепло.
Чёрт.
Рефлексы срабатывают автоматически – я пытаюсь отдёрнуть руку, но мышцы будто налились свинцом. Голова идёт кругом, пульс замедляется.
– Ты… – язык заплетается, слова путаются.
Веки становятся тяжёлыми, зрение мутнеет.
– Спокойно, друг, – голос Фостера звучит приглушённо, словно сквозь вату. Он ловит моё запястье, аккуратно убирая ладонь с рукояти ножа у меня на поясе. – Это просто снотворное. Без побочек.
Я пытаюсь подняться, но ноги не держат.
– Чёртов убл… – губы не слушаются.
– Да-да, знаю. «Чёртов ублюдок», – усмехается он, осторожно придерживая меня за плечи, пока я сползаю вниз, утопая в липкой тьме.
Последнее, что я слышу:
– Пора возвращаться домой, Дерби. Тебя там заждались.
Глава 25
Я просыпаюсь в молочно-белой пустоте. Голова тяжелая, мысли разбиты, словно осколки стекла. Веки дрожат, пытаясь привыкнуть к неестественно яркому свету, беспощадно режущему воспаленную сетчатку. Запах… стерильный, холодный, пропитанный химией. Чувствую себя, как рыба выброшенная на берег – беспомощный, задыхающийся… привязанный. Попытка пошевелиться заканчивается грандиозным провалом. Запястья, лодыжки, грудь – все плотно стянуто ремнями. Дышать можно, двигаться – нет.
Паника накатывает девятибалльным штормом. Прищурившись, изучаю обстановку. Стеклянные стены, ровные белые панели, гладкие металлические поверхности. В помещении нет ни одной тени, ни одного сложного угла.
Я знаю это место. Лаборатория. Та самая, куда я наведывался за вирусометрами для своей команды… больше месяца назад. Сердце бешено колотится, словно хочет вырваться из груди, удары эхом отдаются в голове, сливаясь в непрекращающийся гул. Виски простреливает резкой болью, мысли скачут обрывками, но реальность неумолимо обрушивается на меня жестоким осознанием.
Я на Полигоне.
Черт.
Игла капельницы воткнута в вену, от нее тянется тонкая трубка, откуда в кровь поступает неизвестная жидкость. Датчики плотно прилеплены к вискам, груди, запястьям, холодные электроды прижаты к голой коже, создавая ощущение чужого, неживого прикосновения.
Вокруг неестественная тишина, нарушаемая лишь тихим гулом аппаратуры, фиксирующей каждый удар сердца, каждый вдох, каждую мельчайшую реакцию организма.
Меня мониторят. Меняют изучают.
Я – не человек.
Я – образец.
Лабораторный экземпляр, заключенный в стерильной тюрьме, прикованный ремнями, окруженный бездушными машинами и безразличными взглядами за стеклянными стенами.
Рот пересох, губы потрескались, язык по ощущениям напоминает кусок наждачной бумаги, но я же всё выдавливаю сквозь сжатые зубы:
– Твари…
Ответа нет.
Я поднимаю взгляд, скольжу по идеально белому потолку и замираю, уставившись прямо в мигающие глазки встроенных камер.
– Слышите меня?! – голос хриплый, неузнаваемый, как будто принадлежит не мне, а какому-то чужаку, застрявшему в этом стерильном аду.
Я напрягаюсь, пытаюсь вырваться, но мышцы словно налиты свинцом. Ремни крепко врезаются в кожу, не шелохнуться.
– Выпустите меня!
Тишина. Никакой реакции. Только мерцающий красный огонёк камеры, только равномерное пиканье приборов, отсчитывающих мой бешеный, рваный пульс.
Я замираю, глубоко дышу, втягиваю обеззараженный воздух. Стараюсь собраться, удержать в башке последние обрывки воспоминаний, которые разлетаются, как осколки гранат. Мозг простреливает острая, жгучая мысль, заставляющую меня содрогнуться. Внутри всё обрывается, холодная волна паники прокатывается по телу, сжимая сердце в тисках.
Иллана.
К горлу подступает ком, а дыхание сбивается. Я обещал. Сказал, что никуда не уйду. Что я рядом. Что она в безопасности.
А теперь…
Она проснётся в пустой комнате. Меня нет. Что она почувствует в этот, самый первый момент? Панику? Боль? Злость? Или страх?
Знаю одно: она начнёт искать меня. Бросится к двери, к первому, кого увидит. Стражникам, Каэлу, кому угодно, кто сможет дать объяснение моему отсутствию. Но ответа не будет. Еще хуже – ей солгут.
Микаэль. Или… Каэл? Чёрт возьми, кто из них за этим стоит? Мика говорил, что главы анклавов не нуждаются в спасителе. Что они боятся перемен. Значит, это мог быть приказ Мораса? Или Мика действовал по своему усмотрению? Если так, то зачем? И главное – как? Нет, без Каэла тут точно не обошлось. Микаэль не мог вытащить меня в одиночку за стены города.
Гнев вскипает во мне, пронзая каждую клетку. Я рву запястья в попытке вывернуться, но проклятые ремни не поддаются. Грубая ткань впивается в кожу, но я не чувствую боли. Только бешенство. Оно давит на грудь, разгорается внутри, как пожар, сокрушающий все на своем пути.
Я не могу остаться здесь.
– Вы слышите меня?! – снова рычу в потолок, зная, что за мной наблюдают.
Реакции по-прежнему нет.
Иллана… Я представляю её: испуганные янтарные глаза, торопливые движения, когда она накидывает на плечи плащ, выбегая в холодные коридоры Бастиона. Невысказанный страх на лице, когда она осознает, что никто не знает, где я. Что я просто… пропал.
А если они скажут ей, что я ушел сам? Сбежал под покровом ночи, вернулся к своим? Я бы мог… Мог, но обещал, что останусь. Я принял решение и не собирался от него отступать.
Она поверит им? Поверит?
Да! Да, черт бы их подрал. Иллана поверит, потому что боялась… Каждый раз засыпая рядом со мной, смотрела в глаза и безмолвно молила: «Только не оставляй, защити, люби…»
Пальцы сжимаются в кулаки так, что ногти впиваются в ладони.
– Отпустите меня, мать вашу! – бросаю в пустоту.
Молчание. Гулкое. Равнодушное.
Никто не собирается мне отвечать. Никто не придёт. Я здесь один.
А там, за тысячи километров, Иллана ждёт меня, ищет. Или…
Я не могу даже думать об этом.
Я должен вырваться.
Резкий механический писк врезается в уши, нарушая напряжённую тишину. Аппаратура оживает. Где-то щелкает реле, и почти сразу я замечаю, как по венам разливается новая порция содержимого капельницы.
Я вздрагиваю, догадываюсь, что происходит. Через несколько секунд тело реагирует: мышцы расслабляются, дыхание замедляется, сердце начинает биться в размеренном, контролируемом темпе.
Ублюдки…
Сознание затягивает мутной пеленой, мысли теряют четкость, будто их обволакивает густой туман. Веки тяжелые. Невидимая сила тащит меня вниз, заставляет проваливаться в пустоту, но я отчаянно цепляюсь за каждую крупицу ясности.
Горло перехватывает, язык разбухает, отказываясь подчиняться. Мигающий красный огонёк камеры троится и злорадно ухмыляется, наблюдая за моими обреченными кривляниями.
Дыши.
Дыши, сука. Держись. Просто держись.
Я прикрываю глаза, в последний раз вызывая в памяти ее образ.
Почти слышу тягучий нежный голос. Почти чувствую ее прикосновение. Дурманящий запах, дыхание на моей коже, ласковые ладони, гладящие мои плечи.
– Я здесь, Ила… Я рядом…
Понятия не имею, сколько проходит времени, прежде чем я снова открываю глаза. Свет уже не такой яркий, не разъедает сетчатку, но глянцевый белый потолок по-прежнему давит на сознание. Голова тяжелая и тем не менее ясная. Густой туман рассеялся, оставив после себя неприятную слабость во всем теле.
Ощутив чьё-то присутствие, я медленно поворачиваю голову.
Возле аппаратуры стоит подросток. Высокий, жилистый, в черной футболке и таких же тёмных джинсах. Пацан выглядит крепким для своих лет – широкие плечи, уверенная стойка. Лица мне не видно – только темноволосый затылок. Но я уже знаю, кто это. Видел его раньше. Здесь же, в лаборатории, когда болтал с Карлой Лейтон перед отправкой на последнее боевое задание.
Парень, который вырос на Полигоне и живёт в лаборатории. Его имя напрочь стерлось из памяти.
– Меня зовут Кайлер, – отвечает он на незаданный вслух вопрос. Голос ровный, спокойный, как будто он только и ждал моего пробуждения. – Кайлер Харпер.
Мои губы трескаются, когда я пытаюсь заговорить.
– Что ты здесь делаешь, Кайлер Харпер?
Он не сразу отвечает. Какое-то время просто смотрит на экран монитора, наблюдая за графиками и показателями.
– Не волнуйся. Ты в безопасности, – проигнорировав вопрос, произносит мальчишка. – Тебе ничто не угрожает.
Говорит, как гребаный робот. А может, он и есть? На Новой Атлантиде давно ведутся разработки продвинутых андроидов. Отец упоминал об этом вскользь и даже обещал подарить моей сестре первый рабочий экземпляр.
Я хрипло смеюсь.
– Да ладно? Тогда, может, развяжешь меня, раз уж я так хорошо защищён?
Кайлер не реагирует.
– Как долго я здесь? – выдавливаю из себя еще один вопрос.
– Почти сутки.
Чёрт. Твою ж мать! Я стискиваю зубы, сердце пропускает удар. Сутки. Целые сутки меня нет в Астерлионе. Иллана либо уже взорвала Бастион, либо… Нет. Я не могу даже представить, что она чувствует.