<…> но неожиданно нашла его на днях в одном из старых ящиков в моей комнате, да еще вместе с другим трагическим извещением. Память о старых днях нахлынула, и стало невероятным, что его нет в живых. Вот я и написала тебе, а вдруг прошлое вернется, хоть и научена опытом. Прости, если затруднила тебя своим поручением!»
Эта история завершается письмом, написанным в Милане 14 сентября 1966 г. и доставленным к Полонской 25 сентября. В отпечатанном на машинке послании мадам Эльвеция Таренци-Таламини, сообщив, что прочитала в итальянской газете 4 июля письмо мадам Полонской, извещает ее, что ее отец синьор Таламини скончался 16 мая 1956 г. На следующий день Елизавета Григорьевна написала дочери своего покойного друга; из ответного письма стало известно, что сестра Таламини Маргарита, которую она знала в Париже, умерла еще в 1943 г.
Последнее коротенькое письмецо, написанное рукой Эльвеции, пришло в Ленинград в апреле 1968 г., когда Полонская уже не отвечала на письма и телефонные звонки.
Это рассказ о последнем пылком романе Е.Г. Полонской, начавшемся в Тифлисе летом 1924 г. и прерванном по причинам совершенно внешним, неумолимым и жестоким, а потом продолженном и снова оборванном, уже окончательно…
В домашнем архиве Е.Г. Полонской отыскались письма, существенно прояснившие эту напряженную драматическую историю. Прежде всего — письма М.С. Ферберга. Он был на 5 лет младше Полонской (родился 7 марта 1895 г. на Кавказе, где прожил всю жизнь вплоть до гибели в 1938 г.). Со своей будущей женой Соней Аш (кузиной Елизаветы Григорьевны) он познакомился за границей и привез ее на Кавказ, там она с тех пор и жила, пока этапом ее не отправили в иные края. В 1923 г. Соня Аш-Ферберг с сыном Витей гостила в Петрограде у тети Шарлотты, сестры своей матери. Вот с этого и началась переписка ее мужа Миши Ферберга с Лизой Полонской. Письма, фрагменты которых здесь приводятся, с перерывами почти двадцать лет приходили на Загородный, 12. Для читателей этой книги они практически не нуждаются в комментариях. Ответные письма Полонской не уцелели; но об их содержании нередко можно догадаться.
Тифлис, 16 ноября 1923 г.
«Милая Лиза
<…> Соня говорит, что Вы не изменились, и я живо вспоминаю наши встречи-знакомства в 1916 году за чашкой чая в Вашей столовой. Разрешите мне, милая Лиза, сделать Вам чуточку позднее признание (только, чур! по большому секрету):
Вы мне тогда очень понравились <…>.
Вот приехали бы сюда и посмотрели б на наших кавказцев. Впрочем, на мой взгляд, — Кавказ ничего не потерял бы от их отсутствия. Наши горы, леса, зеленые скалистые берега, шумливые реки и молчаливые горные вершины лучше болтливых обитателей. Приедете — увидите <…>».
4 марта 1924 г. (в письмо вложена веточка мимозы)
«Милая Лиза
Как жаль, что Вы с Соней в родственных отношениях. Если б я знал об этом раньше — не о том, что Вы родственники, а о Вашем желании „отбить“, — я принял бы меры к разрыву <…>.
Ваше твердое желание посетить наши края меня радует».
29 мая 1924 г. (на бланке: «СССР. Добровольный флот. Закавказское отделение»).
«…К августу месяцу я поеду к своим в Манглис отдохнуть месяц. Как я понял, Вы приедете к концу июня, чтоб использовать двухмесячный отпуск (июль — август). Затея превосходная. Никакие Крымы Вам не нужны. Манглис прекрасный уголок в 60 верстах от Тифлиса. Ехать туда придется автомобилем по винтовой дороге (узкой и покатой в сторону пропасти) между висящими скалами, глубокими обрывами. Я помню Манглис по пребыванию там 17 лет назад. Сам Манглис — старый военный курорт, с сосновой рощей, парком — расположен в горах на лощине. 4000 футов над уровнем моря. Итак, без шуток я придаю очень большое значение Вашему приезду. Одно Ваше присутствие, не говоря уже о влиянии советами, успокоит Соню. Вы пробудете у нас июль-август, а там к сентябрю-октябрю, м.б., Цецилии Ильиничне [Мейлах-Аш — мать Сони] удастся приехать и присутствовать при великом акте воспроизводства. Соня, на сей раз, менее спокойно относится к предстоящим родам, чем 6 лет тому назад к Витиному рождению <…>. Ваш приезд для меня и Сони вопрос решенный.
На всякий случай сообщаю мой домашний адрес: Тифлис, Малая Судебная (Бывшая Зубаловская) ул., д. 11. Телеграфировать Тифлис Доброфлот Ферберг.
Ваш кузен (Соня разрешает Вам называть меня „дорогим кузеном“) Миша».
20 июня 1924 г.
«Милая Лиза
<…> Мне кажется, что у нас найдется, о чем потолковать с Вами, поспорить, как говорят, поругаться. И еще хочется просто посмотреть на Лизу, в которую так влюблена Соня. А может быть, Ваша фотографическая карточка вызывает во мне какие-то неосознанные ассоциации тихих, ласковых бесед при редких встречах за уютным столом Шарлотты Ильиничны».
17 июля 1924 г.
«<…> В Тифлисе у нас две комнаты, одна с балконом и видом на город будет в Вашем распоряжении».
Здесь в письмах перерыв. Именно к этому времени и относится содержание главы «Тифлис» о поездке 1924 г., а также эпизод из главы о Тынянове, где речь идет о поездке в Тифлис и ее печальном конце, и, конечно, цикл стихотворений «Еще любовь». Сразу после подавления «меньшевистского восстания» М.С. Ферберг был арестован. Полонская вернулась в Ленинград в состоянии страшной тревоги за него. Успокоила ее лишь следующая телеграмма:
Тифлис, 12 сентября 1924
«Вернулся=Миша».Следом было отправлено подробное письмо:
Тифлис 16 сентября 1924 г.
«Два приятных слова Вашей телеграммы получили. Ваша радость меня крайне растрогала. Моя расплывшаяся от удовольствия физиономия даже вызвала критическое замечание Сони. Неделя отсидки — вещь, конечно, не вредная, но в более интересной компании, чем была со мной, и при менее напряженном состоянии умов и сердец. Да и теснота камеры — очень неприятна. На мою долю приходилось 1¼ кв. аршина площади камеры. Приходилось сокращаться до невозможности, потому что все возможности были превзойдены. Уже при Вас друзьями были приняты меры к выяснению недоразумения. Маркман, Агамалов, Гогоберидзе оказали должное воздействие. Но все-таки неделю отсидеть пришлось. Последние дни сидения, вернее — стоянья (сидели по очереди) и были сравнительно легче. Тяжелы первые два дня, первые две ночи. Не только причастные к авантюре лица чувствовали себя, скромно выражаясь, тревожно, но и таким, как мне, было не по себе — не как дома и не как в гостях. Теперь занят ликвидацией недоразуменья. Оно осложнилось на службе, что, впрочем, я ожидал. Возможно, что уеду из Тифлиса. Мне крайне неприятно, что Ваше пребывание в Тифлисе было отравлено непредвиденными событиями. Но еще хуже, что оно отразилось на Ваших ленинградских делах. Это меня огорчает, и я чувствую себя без вины виноватым. Хочу думать, что Вам удалось ликвидировать Ваши служебные неприятности. <…> Я немного похудел, но не огорчаюсь: Вы нашли, что худоба мне к лицу. С удовольствием думаю, что будущая наша встреча произойдет при более благоприятных условиях во многих отношениях. А пока с радостью буду получать от Вас письма, которые Вам не придется начинать с фамильного „ума не приложу“. Пишите о Ваших ленинградских делах и перспективах.
В камере вспоминал Вашего „Беглеца“. [Н.С.] Тихонов в воскресенье (13-го) уехал в Новороссийск <…>
P.S. Ночь последняя, проведенная с Вами на балконе, не забыта мной. Я не пишу о ней и о том, что с ней связано, как не говорил о том, что много было понято в первые же дни Вашего приезда в Тифлис. Я не люблю говорить. Не правда ли? Пока пишите мне по адресу Доброфлота».
Тифлис, 20 октября 1924 г.
«Милая Лиза.
Великое торжество в семье Ферберг-Аш. Сегодня в 3 часа 45 м. дня исполнится семь дней моей дочурке — Аллочке. <…>
Что в России пить не умеют — сам видел. Но неужели и до сего времени способны говорить о роли русской интеллигенции? Или это только в нетрезвом состоянии. Тогда — простительно.
Здесь в „Заре Востока“ после всех гостивших Сейфуллиных, Маяковских и Есениных — протрезвление. Сжимают накладные расходы. Переборщили и теперь каются. Сейфуллина продолжает свои путевые очерки. Она уже в Константинополе. В первом константинопольском очерке слезливо рассказала, как ее чуть-чуть в публичный дом русские проститутки не затащили. Второй очерк был посвящен (буквально весь „подвал“ газеты) турецкому околоточному надзирателю — его румяным щекам и серой папахе. <…>
У меня почти без перемен. На днях распрощаюсь с Доброфлотом. Неизвестность еще продолжается. <…>»
Письмо С.В. Аш-Ферберг. Тифлис, 20 ноября 1924 г.
«Миша сейчас много дома (безработный) и очень помогает мне в уходе за дочкой. <…> Твоя же книжка [„Под каменным дождем“] мне очень нравится, особенно „Беглец“ и „Принесла кукушка“. Она мне нравится больше „Знамений“».
Баку, 11 марта 1925 г.
«Милая Лиза! Уже две недели торчу в Баку по делам скучным наркомфинским… я знаю, что я свинья. Но, честное слово, я не виноват… Верьте моему честному слову, что, несмотря на мое молчанье, Елизавета Полонская для меня: милая Лиза».
Москва, 19 сентября 1925 г.
«Милая Лиза. К сожалению, не могу точно ответить на прямо поставленный вопрос — приеду ли я в Ленинград действительно? Приехать — это мое желание. Повидаться с Вами, побывать в Вашей квартире, поглядеть на Ваши беззвучно смеющиеся губы, поболтать с Вами и повеселиться, вспомнить балкон Зубаловской, 11 (у вас нет таких балконов!) — все это доставит мне большое удовольствие. И, наконец, сам Ленинград — за год моей жизни в Питере я полюбил его. И сейчас, присматриваясь к Москве, я все больше убеждаюсь в преимуществах Вашего града. <…> Москва — скучная, грязная. Вчера был на „Кармен“. Музыка и много красок на сцене только и оставляют приятное впечатление. Голоса — посредственные. Игра — мелкопровинциальная. Приезжайте, будем ругать вместе».