Нагарадзу не сразу понял, как его насмешка уязвила жену. Наванитамма прошла в молельню, ничего не ответила мужу. Кончив молитву, Наванитамма вернулась в гостиную. Нагарадзу-гару уже успел принять ванну, переменить одежду и блаженствовал, развалившись в кресле. Наванитамма села в кресло напротив и, прищурив глаза, произнесла дребезжащим голосом:
— Что это вы сказали?
Нагарадзу забеспокоился, но с невинным видом спросил:
— А что я сказал, Наванитамма?
— Разве вы не сказали, что я все мыло извела?
— Э, дурочка! Я не в том смысле сказал…
— Мне до этого смысла дела нет. Мое мнение таково — подобает держать свое тело в чистоте, для этого нужно мыло. Но важнее, чтоб чистыми были ум и сердце. Это главное…
— Да, да! Верно, верно! — поспешно ответил Нагарадзу-гару. Эта фраза выручала его во всех пререканиях с женой. Более того, он считал, что в любом разговоре нет надобности ни обдумывать свои слова, ни выражать чувства — достаточно время от времени, соблюдая ритм, вставлять эту сакраментальную фразу: «Да, да! Верно, верно!» — и собеседник будет удовлетворен. Но сегодня Наванитамма не удовольствовалась классической репликой мужа.
— Да, да! Верно, верно! — только от вас и слышишь! А как насчет постройки «храма размышлений» в обители Дасу-гару? Чтобы ум и сердце были чисты, надо предаваться размышлениям!
— «Храм размышлений»! Для обители? — ошеломленно переспросил Нагарадзу-гару. — Что там, нет места, что ли, для размышлений?
— Получается, как в пословице: всю «Рамаяну» прослушал, а потом спрашивает — кто такая Сита[31]. Там есть крошечный храм с изображениями божеств. При храме пристройка: всего две маленькие комнатки — кухня и ванная для Дасу-гару. А за храмом строение — он там живет.
— Да, помню. Просторный дом с террасой. Ну, Дасу-гару в одной комнате помещается… либо в двух… А остальное помещение можно использовать как «храм размышлений»…
— Ничего себе придумали вы! Все равно, что родную мать в чулане заставить жить! Посудите сами — там пять комнат. В одной Дасу-гару спит. В другой йогой занимается. В третьей — священные книги находятся… Если приходят ученики и паломники, то совсем места нет, повернуться негде…
— В самом деле — совсем места нет! Повернуться негде! Что ж это за обитель! — кажется, искренне согласился Нагарадзу-гару.
Однако у Нагарадзу-гару было совсем другое, давно сложившееся мнение относительно обители, о которой шла речь. Если спросить, какое место в Сириваде можно назвать средоточием райской прохлады[32] и благодатного цветения, то Нагарадзу-гару не замедлил бы с ответом — конечно, «Ананда Матхам», обитель радости. «Ананда Матхам» для Сиривады — как «Счастливая долина Кашмира»[33] для всей Индии. Словно посреди мифологического молочного океана — белые стены, кремовый пол — восседает на широченном мягком матрасе, опершись локтем на круглую подушку, Дасу-гару.
— А на лице-то Дасу-гару — такое просветление, такое умиротворение! Сразу видно, что он великий святой! — умилялись кругом его почитатели, и у Нагарадзу-гару все тело начинало чесаться от раздражения и зависти. Если бы его самого кормили и поили, как Маннару Дасу, то и его лицо светилось бы умиротворением! Но не ему подавался по утрам золотой мед в стеклянном бокале и густой, алый, как кровь, томатный сок, а по вечерам — румяные яблоки! Поест ли муж, не поест ли — Наванитамма об этом мало заботилась, как и другие почитательницы, окружавшие великого святого Сиривады. Да, Нагарадзу-гару преисполнился бы неописуемой радости, если бы Маннару Дасу вдруг посадили в тюрьму — скажем, по обвинению в подделке денег!
Но разве он пойдет на такое! — безнадежно вздыхал Нагарадзу-гару. — Счастливчиком уродился… Жизнь для него — блюдо, полное всяких яств, такое большое, что он посреди этого блюда сидит и до края дотянуться не может. Наслаждается беззаботно… Предположим, Нагарадзу-гару спросили бы: «Кем бы ты хотел возродиться в следующем рождении?», он ответил бы без запинки: «Если мне дано право выбора, я хочу возродиться только в облике Маннару Дасу!»
Нередко Нагарадзу-гару размышлял о том, что, очевидно, великий Брахма имел для людей два вида даров: одним он даровал чины, богатство, положение в высшем обществе, а другим — вволю вкусной еды и беззаботный сон. Нагарадзу-гару получил дары первого вида. Маннару Дасу — второго.
Он сам и Маннару Дасу, оба преуспевшие в жизни, думал Нагарадзу-гару, похожи на людей, связанных очень дальним родством. Между такими родственниками всегда чувствуется какая-то враждебность, иногда дело доходит и до судебных процессов. Тем не менее Нагарадзу-гару и Маннару Дасу приходилось жить в одном городе. Правда, сферой деятельности Нагарадзу-гару был его дом, клуб и городское управление, Маннару Дасу пребывал исключительно в своей обители. Изредка встречаясь на улице, они вежливо скалили зубы и хихикали. У них не было никакого желания сближаться друг с другом, но случилось так, что связующим звеном между ними стала Наванитамма.
— Ну, послушайте же! — немного помолчав, продолжала Наванитамма. — Конечно, построить «храм размышлений» вы один не сможете и несколько человек не смогут. Надо всех вовлечь в это дело, организовав подписку! Что вы на это скажете?
Нагарадзу-гару, задумавшись, пропустил ее слова мимо ушей и откликнулся только на последнюю фразу:
— Что я скажу? Срочно надо за это взяться…
— Ну и прекрасно! Ведь для меня Маннару Дасу учитель и друг…
— Друг? Что еще за дружба? — вскинулся Нагарадзу-гару. Уж таких слов он не мог пропустить по рассеянности. — Дружба с Маннару Дасу? Это что за речи, Наванитам? — спрашивал он, побледнев и выкатив глаза.
— О чем вы говорите? Конечно, он мой учитель, наставник…
У Нагарадзу-гару перехватило дыхание. Кто, как не муж, должен быть наставником жены?
— Наставник? И ты к нему повадилась каждый день ходить за наставлениями?!
— Да полно вам, бабу[34]! Он меня в религии наставляет, мантрам обучает…
— О-хо, мантры! — Нагарадзу-гару не верил, что от чтения мантр плоды манго падают с дерева прямо в рот. — Ну, ладно… — Он постепенно остывал. — Ну, так, значит, насчет подписки… — Нагарадзу-гару решил, как всегда, не перечить жене.
— Что ж, речь ведь идет не о торговле овощами, а об очищении души, о добром деле для следующего возрождения. По полсотни даст каждый из учеников Маннару Дасу!
Неплохо, Маннару Дасу! — подумал Нагарадзу-гару. Рупий пятьсот у вас к пальцам прилипнет…
В передней послышалось звяканье стеклянных браслетов и голос служанки.
— Госпожа Лила спит еще, поздно легла… А старшая хозяйка уже встала, помолилась, здесь она… — Дверь открылась, и Чиннамми, увидев Нагарадзу-гару, остановилась на пороге гостиной.
— Входи, Чиннамми, — обратилась к ней Наванитамма. — Хозяин что-то рано встал сегодня…
— Ох, я бы знала, так с черного хода зашла…
— Я же тебя не гоню, Чиннамми, — с улыбкой сказал Нагарадзу-гару, пристально глядя на облепленную влажным сари грудь Чиннамми.
— Да полно вам. Уставились так, что ей впору бежать. Она ведь беззащитная женщина. Чиннамми, ты что это в мокром сари ходишь? Переоденься, там в ванной сари лежит. Возьми его себе.
— Вот это, госпожа? — спросила Чиннамми, выходя из ванной в поношенном сари.
Наконец Наванитамма избавилась от сари, загадочно попавшего в ее дом и занимавшего ее мысли. Чиннамми поблагодарила хозяйку и удалилась.
В гостиной появилась служанка с двумя чашками кофе на подносе, за ней в дверях показалась чья-то фигура.
— А, да это Шрикантам-гару! Суббакка, еще чашечку кофе! — сказал Нагарадзу-гару.
— Не беспокойтесь! Я уже пил… По дороге, в кафе Аяра… — застенчиво, как жених на смотринах, пробормотал Шрикантам.
— Выпейте, выпейте! Надеюсь, что мой кофе не хуже, чем у Аяра, — сказала Наванитамма. — А я пойду распоряжусь на кухне!
Ошеломленный непривычной добротой хозяйки, Шрикантам продолжал стоять, пока его не вывел из шока голос хозяина:
— Да садитесь же, Шрикантам!
Шрикантам тотчас же стремительно сел на стул, приговаривая:
— Сажусь! Сажусь!
В общем, директор школы Шрикантам вел себя как испуганный школьник перед строгим учителем с тростниковым хлыстом в руке.
Этот маленький эпизод дает представление о робком характере директора сиривадской школы; немало в его жизни было и других случаев, когда эта злосчастная робость перед власть имущими ставила его в глупое положение. Так, однажды в школу приехал инспектор по имени Рангатхама Рао. Это был темнокожий человек, с умным, энергичным лицом, похожий на Ганди или на какого-нибудь риши — святого мудреца. Производя осмотр школьной библиотеки, он взял какую-то книгу и стал рассеянно перелистывать страницы. В это время скромно стоявший в стороне Шрикантам вдруг ринулся к инспектору и пробормотал:
— Если Ваша Божественность пожелает, мы немедленно пошлем вам эту книгу на дом…
Рангатхама Рао отпрянул, потом внимательно посмотрел на Шрикантама, положил на стол книгу и внушительно произнес:
— Будьте добры, повторите это слово!
Шрикантам-гару, облизав губы, начал:
— Ну… ну… если Ваша Божественность…
— Не продолжайте! — прервал его Рао-гару. — Запомните, что именовать собеседника «вы» — вполне достаточно, чтобы соблюсти вежливость и не утратить самоуважения. «Ваша честь» — это уже сверх меры. Но «Ваша Божественность»! Таких слов никто не должен ни употреблять, ни выслушивать.
Преподанный урок не пошел на пользу Шрикантаму-гару — подобный случай произошел еще раз. В качестве инспектора прибыл малаялец по имени Варгис; он бегал по школе шустро, как заяц. Когда он задержался для осмотра какого-то кабинета, Шрикантам ринулся в соседнюю комнату и, взяв там стул, встал с ним за спиной инспектора. Варгис-гару посмотрел на Шрикантама раз, потом другой и, наконец, потеряв терпение, взревел: