— Ну, у меня не такое уж срочное дело… Я люблю молодежь, Чирандживи, ведь это — наше будущее. Сколько раз, глядя на твое унылое лицо, я думал: не повезло парню в жизни. И вдруг узнаю от Суббарамаи, что ты пишешь книги! А сегодня сам мэр, Нагарадзу-гару, сказал мне, что ты хорошо пишешь…
Вот как! Нагарадзу-гару нашел в лице Рамаджоги человека, который должен воздействовать на Чирандживи. Чирандживи еще не знал, что Рамаджоги всегда говорит и действует от чистого сердца, без задних мыслей. Слова Рамаджоги показались ему прологом к какой-то пьесе, написанной или задуманной Нагарадзу-гару. Нагарадзу-гару, очевидно, был не только автором пьесы, но и режиссером. Но как разгадать планы режиссера? Чирандживи решил попытаться.
— Я счастлив, что мои скромные творения известны господину мэру! В детстве отец однажды подарил мне ручку новейшей марки «Черная птица» за две рупии, и я был счастлив безмерно. Сегодня я чувствую себя не менее счастливым, чем в тот день, когда получил этот подарок…
— Я думаю, что Нагарадзу-гару узнал о твоих сочинениях от Шрикантама-гару, директора нашей школы. Он очень просвещенный человек! Мы сегодня как раз встретились с ним в доме мэра.
Вот оно что! Значит, Нагарадзу-гару и его приспешник имеют какие-то виды на него, строят какие-то планы. А Рамаджоги продолжал выражать свой восторг:
— Ты подумай, Нагарадзу-гару не только восхищается твоими писаниями… Более того, он хочет устроить тебе чествование здесь, в Сириваде! «Разве мы не должны гордиться им, дорогой Рамаджоги?» — спросил он меня…
Ну что ж, отличная ловушка! В мышеловку положили кусочек ароматного копченого мяса. Но у мыши слюнки не текут — наоборот, Чирандживи почувствовал позыв на рвоту.
— Слушай, наяна[39]! — продолжал Рамаджоги. — Тебе могут не понравиться мои слова, но я все равно скажу. Молодые люди стали такими легкомысленными, но ты же умный юноша. Почему ты так ведешь себя?
— Да в чем дело, господин учитель? — удивленно спросил Чирандживи.
— Нагарадзу-гару, наш мэр, — очень достойный человек! Почему ты не нанес ему визит, не дожидаясь, пока он пригласит тебя к себе?
В жизни Чирандживи не получал такого странного совета. Он изумленно уставился на Рамаджоги. Чирандживи уже начал понимать, что с Рамаджоги не стоит вступать в дискуссию или искать в его словах скрытый смысл. Проще согласиться с ним.
— Вы совершенно правы, господин учитель! Признаю свою ошибку. Я так и сделаю, как вы советуете! Молодым людям ведь свойственно ошибаться, а старшие должны их прощать.
— Да нет, — извиняющимся тоном сказал Рамаджоги, — ты не должен уж так себя корить. Я тут тоже ошибался. Что ж, думал я, он мэр, такой пост занимает, не пойдешь ведь к нему прямо в дом. Он же не может каждого принять и выслушать. Но как я ошибался, Чирандживи! Он меня сразу принял, и очень охотно! Усадил в кресло, предложил кофе… «Рамаджоги-гару, — сказал он мне, — таким людям, как вы, известно многое, чего не знают другие…»
Чирандживи будто вышел из столбняка. Он почувствовал, что здесь-то и зарыта собака.
— Да разве в городе случается что-нибудь, что осталось бы неизвестным Нагарадзу-гару? Извините меня, я не могу этому поверить… Чтобы он был не в курсе!
— Вот беда с молодыми людьми! Конечно, Нагарадзу-гару исключительный человек! Но зачем же считать, что он наделен «божественным зрением»[40]. Или, может быть, у него есть волшебное зеркало? Вот, например, он не знал о незаконных делах в доме Таяраммы…
Неужели именно из-за этого Нагарадзу-гару старался прельстить школьного учителя, даже как будто заискивал перед ним? Чирандживи подумал, что его разыгрывают, но Рамаджоги, казалось, был сама искренность.
— Но это же не секрет. Весь город знает, что дом Таяраммы — центр контрабанды.
— Как, вам это известно? — спросил обескураженный Рамаджоги.
Чирандживи в душе умилился его простодушию. И в то же время посочувствовал Нагарадзу-гару — такой умный человек вынужден действовать через бесталанного посредника, доверять роль в своей пьесе плохому актеру.
О существовании центра контрабанды в доме Таяраммы почти все знали. Это давно уже не было секретом. Но граждане Сиривады умели вести себя в соответствии с пословицей: иметь глаза, но не видеть, иметь уши, но не слышать. Так что Нагарадзу-гару не мог быть обеспокоен тем фактом, что по прошествии стольких дней слухи дошли и до наивного Рамаджоги. Должно быть, он взволнован чем-то совсем другим.
— Послушайте, господин учитель! Скажите мне, правильна моя мысль или я ошибаюсь. К Нагарадзу-гару ходит множество людей, ведь он мэр города. Но почему-то вас он принял особенно любезно. Как это объяснить? Может быть, вы сообщили ему какую-то исключительно интересную и важную для него новость?
— Да, так оно и было. Посудите сами, слыханное ли дело, чтобы с женщины сняли сари в центре города, в двух шагах от моего дома? В наши-то времена! Это только в пуранах о таком насилии можно прочитать.
— И вы это видели? — спросил Чирандживи.
— Собственными глазами! Я прогуливался вдоль канала, фонари не горели, тьма была кромешная. Увидел впереди две фигуры, они как будто боролись. Я закричал, и грабитель скрылся. Подошел ближе, а она стоит, как пальма без листьев… Спрашиваю: «Кто вы? Что случилось?» Я разглядел, что у нее миловидное лицо и хорошая фигура… Знаете, Чирандживи, вот вы слушаете мой рассказ спокойно, а Нагарадзу-гару побелел как мел.
Да, это интересно, подумал Чирандживи. Нагарадзу-гару не такой человек, который переживает чужое несчастье как свое собственное. Вряд ли его огорчило бы уличное происшествие с раздеванием женщины, если бы эта женщина была для него неким «иксом». Очевидно, имелась причина, которая заставила его принять этот случай близко к сердцу.
В маленьком городке закулисные дела обычно всем известны. Одна из сплетен вдруг всплыла в памяти Чирандживи, и причина стала ему ясна.
— Ох, мне пора домой, бабу! — забеспокоился Рамаджоги.
Чирандживи проводил его до калитки и по дороге спросил:
— Кстати, учитель, что это рассказывают о краже в вашем доме?
— Да случай-то совсем пустячный, наяна! Сари пропало… Не обязательно думать, что оно украдено. Но разве женщины этому поверят. Женщинам опасно говорить правду, хоть и лгать им тоже опасно…
Чирандживи стоял у калитки, провожая взглядом Рамаджоги. Тот шел, опустив непокрытую голову, под палящим солнцем. За время часовой беседы Чирандживи понял этого человека. Кристальная честность, простодушие, доверчивость… Как терпят подобного человека в Сириваде?
Чирандживи вернулся на свою любимую каменную скамью в тени бука. В голове его кружились мысли о чудесах Сиривады. Самым удивительным и забавным казалось намерение Нагарадзу-гару чествовать его! Чирандживи знал, что на самом деле никакого чествования не будет, поэтому, закрыв глаза, живо представил эту церемонию в своем воображении.
Вот собралась огромная толпа горожан. На сцене развешены благоухающие цветочные гирлянды; от зажженных курительных свечек поднимается ароматный дымок. Посредине сцены стоят три кресла: в центре, на председательском месте, торжественно восседает Нагарадзу-гару, в кресле справа — Шрикантам-гару, а в кресле слева робко съежился он сам, Чирандживи.
Фантазия Чирандживи разыгралась, и ему представилось еще более яркое зрелище: не просто собрание, а пышная аудиенция, которую дает монарх Нагарадзу-гару. Он сидит на позолоченном троне, рядом с ним стоит главный церемониймейстер двора — Шрикантам. Напротив сцены почетные места; вот массивная фигура и толстое усатое лицо военачальника Дандапани; вот сидит наш градоначальник — Бхутапати, а вот царский родственник (хоть и неизвестно, каким родством они связаны) — Дипала Дора! Рядом — Нараянаппа, богатый купец, который всегда может ссудить великому монарху любую сумму денег. А вот еще и еще выдающиеся люди — разве всех перечислишь? Каждый сидит согласно своему рангу. Надо их всех приветствовать, почтительно поднимая сложенные ладони. При дворе монарха место поэта вакантно, а вся торжественная церемония имеет целью заполнить пустующее место его, Чирандживи, персоной.
Шрикантам расправляет свой длинный ангавастрам, прокашливается и начинает торжественную речь:
«Уважаемые граждане! Сегодня великий день, большой праздник! Сам Нагарадзу-гару председательствует на нашем высоком собрании. Посмотрите на молодого человека, сидящего в этом кресле. Его зовут Чирандживи. В свое время он учился в нашей сиривадской школе и тоже подвергался наказаниям за нерадивость — может быть, учитель стукал его костяшками пальцев по голове, а может быть, заставлял сидеть у стены в положении «годакурчи»[41]. В те времена его окликали на улице: «Уй, Чирандживи!», а не «Чирандживи-гару». Вы удивляетесь, почтенные сограждане, что мы хотим воздать почести этому юноше, этому недавнему школьнику. Но дело в том, что мы хотим восславить его талант, его могучее перо, которые совмещают в себе разящую силу меча и копья, ружья и пушки. Поскольку Чирандживи-гару человек умный, он не использует эту могучую силу в целях разрушения. Именно своим разумом и благонравием он отличается, и пожалуй, еще больше, чем талантом, потому что, как известно, писателями в наше время хоть пруд пруди. Вот, к примеру, я даже не был его учителем, а с каким почтением он относится ко мне! Скажешь ему: «Садитесь!» — ни за что не сядет в моем присутствии. А уж Нагарадзу-гару он как божество чтит! В этом почтении к старшим — задатки его будущей славы. Вы знаете, он уже приобрел известность. Но он еще молод, зелен, мало каши ел. Разве он может знать, о чем писать и как писать? Нет, не может. А вот если он поучится у старших и последует их советам, он будет писать, что нужно и как нужно. Я верю в это, и посему считаю своим долгом пожелать ему долголетия, богатства и мудрости! Благословляю его и приношу нижайшую благодарность председателю, предоставившему мне возможность произнести эту речь».