— Ну, можешь думать так, если хочешь…
— А если бы не встретились?
— Обязательно бы встретились!
— А что ты делала после тюрьмы?
— Была свободной!
— Вот как! Почему же я тебя не нашел?
— Когда?
— Я приехал, чтобы встретить тебя у тюрьмы.
— Да, я знаю. — Она сжала руку Синга своими тонкими пальцами. — Но меня освободили на месяц раньше.
— Ну, и почему ты не известила меня?
— Ведь мы же встретились!
— Но где ты была? — Он все-таки не в силах был сдержать раздражение.
— Ты хотел бы быть со мной в это время? — спросила она мягко.
К чему эти вопросы? — подумал Синг. Но если она снова попадет в тюрьму, он опять потеряет Лаласу.
— Как же ты будешь служить стране? — пробормотал он.
— Я больше не участвую в антибританском движении, — решительно сказала Лаласа. — Я хочу выйти за тебя замуж и рожать детей — тебе и стране. — Сидящий напротив мужчина сложил газету и удивленно уставился на Лаласу.
— Твое настроение, я вижу, переменилось?
— У меня теперь не лежит душа к этому, — задумчиво ответила она.
Зачем эти вопросы? — снова подумал Синг. Обнять ее, выйти из поезда, побыть с ней где-нибудь, только вдвоем…
— Этими сатьяграхами да сидением в тюрьме свободы не добьешься! — спокойно сказала Лаласа.
— Почему это?! — сердито вмешался толстяк, сидевший напротив.
— Если бы ты видел в тюрьме некоторых наших лидеров, ты бы меня понял! — ответила Лаласа, обращаясь по-прежнему к Сингу. — Они нарушили законы, но какое у них почтение перед этими же законами! Они выступали против правительства и попали в тюрьму, но как они ведут себя в тюрьме — клянчат, дают взятки, обманывают. Сила духа не продается в лавках! Ее надо воспитывать в себе, чтобы спокойно, уверенно противостоять угнетателям! А таким людям, как они, доверять нельзя.
— Так что же? У нас, по-вашему, нет людей, которые могут возглавить борьбу? — спросил второй пассажир, усатый и темнолицый.
— Вовсе нет. Но глупо думать, что индийцы способны обрести какую-то особую духовную силу и что если ее обретут двое-трое, то вся страна «приложится» к ним.
— Ну и что же, по-вашему, нужно сидеть сложа руки?
— Наша страна станет свободной. Или совершится революция и прольются потоки крови, или вдруг сложится благоприятная международная обстановка — тем или иным путем мы получим свободу. Но сатьяграхой мы не добьемся ничего.
— Значит, вы считаете, что Ганди не прав?
— Конечно! Его вера в возможность добиться свободы путем поисков истины придает ему великую силу. Но думать, что эту веру разделят с ним не только десяток учеников, а миллионы невежественных людей, нелепо.
— Значит, весь народ нашей страны невежествен?
— Включая вас обоих, — отрезала она, и на этом разговор окончился.
Мать и младший брат Синга были против его женитьбы на Лаласе, хотя и не говорили этого прямо. Но еще до свадьбы вся семья была словно околдована чарами Лаласы. А Синг совсем потерял голову. Лаласа пыталась отрезвить его задорной насмешкой, но это не помогало.
— Смотри, как бы ты не разочаровался во мне после свадьбы! — говорила она.
— Разочароваться в тебе?.. Да что ты!
— Мне кажется, ты наделяешь меня какими-то волшебными силами, возносишь на пьедестал. Ты создаешь для себя какой-то фантастический образ, видишь меня вовсе не такой, какая я есть. Но я далека от совершенства!
— Я тебя лучше знаю, чем ты сама. Что еще ты хочешь сказать? — высокомерно возразил он.
— Из меня не выйдет покорной жены, запомни это. И еще одно уясни себе. Ты воображаешь, что я идеальная женщина. Это не так. Но ты мне не веришь. А вот я не считаю тебя идеальным мужчиной, потому что идеальных мужчин на свете нет — я в этом твердо убеждена. Ты для меня «next best»[53], поэтому я выхожу за тебя. Идеальных женщин тоже не бывает, но ты уверен, что нашел ее. Я в тебе не разочаруюсь, потому что не считаю тебя идеалом. А вот ты во мне разочаруешься непременно. И не вспомнишь тогда, что я тебя предупреждала, но я все-таки тебя предупреждаю, — закончила она с неожиданной серьезностью.
Сингу стало не по себе.
— Лаласа! Ты называешь меня «next best», я для тебя не идеальный мужчина, но ты любишь меня? Это настоящая любовь?
— Я люблю тебя, но сама не знаю — настоящая ли это любовь, потому что просто не знаю, что такое настоящая любовь.
— Ты шутишь! — сказал он.
— Нет, я говорю серьезно. Большую любовь воспевали средневековые поэты, в наше время о ней писал Чалам. Я ее не испытала; и сомневаюсь, может ли она быть вообще. Мне кажется, что я не создана для такой любви, она чужда моей природе. Откуда мне знать, придет ли ко мне когда-нибудь такая любовь?
— А что же тогда было с Адамсом?
— О, нечто совсем другое. Желание вывести из себя надзирательницу, презрение к условностям, тяга юности к авантюрным приключениям, но не любовь. Да я его давно забыла.
— Но он для тебя значил, наверное, больше, чем я… Если бы мы случайно не встретились в поезде… Ты ведь и не вспомнила обо мне, выйдя из тюрьмы!
— Замолчи, глупый! Я в тюрьме только о тебе и думала. После тюрьмы я не могла сразу встретиться с тобой. Мой отец был тяжело болен, и я ухаживала за ним. А нашу встречу в поезде я подстроила. Теперь тебе понятно?
— Теперь понятно. Только уверена ли ты, что…
— Если будешь дожидаться, пока появится твердая уверенность, то всю жизнь прождешь. Без всякого сомнения в этой жизни можно быть уверенным только в том, что в конце концов умрешь. Поэтому давай поженимся! — закончила она со смехом.
Когда в Анантапурам приезжал какой-нибудь известный артист, его принимали с помпой. Так же встречали и Мальванкара. Мальванкар был красив, хотя его, пожалуй, портила чрезмерная полнота. Он прекрасно играл и пел, а также обладал качествами, которые ценятся в обществе, — умел оживить беседу сплетнями о политических деятелях, артистах, писателях, отличиться в игре на бильярде и в бридж. Неудивительно, что жители Анантапурама были без ума от Мальванкара. Он жил в доме Шешадри-гару, там и состоялись его первые два концерта. Мальванкару бурно аплодировали, преподносили ценные подарки. На третий концерт были приглашены и женщины, в том числе Лаласа. Лаласе очень хотелось попасть на концерт Мальванкара, потому что она уже слышала его пение и игру в Мадрасе и считала его замечательным музыкантом.
Концерт прошел с необычайным успехом, начался в десять часов вечера и продолжался до самого утра. В воздухе носился аромат духов. Зал украшен был цветами. В перерывах подавали чай, бетель, велись разговоры… Кто-то язвительно заметил, что пение Мальванкара сегодня так прекрасно оттого, что его вдохновляет присутствие женщин, но большинство решительно запротестовало против этого злословия.
Еще до этого концерта Синг встречался с Мальванкаром в клубе и в доме Шешадри-гару и подружился с ним.
Синг и Лаласа сидели в первом ряду, и глаза Мальванкара, казалось, все время были устремлены на них. Он пел песни на разных языках — о страсти, о красоте, о любви к родине. Его талант раскрывался с поразительной силой. Его пение завораживало, все слушатели были словно околдованы, но гордая Лаласа испытывала смятение. Ведь она, утверждая свою независимость, вырвалась даже из пут великого Ганди. Она не хотела попасть в сети Мальванкара, уступить ему хотя бы частицу своей сущности, подчиниться волшебству музыки, проникающей в ее душу. Во взгляде Лаласы появлялись то удивление, то страх, то радость. Синг понял, что в душе Лаласы происходит борьба, и хотел увести ее, но она воспротивилась. Бежать с поля боя было не в ее натуре. Синг прекратил свои попытки. Будь он настоящим мужчиной, думал Синг потом, он должен был бы силой увести Лаласу. Но общество диктует свои законы, и правила приличия одержали верх над его чувством.
Концерт кончился, Лаласа и Синг встали. Мальванкар тотчас подошел к ним.
— Вы прекрасно пели, — с трудом выдавил из себя Синг.
— А как она[54] считает? — сияя улыбкой, спросил Мальванкар. Лаласа молчала. Стояла, потупившись, — гордая умница Лаласа, никогда ни перед кем не опускавшая взгляда.
— Значит, ей не понравилось?
Она продолжала молчать. Порывисто схватила руку мужа и повернулась к Мальванкару спиной.
— Ну что ж, — Мальванкар снова обратился к Сингу, — придется мне спеть еще раз специально для вашей жены.
— Разве вы не уезжаете? — вырвалось у Лаласы.
— Теперь не уеду. Останусь, чтобы спеть для вас.
— Но Шиварао-гару ждет вас в Баллари, — воскликнул Синг. — И Кайласам писал…
— Пускай ждут! — засмеялся Мальванкар.
Он проводил их и, стоя в дверях, воскликнул:
— Я приду к вам завтра!
С того вечера между Сингом и Лаласой будто пролегла глубокая пропасть.
Когда на следующий день Синг вернулся из суда, младший брат Мадхава, глядя на него, как всегда, безгранично преданно, нерешительно сказал:
— Сегодня Мальванкар приходил, пел для Лаласы.
— Да, он обещал, — отозвался Синг.
— Но без вас!
У Синга заныло сердце.
— Ну и что же? — заметил он с притворным спокойствием. — Вы с женой слушали, наверно?
— Да, мы слушали. И матушка тоже.
Мадхава некоторое время помолчал, потом продолжал так же испуганно и нерешительно:
— Он поиграл немного, потом сказал: «Мне что-то не по себе. Вы все лучше уйдите, я не могу сегодня играть и петь для нескольких человек». Я ответил ему: «Ну что ж. Если вы сегодня не в форме, приходите в другой раз, когда старший брат будет дома». «Нет, — отрезал он, — я пришел, чтобы играть для нее, и не могу сосредоточиться при вас». Сестрица молчала. Он не двигался с места, мы тоже. «Вы думаете, что я могу петь в таком настроении? Так вы и не уйдете?» — продолжал он настаивать на своем. Тут сестрица встала и ушла в свою комнату. Мы тоже ушли, оставив его в гостиной одного. Но через некоторое время услышали пение в комнате сестрицы. В вашей комнате, братец, — со слезами в голосе закончил Мадхава.