Это письмо Рамаджоги не показал Суббарамае, но немедленно запросил Сундарама: «Сынок, напиши, какое жалованье ты получаешь».
Вскоре пришел ответ:
«Я получаю полтораста рупий в месяц, на прибавку рассчитывать не приходится. Да мне эта прибавка и ни к чему…»
От десяти можно отнять пять. Можно отнять семь. Можно и восемь отнять. Но если сложить пять, семь и восемь, то получится двадцать, а двадцать от десяти не отнимешь. Как же Сундарам производит такое фантастическое вычитание из своего жалованья — от ста пятидесяти рупий отнимает двести или триста, — недоумевал Рамаджоги. Разве только дядя ему деньги дает, а он об этом не пишет, щенок этакий.
Через четыре месяца Сундарам получил отпуск и приехал в Сириваду. Когда он вошел в дом, Рамаджоги, сидя в кресле, читал газету. Рамаджоги не сразу узнал сына в нарядном юноше и удивленно уставился на него. Уж не растратил ли Сундарам казенные деньги, делая бесконечные покупки, о которых он писал в своих письмах. Рамаджоги смотрел на Сундарама, как на фокусника, который сейчас что-то вытащит из рукава, а что — неизвестно. От детей только и жди неприятностей.
— Проходи, сынок, проходи, сними рубашку и умойся, — мягко сказал Рамаджоги.
— Зачем, зачем рубашку снимать? — радостно затараторила Рамамани. — Такая красивая!
Мать подробно расспрашивала сына о его жизни в Сингавараме и о своих родных в Шрикантапураме; Сундарам рассказывал без устали. Описывая дом дяди, он просто захлебывался от восторга! Мягкие кушетки в гостиной, полированный стол в столовой, эмалированная посуда в кухне. Любой предмет казался ему достойным восхваления. Утомленный за день Рамаджоги, задав для приличия пару вопросов, начал задремывать как раз тогда, когда Сундарам дошел до описания судков, в которых ему посылают еду из дома дяди.
— Пять алюминиевых кастрюлек, мама!
— И трех бы хватило, сынок!
— В одной — рис, в другой — тушеные овощи, в третьей — овощной суп, в четвертой — простокваша, а в пятой — не еда, а почтовая бумага.
— Ой, Сундарам! Тебя дядя бумагу есть заставляет?
— Да нет, мама! Это не дядя завел, а Васундарамма.
— Вот странная девушка!
— Да ты не понимаешь, что ли, мама? Это не чистая бумага, а любовные послания!
— О чем же она тебе каждый день пишет-то?
Мать и сын провели за разговорами добрую часть ночи. В восемь часов утра, когда Рамаджоги уже собрался уходить в школу и присел на каменной скамье перед домом, Сундарам вышел чистить зубы. Поглядев на сына пристальным взглядом, Рамаджоги спросил:
— Что это у тебя глаза такие красные, сынок?
— Да разве мне удается поспать при моей работе? — гордо ответил Сундарам. — Едва заснешь, слышишь — повозка стучит… Произведешь досмотр, через полчаса — другая… Так и недосыпаешь…
— Да, да, — радостно закивал Рамаджоги. — Долг превыше всего.
Рамаджоги был доволен. Ганди говорил, что ради служения стране надо забыть о личных интересах, и тогда обретешь высшее счастье. Отрадно сознавать, что молодое поколение следует заветам Ганди: вот и его Сундарам, оказывается, не обсевок в поле — жертвует своим сном для блага страны.
Рамаджоги думал, что сын как следует отоспится в родном доме. Но Сундарам всегда был страстным любителем кино и, отправившись на вечерний сеанс, вернулся в одиннадцать часов, а теперь спал крепким сном. Вот почему проснувшийся среди ночи Рамаджоги не решился будить сына, утомленного беззаветным служением родине.
Все-таки Рамаджоги боялся оставить входную дверь незапертой и рискнул разбудить дочь.
Рамаджоги снимал маленький домик из трех комнат с двумя верандами. Открытая веранда с задней стороны дома служила кухней, а в теплые ночи на ней и спали. Веранда со стороны улицы была застеклена и превращена в комнату; в нее вела дверь из холла. Рамаджоги тихонько потянул на себя эту дверь и прошептал: «Баламма!»
Никто не отозвался. Он открыл дверь и вошел в комнату. Прямо на полу, положив под голову подушку, глубоким сном спала Баламани. У ее изголовья горел масляный светильник; на груди у Баламани лежала раскрытая книга.
— Ох, бедняжка! Читала-читала да и заснула! — вздохнул Рамаджоги.
Баламани третий раз готовилась сдавать экзамены за школьный курс; сессия начиналась послезавтра.
Рамаджоги не понимал, почему некоторые люди совершают бессмысленные поступки. Черные глинистые почвы хороши для хлопка. А на поливных землях растет рис. Кто же станет сажать рис на черной глине, а хлопок — в дельте реки? Если бы такое случалось на свете, то Рамаджоги, может быть, сумел бы понять поведение своего зятя. Сначала, после свадьбы Балы с Мангапати, все было прекрасно. Молодые супруги ходили в кино, гуляли в парке и наслаждались жизнью. Еда, которую готовила Бала, казалась мужу божественной.
Однако вскоре обнаружилось, что выше вкусной еды и нежной женской ласки Мангапати ценит деньги. Он захотел, чтобы жена устроилась на службу и каждый месяц приносила домой сотню-другую рупий. Для этого она должна была сдать экзамены за школьный курс. Мангапати готов был даже сам готовить пищу, предвидя, что жена по вечерам будет падать от усталости после работы. Правда, никаким талантом кулинара Мангапати не обладал. Приготовленную им пищу можно было разве что собакам выбросить. Тем не менее Мангапати довольствовался собственной стряпней и жил один в неубранной пыльной комнате, отослав к родителям жену, которая должна была усердно готовиться к экзаменам. Мангапати вроде как бы дал обет, подобно некоему герою древности, — жить в разлуке с женой до свершения своего заветного желания. Однако сроки исполнения этого желания трудно предугадать, потому что бедная Бала была очень слаба в единоборстве с наукой. Она уже дважды проваливала экзамены.
До рассвета еще было далеко, и Рамаджоги пожалел будить дочь, зная, что, проснувшись, она снова возьмется за учебник и будет зубрить всю ночь. Поэтому он потушил масляный светильник, убрал его в шкаф и решил оставить дверь незапертой, рассудив, что воры вряд ли польстятся на его скромное имущество.
Итак, Рамаджоги вышел на улицу. В это позднее время улица выглядела необычно. Вспоминая дневную сутолоку, Рамаджоги подумал, что ночью улица похожа на энергичного деловитого чиновника, вышедшего в отставку и живущего на покое.
Даже уличные фонари, казалось, были погружены в сон. От домов и заборов падали длинные тени. Улица была неподвижна, словно картинка, повешенная на стену.
Рамаджоги дошел до канала и постоял немного на берегу. Когда он собрался было идти домой, ему показалось, что город исчез, как будто картинку вдруг сняли со стены. Потом он понял — погасли уличные фонари.
Рамаджоги подумал, что в такой кромешной тьме идти домой узкими сиривадскими улицами и переулками небезопасно — не напали бы из-за угла бандиты. Лучше уж пойти кружным путем, городскими окраинами. Лет пять назад здесь простирался сплошной пустырь, который потом зарос невысоким колючим кустарником. Среди этого кустарника протоптали узенькую тропинку, по ней и двинулся Рамаджоги. Не успел он пройти метров сто, как вдруг услышал звук шагов и резко остановился. На тропинке появились несколько человек с большими узлами на головах. Шли они быстро, будто за ними гнался кто-то. Рамаджоги сошел с тропинки, пропустил их, потом, заинтересованный, двинулся следом. Вскоре показались еще пятеро или шестеро с узлами на головах, которые тоже шли быстрым, торопливым шагом. Рамаджоги пришлось почти бежать за ними.
В детстве Рамаджоги любил читать. Перечитав по нескольку раз такие детективные романы, как «Это — он!», «Тайна женского браслета», «Проклятый камень» и тому подобные, он уверовал в то, что теперь обладает способностью разгадывать чужие тайны. В данном случае, сразу сообразил Рамаджоги, следует узнать, куда вереница таинственных незнакомцев несет свою поклажу, и тогда тайна перестанет быть тайной. Но вдруг эти люди исчезли так же неожиданно, как и появились. Словно призраки. Это случилось около двухэтажного дома, обнесенного довольно высокой стеной. Может быть, незнакомцы спустились в какую-то пещеру? Рамаджоги решил, что разыскивать вход в предполагаемую пещеру не стоит — он выдаст свое присутствие, лучше подождать в зарослях. Мысль Рамаджоги оказалась правильной: вскоре он увидел свет в дверях двухэтажного дома и выходящих оттуда людей со свернутыми мешками под мышкой. Они направились в сторону города.
Рамаджоги неторопливо подошел к воротам в стене. Он чувствовал, что вот-вот найдет разгадку. Правда, у него появилась смутная мысль, следует ли ему раскрывать какие-то темные дела, которые, собственно, его не касаются. Но, конечно же, следует — ведь борьба против злоупотреблений ведется на благо страны. Полный решимости, Рамаджоги вошел в ворота, приблизился к дверям дома и поглядел в замочную скважину. Он увидел большое помещение; сидевшие на полу люди ссыпали в мешки сахар и рис. Рамаджоги отошел от двери и заглянул в ближайшее окно. На полу громоздились мешки с удобрениями, сваленные в кучу водопроводные трубы, листовое железо и даже железнодорожные рельсы. Дом был очень большой; Рамаджоги заглянул еще в два окна и увидел батареи бутылей с маслом и множество кульков, надписи на которых он не смог разглядеть. Однако подобные упаковки были знакомы Рамаджоги — различные концентраты: сухое молоко, супы, каши, из которых готовились завтраки учащимся в школьном буфете.
Рамаджоги отошел от окна. Он раскрыл тайну «дома с привидениями», но был изумлен и расстроен. Послышался какой-то шум, и он прижался к стене. Во двор въехала повозка, потом другая. Их быстро нагрузили мешками, и они скрылись в темноте.
Вот почему иногда не бывает товаров на рынке и в магазинах Сиривады! Рамаджоги не знал, что ему делать. Может быть, как некогда святой учитель Рамануджа, взойти на башенку храма и возгласить:
— Братья! Граждане Сиривады! Внимайте мне! Для вас нет трапезы без риса! И кофе вы не пьете без сахара! И земля ваша не родит без удобрений! Взяв сумки и мешки, вы идете на базары и в продовольственные лавки и видите надписи: «Товаров нет». Проснитесь же, граждане! Раскройте глаза! Воспрепятствуйте незаконной торговле