[14] и спекуляции, воровству и хищениям!
Такая речь слагалась в уме Рамаджоги, но вряд ли он, со своим мягким и покладистым характером, способен был произносить публичные проповеди. Немного поразмыслив, Рамаджоги пришел к выводу: такое разоблачение, пожалуй, даст возможность преступникам спрятать концы в воду — недаром пословица гласит, что если семеро бегают с палками, пытаясь убить змею, то ей удается скрыться. Нет, не лучше ли найти мудрого советчика, поделиться секретом только с одним человеком. И непременно обратиться надо к Нагарадзу-гару! Он самый подходящий для этого человек.
Рамаджоги, разумеется, не был близко знаком с Нагарадзу-гару. Конечно, он знал его в лицо, но видел всего, может быть, раз пять в год, хотя городское управление, председателем которого был Нагарадзу-гару, находилось рядом со школьными строениями. Основное здание школы состояло из нескольких комнат, в которых размещались канцелярия, библиотека и лаборатория, а также кабинет директора школы и учительская, где преподаватели могли и поболтать, и при желании вздремнуть на скамейке. Уроки же проводились в убогих одноэтажных домишках, очень смахивающих на хижины, расположенных вокруг главного здания. Вид этих домишек был настолько жалок, что газета или журнал какой-нибудь недружественной страны охотно поместили бы на своих страницах фотографию сиривадской школы с иронической подписью «образцовое учебное заведение Индии».
Крыши хижин, сделанные из пальмовых листьев, протекали даже при небольшом дожде. Ветер и солнце также врывались в классы беспрепятственно, потому что — если уж говорить откровенно — это были и не хижины, а всего лишь навесы с двумя стенами. В дождливый сезон школа, в сущности, не работала — ребят сразу распускали по домам.
Еще двенадцать лет назад было решено построить новое здание, вернее, комплекс школьных помещений, по самому лучшему проекту на самом высоком современном уровне — чтобы это в полном смысле слова было образцовое учебное заведение. Был создан строительный комитет. Председателем его, разумеется, стал не кто иной, как Нагарадзу-гару. Если, скажем, предположить, что наше основное занятие — повседневная одежда, а почетные должности — нарядная, то у Нагарадзу-гару было несколько выходных костюмов. Кроме того, что он был председателем городского управления Сиривады, он занимал посты председателя строительного комитета школы, председателя кооперативного кредитного общества, председателя союза сахарозаводчиков, председателя союза оптовых торговцев и еще каких-то обществ и союзов. И на всех митингах и заседаниях почетным председателем избирался Нагарадзу-гару. Он всегда произносил вступительное слово, и речь его лилась как песня:
«Скажите, какая страна с незапамятных времен цветет как пышный сад? Страна потомков Бхараты[15], Индия. Где млеком и медом текут Ганга, Годавари, Кришна, Тунгабхадра, Брахмапутра и другие священные реки? В Индии. Где родились великие люди — Будда, Рама[16], Кришнадеварая[17], Махатма Ганди? В Индии.
В этой стране мы живем. Среди куп кокосовых пальм и манговых рощ, как жемчужина на зеленом бархате рисовых полей, лежит наша Сиривада. Прекрасный, замечательный город великой Индии!..»
Свою речь Нагарадзу-гару всегда заканчивал тремя лозунгами: «Да здравствует Мать Индия! Да здравствует Махатма Ганди! Да здравствует Джавахарлал Неру!»
Слушателей до того пробирало красноречие сиривадского мэра, что многие из них начинали выкрикивать четвертый лозунг: «И да здравствует наш Нагарадзу-гару!»
Теперь нам должно быть понятно, что Рамаджоги и не мыслил обратиться к кому-нибудь иному, кроме Нагарадзу-гару.
Рамаджоги прошел еще несколько десятков шагов и очутился перед домом Нагарадзу-гару. В одной из комнат этого высокого, солидного, напоминающего крепость двухэтажного дома спал бессменный председатель муниципального совета Сиривады, полновластный хозяин города. Но и у властелина всего два глаза, и если их смыкает сон, то он не может видеть, что творится во всех уголках его владений. В прежние времена правители имели по всей стране соглядатаев, которые ежедневно докладывали его величеству о происшествиях и непорядках. Сегодня ночью Рамаджоги мог вообразить себя одним из таких соглядатаев, бродящих по городу. При этой мысли Рамаджоги улыбнулся.
Пока Рамаджоги стоял перед домом градоначальника, зажглись фонари. Теперь он зашагал уверенно, и вскоре оказался на улице Бондили. Здесь почему-то фонари не горели, и впереди была сплошная тьма. Рамаджоги растерянно остановился и вдруг увидел во тьме неясные очертания каких-то фигур и услышал голоса. Тени как будто боролись друг с другом, и голоса звучали враждебно.
— Кто там? — вскричал Рамаджоги.
Окрик подействовал мгновенно, как палка, занесенная над собакой. Одна из теней оторвалась от другой и мгновенно растворилась в темноте. Что же тут все-таки произошло? Вроде бы одна тень что-то тянула к себе, а другая препятствовала этому. Но все тайное становится в конце концов явным — надо только совлечь окутывающий его покров.
Рамаджоги ступил несколько шагов в глубь переулка и увидел перед собой женскую фигуру без сари, словно бронзовую статуэтку обнаженной богини.
2
Описываемое нами событие произошло со школьным учителем Рамаджоги в ночь на воскресенье. Теперь надо изложить его предысторию.
В субботу утром, часов в десять-одиннадцать, все общество Сиривады собралось в клубе для большой карточной игры. Считается, что самая великая ночь в году — это Шиваратри, ночь перед праздником Шивы, ночь великого бдения. А в Сириваде любая ночь, когда шла большая карточная игра, была Шиваратри. Так же как в ночь перед праздником Шивы, никто не смыкал глаз. Говорят, что Шива на небе пьет яд, и яд этот превращается в амриту. Члены клуба пьют всякие напитки, а когда упьются, любая отрава им кажется амритой. В старые времена некий «шальной Венгалаппа» впал в сомнение: «Что это на блюде — рис или известка?» — и рассудил следующим образом: «Съем-ка я, подлое брюхо разберется!» Члены Сиривадского клуба поступали подобно легендарному Венгалаппе.
Надо особо упомянуть о Кондаредди из Вадлапуди, который этим вечером находился среди посетителей клуба Сиривады. Это был мужчина в расцвете лет, из касты капу[18]. О его принадлежности к отважному племени азартных игроков, готовых в карточной игре поставить на кон последнюю рубашку, разорить свой дом, ярче всего свидетельствовали усы. Они торчали, как пики, были остры, как петушиные шпоры. Считать золото прахом свойственно религиозным аскетам. Поэтому пренебрежение Кондаредди к деньгам — а ему было все едино, что сторупиевая банкнота, что затрепанная рупия, — тоже можно рассматривать как черту благородного характера.
Все знали, что в карточной игре он всегда давал, но никогда не брал взятки. Это ли не высокая слава!
Итак, Кондаредди прибыл в Сириваду. Такому игроку надо было потрафить. Члены Сиривадского клуба считали своим священным долгом доставить приезжему удовольствие. Может быть, некоторые имели в виду и личную материальную выгоду? А почему бы и нет? Конечно, тех, кто думал о собственном интересе, было совсем немного — один на сотню. Но именно для того, чтобы урегулировать их дела и взять с них за это контрибуцию, сидел в задней комнате клуба Нагарадзу-гару.
Для жизни маленького захолустного городка важны не только железнодорожная станция, автобусная стоянка и средняя школа — надо помнить, что не менее важны искусные карточные игроки. В этом отношении Сиривада, можно сказать, процветала. Отчаянных игроков здесь было в избытке. Но именно поэтому следовало справедливо решить, кому из них предоставить случай воспользоваться удачей, — не всем же зараз! Нагарадзу-гару произвел тщательный отбор и вызвал к себе троих: младшего инспектора Кодандапани, чиновника муниципалитета Баба Рао и одного из совладельцев городского кинотеатра Вирродзу. Все трое незамедлительно явились на зов. Когда они отбыли, на лице Нагарадзу-гару было написано удовлетворение человека, заложившего основу хорошего предприятия. Он открыл дверь и позвал:
— Эй, есть кто-нибудь? Рамкоти, поди сюда!
Через минуту явился Рамкоти.
— Звали, Нагарадзу-гару? — спросил он.
— Ну как, много там народу? — поинтересовался Нагарадзу-гару.
— Да нет, игра пока еще маленькая! Начальник над мусорщиками, Дипала Дора, писарь Ганапати…
— Позови ко мне Дипалу Дору.
Чиновник муниципалитета, осуществляющий надзор за осветительной сетью, в большом городе именовался бы начальником энергоснабжения. Здесь мы будем называть его Дипала Дора, что на языке телугу означает «господин светильников», а на божественном санскрите это имя звучало бы как Видьюнмали, то есть «Повелитель молний».
Дипала Дора был темнокожим, можно даже сказать, что кожа его черна, как тьма, сгустившаяся вокруг зажженного светильника. Маленькие глазки — тусклые, как лампочки, светящиеся вполнакала. Он носил длинную шелковую куртку без подкладки и полотняные брюки.
Итак, Видьюнмали вошел в комнату.
— Садитесь, Дипала Дора! — произнес Нагарадзу-гару.
Дипала Дора сел.
— Ну-ка, — с улыбкой обратился к нему хозяин города, — скажите мне, какая связь между фонарями и грехами?
Видьюнмали не улыбнулся в ответ на шутку; он вообще не походил на человека, способного улыбаться и шутить. Он, казалось, был создан для серьезной, энергичной деятельности.
— Когда гаснут фонари, совершаются грехи[19], — без улыбки ответил Дипала Дора.
— Да, да и я так полагаю, — поддержал Нагарадзу-гару. — Вот что, — продолжал он, — сегодня, наверное, игра допоздна затянется, я велел на всякий случаи принести две большие керосиновые лампы.