Владимир Викторович выскочил из палатки и подбежал к нам.
— Я пошла гулять, а потом подумала, зачем я буду цветочки собирать, — заикаясь от счастья, лепетала Ирочка, — лучше пойду, попробую поищу… и пошла, где маленькую капусту посадили, выбрала одну грядочку и медленно, медленно стала искать. Вдруг — в канавке комочек земли, я его толк ногой, смотрю — что-то блестит…
Она была горда и счастлива. Ведь двое важных дяденек наклонились над нею и внимательно слушают ее рассказ.
— Я так обрадовалась, так обрадовалась и прямо в городок, — закончила она. — Молодец, Ирочка, сегодня вечером надень парадную пионерскую форму, — ласково похвалил ее Владимир Викторович.
— Ой, я пойду гладить! — радостно вскрикнула та и ускакала вприпрыжку.
Владимир Викторович не торопясь начал продувать запачканный землей мундштук. К нему подскочил только что сменившийся часовой Витя Панкин.
— Побегу расскажу, побегу! — глотая от нетерпения концы слов, выпалил он.
— Беги, беги! — ответил, улыбаясь, Владимир Викторович.
И Витя тотчас же умчался на колхозные огороды рассказывать радостную новость.
Какие сияющие лица были у младших, когда они возвращались с работы! Ребята прыгали и бегали, разговаривали громче и оживленнее обычного. И солнечные блики играли на зеленой траве, на свежей листве берез, на стволах сосен, оранжевых у вершин и темных внизу.
Но лица старших были безучастны. Семиклассники шли, тихо переговариваясь о чем-то своем, не имеющем никакого отношения к городку.
Валера весь точно блестел от счастья. Он вышел на площадь Радости, поднял голову кверху и приставил горн ко рту. Солнце сияло на его ослепительно белой рубашке, на тоненькой загорелой шее и коричневых обнаженных руках. А золотой горн пылал ярче солнца.
Валера заиграл на обед. Никогда еще так призывно, бодро и смело не гремели и не переливались звуки горна!
И бежали отряды с улиц Пионерской, Туристской, с проспекта Гагарина.
— Раз, два, три, четыре… — с особенным подъемом, звонко и весело считали все. Досчитали до двенадцати… Никто не опоздал! Все одиннадцать отрядов выстроились в одиннадцать рядов, Затылок в затылок.
Ребята первых девяти отрядов щурились от яркого солнечного света, радовались и улыбались, шутливо подталкивая друг друга. А старшие стояли молчаливые, сосредоточенные. О чем они думали, мы не знали.
На вечерней линейке Южка вручила Ирочке Растеньевой «высокую» награду — газетный сверток с десятью воблами.
Под торжественные звуки горна, едва дыша, Ирочка начала спускать флаг. Она потянула за шнурок и подняла свои сияющие глаза ввысь, на красное полотнище. Флаг медленно пополз вдоль мачты к земле.
С вечера я долго не мог уснуть. Сосны, что росли вокруг моей палатки, всю ночь тревожно шумели. А вдали, за Москвой-рекой, с тучи на тучу перекатывался гром. Наконец мне удалось забыться тяжелым сном, но ненадолго. Я проснулся, услышав чьи-то тихие, крадущиеся шаги, и открыл глаза. Сквозь брезент палатки проглядывал рассвет.
Осторожно, не дыша, я спустил ноги с раскладушки, нащупал тапочки и притаился.
Шаги затихли. Но до меня явственно донеслось чье-то прерывистое дыхание — вот тут, совсем близко.
Схватив на всякий случай с тумбочки скальпель, я, как был в одних трусах, выскочил наружу…
Позади моей палатки стоял Владимир Викторович. От неожиданности мы оба вздрогнули. Он был в белой рубашке, в своих неизменных коротких штанишках и держал в руках фотоаппарат, а также какой-то сверток серой бумаги.
— Это вы? Здравствуйте! — с облегчением воскликнул я и невольно засмеялся, потом посмотрел на часы — стрелка показывала половину пятого.
— Здравствуйте, — ответил Владимир Викторович. — Простите, кажется, я вас разбудил. А я вот прогуливаюсь и фотографирую. Смотрите, какое прекрасное утро.
«И охота ему заниматься фотографией в такой ранний час?» — подумал я.
Утро было чудесное. Солнце уже поднялось из-за дальних замоскворецких лесов, и сквозь листву окрестных деревьев его косые золотые лучи падали на площадь Радости и на зеленые палатки. Безоблачное голубое небо обещало жаркую погоду.
— Я хочу сделать еще несколько снимков, — сказал Владимир Викторович. — Может быть, пока спрячете у себя вот этот пакет?
Я не стал спрашивать, что за пакет, и положил его в чемодан. Владимир Викторович кивнул мне головой и ушел, а я снова забрался под одеяло и задремал.
Тотчас же после подъема, прыгая то на одной, то на другой ноге, ко мне подскочил Витя Панкин. У него были туго забинтованы обе коленки, и он не мог заниматься утренней зарядкой.
— Вы знаете, что случилось? — как всегда, глотая слова, выпалил Витя. — Флаг украли! Сегодня ночью! Пойдемте покажу.
Мы подошли к мачте. На вечерней линейке спускали флаг почти до земли и привязывали к мачте шнурком. Сейчас белый капроновый шнур был перерезан в двух местах, а флаг исчез.
— Вот, смотрите, — Витя нагнулся и показал на след ботинка.
И каблук и носок четко отпечатались на песке, подошва была с затейливым витым рисунком; таинственные следы пересекали Госпитальную улицу и пропадали сзади моей палатки.
Ужасная весть распространилась по городку за две минуты. Мундштук нашли, и вдруг — опять пропажа! Новые события совершенно огорошили ребят. Они ходили группами совсем растерянные, перекидывались бестолковыми словами. Кто украл? Чужие мальчишки, шпионы, воры?
— Десятый отряд, вы караулили ночью? — спрашивала Южка. Ее черные глаза метали молнии.
Миша Огарев, пошевеливая узкими бровями и заикаясь, пробормотал:
— Не было флага еще с вечера…
— Врешь! Был флаг! — на весь городок крикнула Южка.
— Был флаг! — воскликнул Эдик. — Мы все палатки проверяли после отбоя.
— Утверждаю, шнур перерезали только ночью, только до восхода солнца! — горячился Саша Вараввинский.
— Линейки не будет. Передайте всем, сегодня в шесть часов вечера в столовой назначаю общий сбор, — бросил сквозь зубы Владимир Викторович. — Какая же может быть линейка в этом таборе, когда пропал флаг!
Он уехал на велосипеде в Звенигород и сказал, что там задержится, будет у знакомого фотографа проявлять и печатать сегодняшние снимки.
Меня удивило, как он мог в такое тревожное время не забыть о своем всегдашнем увлечении — фотографии.
Вернулся он молчаливый и хмурый, не сказал никому ни слова и спрятался в своей палатке.
В назначенный час в столовой собрались все.
Сюда же из штабной палатки принесли маленький столик и лавочку. За столик сели Южка, Эдик и Саша, вышел из своей палатки и Владимир Викторович. Ребята устроились вокруг обеденного стола. У многих после купанья волосы были мокры и взъерошены, а сами они еще не успели отдышаться. Южка встала.
— Объявляю общий сбор всех пионеров нашего городка открытым! Слово предоставляется начальнику городка Владимиру Викторовичу.
Владимир Викторович также встал и негромким размеренным голосом начал:
— Мундштук, к счастью, найден. Но я не о мундштуке хотел поговорить… — Он сразу резко крикнул: — Украден флаг! А вы знаете, как в армии? Если полк потеряет в смертном бою знамя, полк распускают. Десятый отряд сегодня ночью дежурил и проспал флаг. Какой позор! Отряд не достоин называться десятым. Считаю, что его надо распустить, а ребят распределить по другим отрядам. Палатки, занимаемые ими, сорвать, их обитателей расселить по другим палаткам. Но не будем жестоки. Если ребята бывшего десятого отряда покажут себя дисциплинированными, трудолюбивыми, честными, примерными, мы их простим и вновь сформируем отряд, а палатки поставим на место. Кто за мое предложение — пока не заслужат нашего доверия, десятый отряд распустить, — поднимите руки.
Подняли все.
— Кто «против»?
Ни одна рука не поднялась.
— Принято единогласно. — Владимир Викторович обернулся к членам штаба. — Эдик и Саша, ну-ка быстренько распределите всех по отрядам и по палаткам.
— В две минуты! — Саша с готовностью ухватился за карандаш, и наши «Дон-Кихот» и «Санчо Панса» уткнулись в бумаги.
А теперь полюбуйтесь. — Владимир Викторович вытащил из полевой сумки несколько больших фотографий, и они пошли по рукам.
Раскатистый многоголосый хохот зазвенел на весь городок. Я выхватил из рук Наташи одну карточку.
Ну уж и Владимир Викторович! Ну, молодец — поймал с поличным!
На фотографии была изображена палатка № 38, из нее торчали чьи-то ноги в шароварах и кедах, а рядом валялось брошенное на землю ружье.
Ребята долго не могли успокоиться, рассматривая фотографии, громко выражая свое негодование. Кто спит в тридцать восьмой? Миша Огарев. Конечно, ноги принадлежали ему.
Миша сидел с каменным, бледным лицом, только правая бровь его судорожно подергивалась.
Наконец фотографии вернулись на маленький столик, и общий сбор возобновился.
Владимир Викторович снова поднялся.
— Вы думаете, кто украл флаг? Это я его срезал — Все зашевелились, кое-кто привскочил, кашлянул, ахнул… Владимир Викторович продолжал: — Я встал рано утром проверить караул, наткнулся на эти самые ноги и на беспризорную винтовку, сфотографировал их, спокойненько стащил флаг и отнес доктору в лазарет. Вот и все.
Встала Южка. Ее пальцы с силой надавили на крышку стола.
— Одиннадцатый отряд, а вы сколько раз опаздывали? Вы смеялись, когда пропал мундштук, — гневно воскликнула она. — Вам просто подвезло, что не вы сегодня ночью караулили. Наверняка тоже проспали бы флаг. Вы живете на проспекте, названном в честь первого космонавта. Разве вы достойны жить на такой знаменитой улице? Предлагаю снять дощечку с названием проспекта!
Все голосовали за «снять дощечку».
Затем Эдик прочел список, кто из наказанных в какой отряд переводится и в какую палатку переселяется.
— А теперь на линейку! — громко крикнула Южка.
— И палатки валить! — еще громче закричал Витя Панкин.
Мальчики бросились выдергивать колья оттяжек. Разрушение чужих квартир, видно, доставляло им огромное наслаждение. Пыль полетела от палаток. Их бывшие обитатели едва успели вытащить свои чемоданы и одеяла. Палатки повалили и свернули, но помосты, на которых они стояли, предусмотрительно оставили на месте.