— Как же мне не нравится эта мысль, — заявил Хукер. — Особенно с тех пор, как я отдал Биллу пушку. К площадке ныряльщика привязана надувная лодка. Кинь туда пару бутылок воды, несколько батончиков мюсли и залезай. Я за тобой.
Я схватила воду и батончики и побежала к лодке. И в темноте налетела на контейнер.
— Что это, черт возьми? — изумилась я. — Они же не забрали контейнер!
Хукер подошел сзади.
— Вот же дерьмо, мы так спешили переправить золото, что забыли эту штуковину на площадке для ныряния.
— Что же нам с ней делать?
— Придется взять ее с собой. Я не знаю, что это, и не хочу рисковать, оставляя эту штуку здесь.
Мы с трудом затащили контейнер в лодку. Хукер забрался следом с рюкзаком, и мы отчалили в сторону острова. Мы уже были в пятидесяти футах вверх по течению, когда увидели вспышку фонарика на второй палубе.
— Твою мать, — выругался Хукер.
В общем, это как нельзя лучше выражало и мои чувства.
Заглушив мотор, остаток пути Хукер проделал на веслах. Не сказать, что это легко, зато тихо и безопасно, и нам пришлось плыть дальше против течения, работая веслами большую часть пути. Тьма стояла такая, что я не видела поднесенную к лицу руку. Когда мы достигли земли, то выбрались из лодки и тащили ее, пока не показалась ватерлиния. Потом опять залезли в лодку и стали устраиваться поудобнее, чтобы переночевать.
Я натыкалась на все подряд, когда почувствовала, что Хукер рукой держит меня за ногу.
— Ты похожа на гончую, вынюхивающую лучшее место, — произнес Хукер. — Просто сядь.
— Я ничего не вижу. Я не знаю, на чем сидеть.
— Нет в тебе духа приключений, — заметил Хукер. — Попытай счастья. — Он дернул меня вниз и притянул прямо к себе. — Сейчас ты сидишь на мне. Расслабься.
— Твоя рука на моей груди.
— Ох. Прости. Тут темно. Я не понял.
— Ты не понял, что схватился за мою грудь?
— Ладно, это я понял. Тебе понравилось?
— Размечтался.
— А я-то надеялся, что тебе понравится.
Я сидела между его ногами, руками он обхватил меня, а подбородком упирался мне в макушку.
— Зато мне понравилось, — заявил он. И поцеловал прямо за ушком.
Мне тоже понравилось. И поцелуй мне пришелся по нраву. И я не могла поверить, что сижу тут между ногами Хукера, чувствую себя распутницей, а где-то там парни в аквалангах прочесывают «Счастливую Потаскушку», ища золото и, наверно, мечтают прикончить кого-нибудь.
— Время сейчас неподходящее, — сказала я Хукеру.
— Я знаю. Нет презервативов. Я полагаю, ты не прихватила что-нибудь из запасов Билла?
— Я говорю о парнях с аквалангами и о том, что они могли бы захотеть убить нас.
— Я и забыл об этих типах. Черт возьми, если нам предстоит умереть, стоит ли беспокоиться о презервативах?
— Который час?
— Три тридцать.
Я закрыла глаза и мгновенно уснула. Когда я проснулась, сквозь крошечные просветы в листве деревьев светило солнце, а рука Хукера снова покоилась на моей груди.
— Невероятно, — возмутилась я. — Ты снова лапаешь мою грудь.
— Я не виноват. Оно само по себе получается. Я за свою руку не отвечаю, что она там себе проделывает, когда я сплю.
— Ты не спишь. Ты давно уже проснулся.
— Приятная штучка. — И он погладил меня. — Ты уверена, что тебе не нравится?
— Может, чуточку, но это не важно. Мне нужен душ. И зубы почистить. И ноги побрить. Обожежмой!
— Что? — Хукер вскочил на ноги и стал озираться вокруг. — Что такое?
— Здесь нет ванной комнаты.
Он приложил к груди руку:
— Ты до чертиков меня напугала.
— Мне нужна ванная.
Взгляд Хукера устремился в сторону джунглей.
— Ни за что!
— Не уходи далеко, — наставлял Хукер. — Не вздумай потеряться. И смотри, куда ступаешь.
— Это все брат виноват, — пожаловалась я. — Все неприятности, в которые я когда-либо влипала, происходили по его вине.
— А три помолвки?
— Мужчины! — высказалась я. И, раздраженно пыхтя, удалилась прочь, со злости пиная все, что попадалось под ноги и прорубая путь в чаще кустов и лиан. Потом сделала, что положено, и пошла назад по следу порушенной растительности к ручью.
Хукер сидел на борту лодки, поедая батончик мюсли. Он взглянул на меня, широко распахнул глаза и открыл в изумлении рот.
— Что? — спросила я. — Ладно, я знаю, что чуточку облила кеды. Нелегко сделать все, как надо, когда ты девушка.
Он положил батончик на землю и потянулся к веслу.
— Милая, не хочу тебя пугать, но у тебя кое-что на волосах.
Я закатила глаза, пытаясь рассмотреть, что там, и потянулась к макушке.
— Нет! Не трогай! — предупредил Хукер. — Не двигайся. Просто стой спокойно.
— Что там?
— Ты не захочешь знать.
— Что ты собираешься делать веслом?
— Хочу смахнуть эту дрянь.
— Почему бы тебе не проделать это рукой?
— Ты что, чокнутая? Да я в жизни не видел такого огромного гребаного паука. Да этот хрен размером с тарелку. Не знаю, как он вообще уместился у тебя на голове.
— Паук! — И я стала визжать и исполнять танец дикарей. — УБЕРИ ЕГО! УБЕРИ ЕГО! УБЕРИ ЕГО!
Сознание затянуло паутиной, и я упала в обморок.
Когда я пришла в себя, надо мной с озабоченным видом склонился Хукер.
— Что случилось? — спросила я.
— Ты потеряла сознание. Визжала, визжала, и вдруг у тебя закатились глаза, и БАЦ — ты упала.
— Я никогда не падаю в обморок. Ты, наверно, стукнул меня веслом и вырубил.
— Милая, шарахни я тебя веслом, ты бы еще глаз не открыла.
— Помоги мне встать. По крайней мере, я избавилась от паука. — Я посмотрела на Хукера. — Я ведь избавилась от него, да?
Он поднял меня на ноги.
— Ага, ты избавилась от него.
Я подобрала длинную скользкую черную штуковину с футболки:
— Что это?
— Паучья лапа, — пояснил Хукер. — Ты упала на него, когда свалилась в обморок, и он… как бы это сказать… размазался по твоей спине.
— О нет.
— Хорошая новость… он мертв.
Я начала вопить. Знала, что вопить глупо, но ничего не могла с собой поделать. Я столько раз сдерживалась, что больше уже не могла. По мне размазались паучьи внутренности, и я орала.
— Послушай, с этим мы можем справиться, — утешал Хукер. — Мы просто вымоем тебя в ручье. Большая часть из твоих волос уже выпала. Ну, кое-что. Но мы можем остальное вытащить. Черт, да прекрати же орать. Терпеть не могу, когда ты вопишь.
«Ладно, возьми себя в руки, — уговаривала я себя. — Сними одежду с паучьми кишками, зайди в ручей и вымой волосы. Все просто».
— План такой, — сказала я Хукеру. — Я буду раздеваться, а ты не будешь смотреть. Потом я буду мыться, а ты не будешь смотреть. А если посмотришь, я заору.
— Да пожалуйста! Только не ори больше.
Я подошла к краю берега. Разделась и опустила одежду с пауком в воду отмокать. Потом вытащила ее и залезла в воду сама. Я долго размахивала в воде волосами, надеясь, что это компенсирует отсутствие шампуня. Потом вылезла на берег и поймала Хукера за подглядыванием.
— Ты и в самом деле хорошенькая, — заявил Хукер.
— Ты смотришь!
— Конечно, я смотрю. Я же мужчина, я просто обязан подглядывать. Я потеряю свой профсоюзный билет, если не буду смотреть. Я должен снова вступить во владение своими яйцами.
— Ты же обещал.
— Обещания не считаются, когда дело касается голой женщины. Все это знают. Если тебя это устроит, я тоже могу раздеться.
— Заманчиво, но не надо. У меня волосы чистые? Я всего паука смыла?
Хукер вгляделся в мои волосы:
— Вот дерьмо.
— А сейчас что?
— Пиявки.
Я снова стала вопить.
— Не так уж плохо, — заверил Хукер. — Там всего-то парочка. Может, тройка. Или четверка. И по большей части они не присосались. Ну ладно, наверно, они вообще не присосались. Стой прямо, а я возьму палку.
— Палку?
— Чтобы убрать их.
Сейчас я открыла рот и принялась рыдать.
— О, черт, мне жаль, что ты нахватала пиявок. Я их уберу. Послушай, я их уже убираю. Ты не думала, что можно уже перестать плакать?
— Я не знаю, почему плачу, — призналась я, слезы потоком струились по моему обожженному солнцем лицу, скользя по облупленному носу и покрытым волдырями губам. — Я никогда не плачу. Я вообще-то храбрая. И веселая.
— Уверен, что ты такая, — уговаривал Хукер, зашвыривая очередную пиявку в кусты. — Любой видит, какая ты храбрая. — Он бросил еще одну пиявку. — Бе-е-е, — сказал он. — Гадость какая.
— Обычно я так не теряюсь. Я здравый и надежный человек. Ладно, допустим, я не люблю высоту и пауков, зато я хорошо отношусь к змеям.
— Я ненавижу змей. И не слишком схожу с ума по пиявкам. О, черт, какая здоровая. Стой смирно.
Я вытерла нос тыльной стороной ладони.
— Жизнь отстой, — пожаловалась я.
— Жизнь не так уж плоха. Теперь, когда все пиявки и пауки уничтожены, тебе сразу станет лучше. — Он отступил на полшага и его взгляд устремился вниз. — Может, прежде чем ты оденешься, стоит проверить все остальное на наличие пиявок. Они, кажется, любят, э, волосатые места.
Тут меня начало трясти, и Хукер ладонью зажал мне рот.
— Не так громко! — предупредил он. — Где-то там все еще бродят плохие парни.
Я ощупала себя и с облегчением обнаружила, что пиявок больше нет.
— Прости, — извинилась я. — Я немного впала в истерику.
— Совершено естественно, — успокоил Хукер. — Даже Парень из НАСКАР впадет в истерику, если подумает, что у него пиявки на его рабочем устройстве. Тебе нужно расслабиться. Знаешь, что тебе нужно? Секс.
— Секс? Ты только что вытаскивал пиявок из моей головы и теперь хочешь секса?
— Ага.
Мужчины не перестают изумлять меня. Помнится, я где-то читала, что мужчин и женщин можно описать в виде коробок. На женской коробке куча кнопок и рычажков, к которым требуется сложная инструкция. А мужская коробка имеет один переключатель с положениями «вкл.» и «выкл.». И все. Один переключатель. Переключатель Хукера всегда стоял в положении «вкл.».