— И не надо понимать, — сказал Верховцев. — Просто не трогай ребенка. Пускай развивается.
— Ребенка, — проворчал Дольников. — Этот ребенок так на меня орал…
Он покачал головой, проглотил виноградину.
— Бросил бы ты ее, — посоветовал Верховцев.
— Ты опять! — грозно посмотрел на него Олег.
— Чего добился? Будешь сидеть тут днями и пить в одиночестве. Завидная участь.
— Какая ни есть, а моя, — огрызнулся Дольников.
— Твоя, твоя…
Вадим разлил вино и отпил из своего бокала.
Олег закурил, тоже выпил — без желания.
— Ты говоришь, бросить, — сказал он. — И что? С чем я останусь? А сколько нам лет, ты помнишь?
— Помню.
— А! — поднял палец Олег. — Вот в этом все и дело. Видел, как на нас смотрят девушки?
— Никак не смотрят, — усмехнулся Верховцев.
— Вот именно! — вскричал Олег. — Никак! Они проходят мимо меня, словно я невидим. Это в молодости все девушки были наши. Не эта, так та — шансов море. А теперь? Ни одного! Мы стали для них пустым местом. Старые дядьки.
— Ну, положим, не совсем старые…
— Да брось! Ну, ты еще ничего? А я?
— Ничего… — покачал головой Вадим. — Как будто я не понимаю, что их привлекает в первую очередь мой костюм и автомобиль.
— Вот! — снова закричал Дольников. — И я об этом. А если не костюм и не автомобиль, то мы им сто лет не нужны. Они видят молодых и красивых, а в нас замечают только возраст, седину и морщины…
— К чему это ты гнешь? — поморщился Верховцев.
— А к тому, — проговорил Олег. — Полюбила меня юная и красивая девушка… Она ведь юная и красивая, ты видел?
— Юная и красивая, — подтвердил Вадим с улыбкой. — И еще очень умная.
— Смейся, смейся… Но заметь: полюбила просто так, ни за что-то. Ни за деньги, ни за должность. Полюбила просто Олега Дольникова. Я уже и не думал, что такое может быть. А оно случилось. А ты предлагаешь мне отказаться от ее любви. Отказаться от того, чего уже никогда в моей жизни не будет. Никогда! Ты понимаешь?
— Если ты не можешь без этого прожить…
— Не могу! — хлопнул Дольников ладонью по столу.
Он немного помолчал, потом вздохнул, покачал головой.
— Ты не представляешь, какую радость я испытал от близости с ней, от ее смеха, прикосновений, улыбки… Если бы только знал!
— Знаю, — сказал Верховцев. — И понимаю тебя прекрасно.
— Тогда зачем…
— Должен.
— А! — усмехнулся Олег. — Долг настоящей дружбы? Спасибо.
— Пожалуйста.
Они посмотрели в глаза друг другу, улыбнулись, чокнулись и выпили до дна.
Часа через два Вадим уехал.
А Дольников остался ждать звонка от Дианы.
Но она не позвонила. Ни в этот день, ни в следующий.
Глава вторая
В понедельник Олег узнал, что Диана уехала в командировку. Побывала у секретаря рано утром, оформила документы и тут же исчезла — торопилась на вокзал.
Хмуро, словно ему не было дела, Дольников осведомился, куда она уехала. Оказалось, на таможенный участок в Гродненской области. Словом, максимально удалилась.
— Будет только в среду, — сообщила Наталья, секретарь шефа. — А она что, вас не предупреждала?
Наталья невинно — слишком невинно — смотрела на Олега. Тот, чтобы не нагрубить, отвел глаза.
— Предупреждала, — сказал он. — Забыл… Столько дел, замотался.
— Бывает, — кивнула женщина.
Красиво накрашенный глаз ее блеснул насмешкой — и Дольников торопливо вышел из приемной.
И снова началась мука — звонить или не звонить?
В конце концов, он имел законное право на звонок. Она его подчиненная, и тут можно было разговаривать сухим, рабочим языком, «без всяких». Но в том и дело, что так не получится. Олег знал это прекрасно, и потому снова маялся и ждал, когда позвонит сама.
Ожидание сводило с ума, и результатом стала прискорбная ошибка, которую допустил в работе. Под коротеньким официальным сообщением, посвященным юбилею одного известного азиатского деятеля, давно, кстати сказать, почившего, поместили его портрет. А наутро, когда газета вышла, оказалось, что портрет принадлежит другому.
Не досмотрели, не такое уж невероятное дело для газеты. К тому же все престарелые азиаты похожи друг на друга, как деревенские бабки. Но скандал вышел нешуточный. Звонили из министерства, из посольства, из администрации…
Шеф, давно не получавший такой взбучки, разъярился не на шутку.
— Если не справляешься, сдавай обязанности и вперед, писать репортажи, — рычал он на планерке, при всех, даже не думая щадить Олега. — Тебе доверили ответственность, лично я доверил! И что? Пустяковое задание выполнить не можешь. Как будто ты студент-практикант. Не мог перепроверить этого китайца?
— Он вьетнамец, — вставила Филонова.
— Какая разница? — отмахнулся Слуцкий под чей-то смешок. — Мне учить вас азбуке? Каждое фото, каждую цифру, каждую букву надо проверять трижды… Четырежды! Вы же знаете, какое сейчас положение. Там, — тычок пальцем вверх, — помешаны на политике, на международных связях. А ты, Дольников, своим раздолбайством хочешь все эти связи к чертям собачьим пустить…
— Да ничего я не хочу, Илья Захарович, — отозвался сердито Дольников.
Эта публичная порка, на виду у Филоновой, Рябоконя, Мирончика и прочих была невыносима. Хотелось подняться, послать шефа подальше и громко хлопнуть дверью, чтобы больше здесь не показываться. Но работа — хорошая работа, которую Дольников любил и столько лет добивался, держала, как капкан, приходилось терпеть эту бурю и взгляды коллег — у Филоновой точно сегодня праздник, надеяться, что все это скоро закончится.
— Он еще спорить будет! — взвился Слуцкий. — Вы видели?
Он с изумлением обвел взглядом присутствующих.
— Ты еще скажи, что ни в чем не виноват! — обратился он к Олегу.
— Я так не говорю… — начал было тот.
— И не говори! — перебил шеф. — Вообще молчи! Если наломал дров. Если ни черта не умеешь, как только пить и гулять!
— Илья Захарович…
— Молчи! Что еще за разговоры тут? Спорить он будет. Я все про всех знаю! И откуда ноги растут тоже…
Слуцкий еще долго бушевал, затем объявил приговор: строгий выговор и лишение премии.
Учитывая, что премия составляла большую часть зарплаты, это был жестокий удар. Ошеломленный, Олег вернулся в свой кабинет и первое время не знал, за что браться — так тяжело было перенесенное унижение. Будь рядом Диана, он уже смеялся бы вместе с ней над сценкой в редакторском кабинете. Но Дианы рядом не было — она словно вместе со всеми бросила его, и от этого тяжелее вдвойне.
«Уволюсь, — думал Дольников, строя самые разрушительные планы и сам зная, что ничего не выйдет. — Надоело всё… И все…»
Вошел Мирончик, оглядел его искоса, поверх очков.
— Досталось тебе?
— А ты и рад, — в сердцах бросил Олег.
Мирончик как-то странно посмотрел на него.
— Дурак ты, — сказал негромко.
И развернулся, чтобы уйти.
— Гена, — окликнул его Дольников. — Подожди.
Он поднялся, подошел к Мирончику.
— Может, посидим сегодня? Как раньше…
У Гены вдруг ожили стеклышки очков, он как-то весь приподнялся, точно встал на цыпочки.
— Давай… А где?
— Можно в кабинете, — пожал плечами Олег. — А там как пойдет.
— Хорошо, — уже поверив, и оживляясь все больше, отозвался Мирончик. — Тогда у меня?
— Лучше у тебя, — кивнул Олег. — Сам понимаешь…
— Понимаю, — понизил он голос. — Часов в шесть? Как все уйдут?
— Договорились.
Когда Мирончик вышел, Дольников запоздало подумал:
«Зачем это я? После сегодняшнего… Нарываюсь?»
Он взглянул на телефон, лежавший на столе.
«А, все равно. Чего я боюсь? Хуже уже не будет. Она приедет только завтра. Если я сегодня не выпью, кого-нибудь убью».
Тут был тонкий момент. К переживаниям по поводу молчания Дианы прибавилась досада от допущенной ошибки. Если Дольников чем-нибудь по настоящему и гордился, так это своей уверенной поступью в профессии. Тут была его гордость и сила. Он был здесь на своем поле, и считал себя высококлассным игроком — мастером. И вот такое падение. И главное, нечем крыть! Ошибка для него, фанатичного буквоеда, требующего того же от других, непростительная!
В сущности, Слуцкий еще мягко с ним обошелся. Мог бы запросто попереть с должности. И не за такое слетали.
Но снисхождение шефа радости не приносило. Денег лишил, унизил при всех… Какая там радость. Тоска.
И Диана пропала.
Там, где страдает уязвленное самолюбие, можно утешиться только одним — забвением. Поэтому Олег и потянулся к Мирончику, почти неосознанно. Ухватился за первый попавшийся сук, лишь бы не уйти с головой.
«Посидим, — думал он, косясь на телефон, — поговорим. А то надоело уже Верховцеву плакаться. Гене я, конечно, лишнего не скажу… Зачем, чтобы вся редакция узнала про мои семейные тайны? Но хоть его послушаю, и то живая душа».
И еще одно терзало Дольникова неотступно. Он считал себя современным человеком, и при случае кичился этим. Но вся его современность заключалась в том, что он кое-как научился пользоваться смартфоном и мог назвать имена двух-трех молодежных кумиров. Во всем остальном он был махровым домостроевцем, и его грызла самая заурядная, ветхозаветная ревность. Он думать не мог спокойно о том, что Диана находится с другим. Это бесило, сводило с ума, поглощало все его мысли и силы.
«Неужели не позвонит? — думал он. — Третий день молчит… В командировку сбежала. И ни слова».
Чтобы выпустить хотя бы на минуту из виду телефон, Олег подошел к окну, глянул на противоположный дом. Девица пропала, и окно было закрыто, несмотря на теплую погоду.
«И эта меня бросила, — с какой-то обидой подумал Дольников. — Все меня бросают. Один Гена Мирончик остался».
Через час он все-таки не выдержал. Настроил себя должным образом и позвонил.
— Мне некогда, Олег Петрович, — быстро, не здороваясь, проговорила Диана.
Давала понять, что сейчас с кем-то общается по работе, и телефонный разгов