ор невозможен.
Но по каким-то едва уловимым приметам, по наитию Дольников догадался, что она лжет.
— Ты когда приедешь? — спросил резко.
— Не знаю. Завтра. Вечером. Ночью…
— Что ты крутишь? — не выдержал Дольников.
— Извините, Олег Петрович, мне пора.
В трубке раздались короткие гудки. В гневе Дольников снова ткнул в ее номер на экране, затем, не понимая, что делает, нажал отбой. Палец соскользнул, набор номера продолжился, и Дольников принялся яростно тыкать пальцем в экран, бормоча ругательства в адрес телефона, Дианы и всех на свете.
— Нет, напьюсь сегодня в хлам, — подытожил он, откладывая телефон на край стола. — И Гену напою. Может, подеремся с кем-нибудь…
Он чувствовал, что сам опасен для себя. Желание произвести какое-нибудь разрушение охватывало его все сильнее. Лучше всего было бы сейчас уйти домой, но уходить некуда — «одиночка» на Кедышко вызывала содрогание. Он попытался сосредоточиться на работе, и кое-как протянул до вечера. И лишь тогда вздохнул чуть свободнее, когда сел на стул в кабинете Мирончика, а тот закрыл дверь на ключ.
Кабинет Гена Мирончик делил с Галей Свирко, мужиковатой, насмешливой и скандальной особой, еще одной личной ненавистницей Дольникова. Галя писала на социальные темы и была ярой поборницей института брака. Если она чуяла, что Гена собирается выпивать, нарочно допоздна задерживалась в кабинете. Таким образом помогала жене Мирончика бороться за трезвый образ жизни ее супруга. Но сейчас она была в отпуске, и приятелям никто не мог помешать собраться вместе.
— Я уже все купил, — сообщил Мирончик. — С тебя двенадцать рубликов.
Олег молча передал ему деньги.
«Ничего ему не рассказывать, — напомнил он себе. — Будет выспрашивать, вытягивать хоть что-нибудь… Молчать. Отшучиваться, дурачиться — и ничего не говорить. Иначе — крышка».
— Взял как обычно, — докладывал Мирончик, — ветчины, колбаски полукопченой, кукурузы, хлеба, майонеза, сыра…
— Куда столько? — засмеялся Дольников.
— Закусить же надо, — возразил Гена. — Если бы знал, что будем сидеть, я из дома захватил бы баночку аджики. Сам готовил.
— Да ну? — заставляя себя отвлечься от того, что терзало неотступно, не поверил Олег.
— А что там делать? — немедленно воспламенился Гена. — Помидоры перекрутил, чеснок добавил, перец, соль, сахар… Я два десятка пол-литровых банок закатал. А что? Все любят. Дети, знаешь, как едят? За уши не оттянешь. Только и просят: папа, дай аджики… А что, для здоровья полезно. Одни витамины, плюс чеснок — от всех простуд. Жалко, маловато сделал…
Мирончик был образцовым родителем. Своих троих детей обожал и пестовал неутомимо. А готовить, закупать продукты, хозяйничать любил по природе своей, и мог говорить на эту тему бесконечно.
— Не лень тебе? — спросил Олег.
— А чего там лень? — удивился тот. — В выходные надо же чем-то заниматься? А тут от родителей овощей привез три сумки, куда их девать? Помидоры быстро портятся, ну, я их все в аджику…
Дольников слушал глуховатый, конспиративно приглушенный голос Мирончика, смотрел, как тот быстро и ловко режет колбасу своими маленькими, крепкими ручками, и постепенно успокаивался. Обида, злость на Диану не проходили, но спрятались на время куда-то, и ради этого стоило зайти к незаслуженно заброшенному Гене, послушать его кулинарные речи и поесть хотя бы один раз в день.
— Наливай, — сказал Мирончик, расставив на Галином более чистом столе тарелки со снедью и усевшись напротив Дольникова.
Олег открыл бутылку водки, налил, они выпили, ограничившись коротким тостом «за встречу», и принялись закусывать. Гена из отрезанного уголка пакета густо, вензелями, выдавил на ломоть хлеба желтоватый, в зеленых точечках укропа, майонез и принялся уплетать его вместе с кукурузой, время от времени цепляя на вилку кусок ветчины и отправляя в рот.
Любуясь им, Олег тоже начал старательно жевать, и скоро в желудке потеплело, по всему телу прошла мягкая волна и широко разлилась, грея одновременно шею и затылок.
— Хорошо, — сказал он, опуская вилку.
— Угу, — кивнул с набитым ртом Мирончик и показал большим пальцем: «наливай».
Через час они сходили за второй бутылкой. А еще через два сидели в кафе «Печки-лавочки возле кинотеатра «Октябрь» и внимательно, как на исповеди, слушали друг друга.
— Ты пойми, — говорил Олег, — она крутила и со мной, и с этим Максом! А я — ни слухом, ни духом.
— Ну и что? — не понимал Гена. — Тебе какая разница?
Гена был уже пьян, но сидел еще ровно и смотрел, не мигая.
Олег почувствовал досаду: и этот туда же.
— Но я же люблю ее! — почти закричал он.
— Люби, — согласился Мирончик. — Кто тебе мешает?
— Да этот Макс и мешает!
— Ошибаешься, — спокойно возразил Гена. — Ты сам говорил, что она тебе предлагает быть с ней и после замужества…
— Но я так не могу, как ты не поймешь!
— А ты смоги.
Гена с сожалением посмотрел на Дольникова.
— Мне бы твои проблемы. Такая девка! Сама на него прыгнула, а он еще думает.
— А ты откуда знаешь, что прыгнула? — спросил подозрительно Дольников.
— Сама всем рассказывала, как тебя… совратила.
Мирончик хихикнул.
— Подожди… — напрягся Олег. — Когда рассказывала?
— Когда у вас все началось.
— То есть, вся редакция знает про нас?
— Конечно.
— Вот болтуха, — без злости сказал Дольников. — А что еще говорила?
— Да все. И где, и как, и сколько. И даже про твои… э-э… параметры.
Несмотря на выпитое, Олег почувствовал, что краснеет.
— А что с параметрами? — кривовато улыбаясь, спросил он.
— Сказала, что в порядке. Хвасталась, что любовник ты первоклассный. Так расписывала… Девки все обзавидовались.
— Что ты говоришь! — иронично протянул Олег, впрочем, польщенный.
— Сглупил ты, Олежка, — сказал Мирончик. — Надо было сидеть возле жены и любить втихаря эту красотку. И все были бы довольны…
— Заткнись, — сказал Олег.
— Ладно, — согласился Мирончик. — Но ты сам начал.
Олег скрипнул зубами, оглянулся.
В кафе было пусто, скучно. За дальними столиками сидели две пары, чинно, как в гостях, ели. Играла тихая музыка, наводила тоску.
— А помнишь, как в «Батлейке» отрывались? — спросил Гена и посмотрел в окно.
— Помню, — машинально ответил Олег.
— А помнишь, как я подрался с тем, в наколках, а потом бежал за ним, а он чуть ножом меня не пырнул? Хорошо, вы с Титком меня тогда отбили…
Мирончик вспомнил молодые годы, и глаза его мечтательно заблестели. Тогда, двадцать лет назад, он еще не был поношенным редакционным шатуном. С ним считались, он имел равный со всеми голос, и те, кто над ним сейчас возвысился, побаивались его крутого нрава и маленькой, жесткой, как кость, руки. Сладко было Гене вспомнить себя былого, и ради этого он пил сейчас рюмку за рюмкой и тянул за собой Олега.
Если бы Дольников был сейчас в другом настроении, он с удовольствием погрузился бы вместе с Геной в их общее боевое прошлое. Но он томился неопределенностью своего положения, мучился, что не знает, где сейчас Диана — подозревал, что она у Максима, распалялся обидой на нее. И потому умильные излияния Гены не задевали. Он только кивал, отделываясь невнятными замечаниями, не поддерживая восторги собеседника, пьяненького и смешного.
К томе же было ужасно скучно. Оглянувшись, Олег обнаружил, что в кафе, кроме них, никого нет. Один из официантов равнодушно смотрел на него, а рот его вело неудержимой зевотой.
— Поехали в другое место, — сказал Олег.
— Поехали, — немедленно согласился Гена. — А куда?
— Ты на Зыбицкой был?
— Проходил мимо…
— А ночью?
— Ночью не был.
— Тогда поехали?
— Денег нет, — сказал Гена, опуская глаза.
Олег засмеялся. Над скупостью Мирончика подшучивали всегда.
— Найдем. Поехали.
Они вышли на улицу, подошли к проезжей части. Напротив белело в свете прожекторов здание Академии наук. На улице — тепло и тихо, как часто бывает сентябрьскими вечерами. Доносились запахи, глубокие, давние, которые, вдохнув однажды, не забудешь уже никогда.
Олег почувствовал, что ему становится весело. Все-таки Гена своими воспоминаниями сумел разжечь в нем благодатный огонь.
Мирончик, пошатнувшись, чуть не вывалился вперед, под колеса пролетающего мимо автомобиля.
— Не упади, — сказал ему Олег.
— Сам не упади, — огрызнулся тот.
Он был уже сильно пьян, но держался изо всех сил. Надо было отправлять его домой. Но отделаться от пьяного Мирончика — задача непростая. И потом, остаться сейчас одному Олегу было не под силу.
От перекрестка на зеленый свет к ним устремился рой автомобилей — погнал перед собой мерцание фар и нарастающий гул моторов.
Дольников замахал выставленной вперед рукой. Гена, подпирая его бок своим плечом, тоже поднял руку.
— Не мешай, — сказал ему Олег.
Гена икнул, но промолчал. И продолжал тянуть руку.
Одна из машин, с желто-черными разводами на борту, отделилась от общей группы, притормозила возле них.
Опустилось стекло, выглянуло усталое лицо водителя, совсем молодого парня, одетого в бело-голубую спортивную куртку.
— На Зыбицкую едем? — спросил его Олег.
— Поехали.
— Карточкой принимаете? — икнув, уточнил Мирончик.
Он сунулся в окно, но не рассчитал и громко тюкнулся дужкой очков.
— Принимаем, — донеслось равнодушное.
— Спортсмен? — не унимался Гена.
Олег засмеялся, подтолкнул его к двери:
— Садись уже…
Через десять минут они были на Зыбицкой.
Дольников рассчитался с водителем, не без труда вытянул отяжелевшего Мирончика на воздух.
— Смотри!
Гена глянул — и остатки волос на его голове восторженно вздрогнули:
— Ух ты!
Вся улица, несмотря на будний день, была заполнена от края до края. Молодежь не хотела терять ни минуты из своей быстротекущей жизни.
Хватало людей и не совсем юных — лето для многих еще не кончилось, и всем хотелось продлить его очарование.