— Да вот… Сам не знаю.
— Скажите, Олег Петрович, а кто начал драку? — вдруг спросил Белов.
Дольников растерялся. Знал, что большее наказание всегда несет зачинщик. А драку, если разобраться, начал Мирончик… Но валить сейчас все на бедного Гену было бы подлостью, а врать милиции — себе дороже, это он тоже знал хорошо.
— Знаете, мы выпили… Я плохо помню… Как-то так само завязалось…
— Кто завязал? — спросил Белов настойчиво, не отрывая светлых, широко поставленных глаз от переносицы Олега. — Это же вы помните?
— Трудно сказать… — промямлил Дольников.
— И все-таки?
Внезапно Олега осенило.
— Понимаете, с Гены сбили очки… Такой, с челкой, они его звали Тоха… Антон наверное.
Он смотрел на следователя. Но тот молчал и ждал продолжения, что почему-то очень ободрило Дольникова.
— Вот, — сказал он более уверенным голосом. — И этот Тоха сбил очки с Мирончика. По сути, ударил по лицу. Тогда Гена в ответ толкнул его. Так, видимо, все и началось.
Олег улыбнулся, пытаясь оправдаться этой улыбкой и в своих глазах, и в глазах следователя.
Капитан Белов открыл папку «Дело», почитал записи на листочках.
— Да, один из официантов видел, как с потерпевшего сбили очки… Похоже, вы правы.
— Конечно, прав! — выпалил Дольников. — Зачем бы я стал вам врать?
Он ощутил такой прилив радости — прямо гора с плеч.
— Там ведь есть камеры наблюдения, — осмелев, продолжил он. — Можно посмотреть.
— Камера есть, — ответил Белов. — Но берет только барную стойку. Впрочем, мы еще раз изучим записи…
Склонившись над столом, он быстро заполнял строчку за строчкой мелким, аккуратным почерком — словно стежки клал на белое полотно бумаги.
— Можно закурить? — снова оробев от этой монотонной, жутковатой работы, спросил Дольников.
Белов, не глядя на него, нашел в правой тумбе стола пепельницу, поставил перед ним.
— Курите.
Олег закурил, пуская дым в сторону.
— Прошу вас, товарищ капитан, — проговорил он тихо. — Можно позвонить в больницу? Я ведь переживаю. Он мой друг, поймите…
— Друг, — повторил задумчиво Белов, дописывая бланк и переходя на второй лист. — Сейчас позвоним. А пока еще несколько вопросов.
«Несколько вопросов» затянулись на добрый час. Следователь подробно выспрашивал приметы нападавших, что и с какой интонацией они говорили, кто первым начал разговор — в общем, массу всяческих деталей, которые должны были ускорить поимку преступника, нанесшего удар «пустой бутылкой из-под шампанского по голове потерпевшему».
Олег все добросовестно сообщал — бояться ему было нечего. Он совсем отрезвел, заболела голова, страшно хотелось пить. Но никак не мог решиться попросить налить ему стакан воды из графина, стоящего на сейфе. Казалось, что из-за этого пребывание в кабинете только затянется.
— Хотите пить? — спросил Белов, уловив взгляд, брошенный Олегом на сейф.
— Очень, — признался Дольников.
Белов встал, налил воды, подождал, пока тот выпьет, вернул стакан на место и продолжил допрос. Все это в конце концов стало напоминать Олегу какой-то затянувшийся кошмар, и он не поверил, когда Белов положил перед ним протокол, предложил ознакомиться с записями и подписаться на каждой странице.
На чтение у него не было сил. Понимал, что совершает ошибку, но желание покончить со всем было сильнее опасений, и он, не читая, написал на каждой странице «с моих слов записано верно», поставив свою подпись.
— Пока идет следствие, — сказал Белов, забирая у него протокол, — вам лучше из города не уезжать.
— Хорошо, — кивнул Дольников.
Он был согласен на все, лишь бы выпустили отсюда.
— Если возникнет необходимость уехать, обязательно сообщите мне, — сказал Белов и протянул визитку.
— Обязательно, — ответил Дольников, пряча карточку в карман. — Товарищ капитан, давайте позвоним в больницу!
Белов кивнул и набрал номер на городском телефоне, не прибегая к помощи записной книжки.
— Алло, приемное отделение? — заговорил он вежливо, но с нажимом, чеканя каждое слово. — Из Центрального отделения, капитан Белов. Да. Я по поводу доставленного к вам полтора часа назад с травмой черепа Геннадия Сергеевича Мирончика. Есть сведения, в каком состоянии он сейчас находится?
Дольников замер, глядя на следователя.
У капитана лицо было совершенно бесстрастным, точно звонил в билетную кассу.
На том конце провода молчали, видимо, наводили справки. Молчал, держа трубку твердой рукой, и Белов. И Олег тоже. Хотя с каждой секундой ему становилось все страшнее — снова вернулась противная дрожь, сотрясавшая его в баре.
— Так, — заговорил Белов. — Да. Понятно. Спасибо. Всего хорошего.
Он положил трубку и посмотрел на Дольникова. И не спешил заговорить, хотя не мог не понимать, в каком состоянии находится сейчас его собеседник. Если это был воспитательный прием, то он сработал на сто процентов — задержанный поклялся в эту минуту, что не выпьет больше ни капли спиртного.
— Жив ваш друг, — сказал милиционер. — Только что закончилась операция. Состояние тяжелое, но стабильное.
— Слава Богу! — вырвалось у Олега.
— Да, — заметил Белов, — слава Богу. Бутылка от шампанского, да еще пустая… Повезло.
— Это, наверное, тот, худой… — начал Олег. — Третий, который был с ними…
— Разберемся, — произнес казенным голосом Белов.
Он вложил протокол в папку «Дело», завязал тесемки и поднялся.
— Пойдемте, я вас выведу.
До последнего Олег не верил, что его отпустят — такова, видимо, особенность проявления психики каждого, кто оказался в кабинете следователя. И когда все же остался один на свежем воздухе, то чуть не засмеялся от радости, и едва не бегом припустил по улице — подальше от этого места.
Но уже через несколько минут вспомнил все, что с ним приключилось, и снова померк. И с темным чувством своего самого страшного провала поймал такси, вернулся домой и сразу завалился спать, несмотря на предрассветный час.
Глава третья
Утром Дольников не сразу пошел на работу. Спал всего часа три, но проснулся на час раньше обычного. Долго лежал в постели, вспоминая по минутам вчерашний день — беспощадно, как на суде.
Пришел к выводу, что прощения ему нет. Что едва не погубил Мирончика, сознательно подставив его под удар. Правда, кто мог эту бутылку предусмотреть? Но в припадке самоедства отметал любые оправдания и клял себя, на чем свет стоит — и не только за вчерашнее.
— А Слуцкий меня точно выгонит, — решил он. — И к бабке не ходи.
В редакции появился после десяти. Добирался пешком, держась теневой стороны улицы, несколько раз останавливался — какой смысл приходить? Чтобы услышать, что уволен? Об этом могут и по телефону сообщить. Впрочем, была надежда, что Слуцкий проявит милость — старик иногда мог удивить. Но ждать от него полного прощения не стоило, да Олегу этого почему-то и не хотелось. То ли понесение заслуженной кары могло уменьшить вину перед Мирончиком, то ли он просто устал, но событие, которое еще месяц назад повергло бы его в глубочайшее уныние, не только не пугало, но даже виделось единственным достойным выходом из той ситуации, в которой оказался.
Вдобавок ко всему, не объявлялась Диана. Одно это лишало его воли к сопротивлению, и он вяло толкал себя вперед, движимый лишь чувством долга и желанием поскорее все закончить.
Только появился в своем кабинете, сразу позвонила Наталья.
— Олег Петрович, зайдите к главному редактору, — сказала она.
Олег лишь усмехнулся.
— Сейчас?
— Да.
Когда Дольников вошел к Слуцкому, тот поднялся из-за стола и направился ему навстречу.
— Садись, — сказал вместо приветствия.
— Я постою, Илья Захарович…
— Садись, — повторил шеф и легким нажатием на плечо усадил Дольникова на стул.
— Рассказывай.
— О чем? — не без кокетства спросил Олег.
— Не дерзи! — спокойно осадил его Слуцкий. — Что там у вас вчера произошло? Только все по порядку, лучше не врать.
Олег вздохнул и послушно пересказал события, пропуская одни детали и несколько меняя другие. Зачем он это делал, и сам не знал — не спасения ради, это точно. Скорее, хотел сохранить лицо, свое и Мирончика. В его рассказе Гена вышел таким героем, хоть на доску почета.
— Ну, допустим, — проговорил шеф и начал раскуривать трубку. — Но какого лешего вас понесло на эту Зыбицкую?
— Перебрали, Илья Захарович, — сказал молодцевато Дольников. — Кстати, как там Мирончик? Узнавали?
— Узнавали! — передразнил Слуцкий. — Живой твой Мирончик. Лежит, правда, под капельницами, но жить, судя по всему, будет долго. Бутылкой по голове… Не голова, а бетонный блок.
Дольников улыбнулся. Хотя улыбка вышла жалкой. Он почувствовал это и рассердился на себя: чего заискивает? Ясно же, что это конец. И добродушный вид шефа отнюдь не успокаивал, напротив, тот только готовился к атаке.
Трубка сердито похрипывала, по кабинету плыли голубоватые клубы дыма.
— Что будет со мной? — не выдержав, спросил Олег.
Слуцкий ответил не сразу. Еще какое-то время мучил трубку, затем отложил ее на специальную подставку и взял со стола бумагу.
— Тут факс пришел по твою душу, — сказал он.
Олег равнодушно взглянул на лист.
— А значит, — продолжал редактор, — в тайне сохранить твои подвиги не удастся. Извини.
— Я и не надеялся, — пробормотал Олег.
Шеф говорил отеческим тоном, без злобы, и Дольникову вдруг стало так стыдно, хоть вой. После вчерашнего его мучило похмелье, начинала болеть голова. К тому же Диана не звонила…
«Когда это все кончится? — подумал он тоскливо. — И, главное, чем?»
— Не уволю, — сказал редактор. — Но с должности сниму. Наверху не поймут, если я тебя пожалею.
Олег кивнул: ясно, чего уж там.
— Поработаешь обозревателем. Бери любую тему. Ничего, вспомнишь молодость… Это иногда полезно. Пройдет годик, два, а там видно будет.
— Понял, — отозвался Олег, глядя в пол.