Он заплакал, и сидел, не вытирая слез. Мысли текли сами по себе, не мешая и не мучая, но делая все сильнее намерение поскорее все закончить.
«Кто я теперь? — думал он, глядя на блестящие под дождем кусты и мерцающие окна домов. — Кто я есть? А есть я полное ничтожество. Зачем жил, для кого? Исключительно для себя, для собственных желаний… И вот разрушил свою жизнь, и жизнь своей семьи… И едва не разрушил еще одну. Нет, дальше так нельзя. Все это не имеет смысла… В таком исполнении — никому моя жизнь не нужна. А мне тем более…»
Он добрался до дома через час, насквозь промокший. В отбитом боку болело так сильно, что он едва сдерживал стоны. Подъем по лестнице едва не лишил его сознания.
Но Олег держался, понимая, что для последнего усилия понадобятся все силы.
Дома он снял мокрый пиджак, рубашку, натянул сухую майку. Под ребрами угрожающе вздулось, кожа была лилово-красного цвета — повреждение очень серьезное. Но он даже не подумал о медицинской помощи — сейчас не до этого.
Найдя на кухне сигареты, с наслаждением закурил. Бутылка из-под водки была пуста, но спиртного уже не хотелось. Только побыть некоторые время наедине с собой, додумать последнюю мысль и без помех завершить задуманное.
Посидев какое-то время, Дольников сходил в комнату, достал из сумки блокнот, ручку. Было странно притрагиваться к этим вещам, словно они ему никогда не принадлежали. Вспомнил Ирину, дочь, и ему вдруг захотелось к ним, домой, в уют и спокойствие.
«Я предал их, — напомнил он себе. — И путь назад закрыт. Я всех предал. И все предали меня. Верховцев. Диана! Она дала Максиму мой телефон и адрес, а он нанял этих костоломов… И она, наверное, знала об этом. Не могла не знать — он ведь обо всем ей рассказывает. И все равно дала адрес… А что, если позвонить им сейчас? Они ведь ждут моего звонка».
Он достал из пиджака телефон и увидел, что экран треснул и не загорается при включении. Видимо, повредился во время аварии.
«Это знак, — подумал Олег. — Явный и однозначный. Не надо никому звонить. Тем более, что и так все решено».
Сел за стол, положил перед собой лист бумаги, вырванный из блокнота. Быстро написал: «Диане К. Я выполнил твое пожелание. Прощай…»
Перечитал написанное. Поморщился. Получилось излишне мелодраматично. Да и незачем доставлять ей неприятности с милицией. Он изорвал записку в клочья и спустил в унитаз. Затем снова сел за стол.
Мерно стучал по подоконнику дождь. Было тихо и тепло. Дольников положил перед собой новый лист бумаги. И задумался, опустив подбородок на руки.
И вдруг послышался стук в дверь. Не звонок, а именно стук. Негромкий, но настойчивый. Как будто кто-то очень хотел, чтоб его впустили.
«Диана!» — промелькнула мысль.
Он бросился к двери, торопливо распахнул ее.
Перед ним стояла Ирина. Капли дождя расплылись по ее плащу, в руке она держала мокрый зонтик.
— Пустишь?
— Входи, — посторонился Олег.
Ирина прошла мимо. Олег молча шел за ней.
Она остановилась в гостиной, осмотрелась.
— Не богато.
— Да, — кивнул Олег.
— Ты один, — утвердительно сказала жена.
— Как видишь…
Она повернулась к нему, посмотрела в глаза. Ее лицо было спокойно и сочувственно.
— Как ты вошла в подъезд? — спросил Олег.
— Дверь была открыта.
— Ах, да, — усмехнулся он. — Кирпичик… А как ты узнала адрес?
— Вадим сказал.
— Мог бы и догадаться…
— Ты похудел, — отметила Ирина.
— Ты тоже…
Жена помолчала.
— Алина очень по тебе скучает.
Нежность озарила лицо Олега.
— Она так талантлива, Ира! — воскликнул он. — Я только недавно это понял…
— Скажешь ей об этом сам.
— Скажу…
— Что ты будешь делать дальше?
— Не знаю… Вернее, знаю, но не думаю, что тебе это понравится…
Ирина прошла в кухню, увидел бумагу, ручку, все поняла.
— Не надо, Олег, — попросила она, обернувшись к нему.
— Хорошо, — кивнул он, боясь, что сейчас расплачется. — Не буду…
Жена постояла немного и направилась к выходу.
— Ира, — бросился за ней Дольников, — Ира, я могу вернуться?
Она не ответила и вышла за порог.
Олег шагнул было следом, но дверь внезапно вспыхнула белым пятном и пропала.
Дольников очнулся. Он сидел за столом, положив голову на руки, рядом никого не было. Дождь все так же стучал по подоконнику, дымилась недокуренная сигарета.
«Я спал», — понял Олег.
Но он мог бы поклясться: то, что привиделось, было столь же реально, как этот стол перед ним и недокуренная сигарета в пепельнице.
«Я принял желаемое за действительное, — подумал он. — Как всегда. И вот к чему это привело…»
Он глянул на окно — показалось, что уже светает. Вздрогнул. Мысль о том, что наступит новый день, что надо в этом дне что-то говорить и делать, с кем-то встречаться была столь невыносима, что он заторопился. Отвращение к жизни, к себе одолело с новой силой. Он быстро написал письмо жене и дочери, оставил записку для милиции, поднялся, осмотрелся в последний раз, затем вошел в ванную и плотно закрыл за собой дверь.
Эпилог
На кладбище было ветрено и солнечно. Проститься явились немногие. Гроб не открывали — так захотели родственники.
Илья Захарович сказал короткую речь. Старик был расстроен, брови его хмурились. Но говорил он сильно и четко, сказывалась долгая практика. У Филоновой после его слов покраснели глаза, она прятала дрожащие губы в носовой платок.
После Слуцкого выступила Крохина. Людмила Михайловна не пропускала ни одного редакционного мероприятия, сочла нужным отметиться и здесь. Кроме того, по ее словам, с покойным ее связывали «прекрасные рабочие отношения».
Коля Рябоконь скалой возвышался над Крохиной. Он задумчиво поглядывал то на гроб, то на Алину, стоявшую на другой стороне могилы возле матери и Верховцева. Диана жалась к шефу, словно пытаясь спрятаться в его тени. Лицо ее распухло, по нему быстро сбегали прозрачные слезы.
— Она очень красива, — говорила вполголоса Ирина Верховцеву. — Олега можно понять.
— Да, — отвечал Вадим, не поворачивая головы. — Можно… Если бы не это.
Он указал подбородком на гроб.
— Как он смог, не понимаю? И на руках, и на ногах… Чтобы наверняка. Это до чего же он себя довел, чтобы такое с собой сделать?
Ирина вздрогнула.
— Я никогда бы не подумала… Он так себя любил.
— А мне следовало подумать, — сказал с горечью Верховцев. — Он был сам на себя не похож. Но я его не понял. А мог бы спасти, наверное…
— Не вини себя, Вадим.
— Дело не в этом!
Солидным баском заговорил Рябоконь. Его слушали, кивали.
— А что сказала хозяйка квартиры? — спросила Ирина.
— Была очень недовольна, — усмехнулся Верховцев. — Говорила про какой-то пропавший нож… Про то, что забился сток в ванне… Возмущалась, конечно. Дал ей денег, успокоилась. Но поклялась, что больше никогда не сдаст квартиру одинокому мужчине.
— Спасибо тебе за все.
— Не стоит, Ира… Ты же знаешь, я всегда готов помочь.
Стоявшая поодаль сестра Дольникова, рослая суровая женщина, не принимала никакого участия в происходящем. Казалось, она здесь посторонняя.
К соседней могиле приближалась очередная процессия. Многие в ней плакали.
— Наверное, молодого хоронят, — впервые подала голос сестра Олега.
— Скорее всего, — отозвалась вежливо Ирина.
Когда гроб с телом Дольникова опустили в могилу и посыпались первые комья земли, Алина затряслась от рыданий. Мать утешала ее. Вадим стоял рядом и виновато хмурился.
После того как установили деревянный крест и насыпали земляной холмик, подошел Коля Рябоконь, распахнул объятия, прижал Алину к себе.
— Ничего, ничего, — бормотал он. — Крепись, дорогая. Скоро станет легче.
Алина трепыхалась в его объятиях, вырваться из них было непросто. К Ирине подходили сотрудники редакции, говорили положенные слова. Диана подойти не решилась, стояла поодаль, но плакала искренне и отчаянно. Крохина смотрела на нее с укоризной.
— Вот и все, — сказал вполголоса Вадим.
— Да, — эхом отозвалась Ирина. — Все…
Она обнимала притихшую Алину, хотя сама была бледна и с трудом держалась на ногах. Сестра Дольникова до сих пор хранила каменное выражение лица, но в какую-то минуту и в нем что-то дрогнуло.
Члены редакции на минуту задержались у могилы — отдать последний долг покойному. Затем шеф повернулся и направился к выходу. За ним потянулись остальные.
Взглянув на Диану, Верховцев сделал незаметный для окружающих знак. И она, чуть помедлив, слабо, но отчетливо кивнула в ответ.
Спустя две недели Вадим и Диана сидели в кафе на Карла Маркса. Был очень теплый день, как это иногда случается в конце сентября. Перед Верховцевым стоял бокал вина, Диана пила кофе.
— Так странно, мы здесь, а Олега нет, — сказала она, глядя через стекло на проезжающие автомобили.
— Да, — отозвался Вадим. — Странно.
— Я все думаю и не могу понять, почему он это сделал?
— Зато я понимаю…
Диана перевела взгляд на него.
— Объясните.
— Не смог перетерпеть. Минутный порыв. Обычно такое проходит. Налетает на какое-то время, затем исчезает. Надо лишь немного подождать. Впрочем, — он усмехнулся, — иного много.
— Похоже, вы знаете, о чем говорите?
— Знаю.
Они помолчали. Рядом негромко переговаривались посетители — почти все столики были заняты.
— Чем вы занимаетесь сейчас? — спросил Верховцев.
— Работаю, — ответила Диана. — Бегаю, пишу… Как всегда.
— В редакции проблем не возникло?
— Нет, — она отвела глаза. — Все хорошо.
— Помните, вы говорили, что хотите стать писателем? — сменил тему Вадим.
— Да, — оживилась Диана, — хочу.
— Может быть, вы уже что-то написали?
— Есть один рассказ. Только он не очень хороший…
— Дадите почитать?
— С удовольствием!
— Обещаю быть не очень строгим судьей.
— Нет-нет, — воскликнула она, — будьте строгим!