И тут я задумалась, к чему это может привести. Если я принесу фото, доказывающее, что этот парень действительно существует, по его следу начнут посылать один отряд охотников за другим, пока не поймают. А когда поймают, то запрут в клетку и, может быть, даже умертвят и разрежут на куски, чтобы посмотреть, как он устроен… Спилберга я тоже смотрела.
Может, я покажусь сентиментальной, но, глядя в его глаза, я поняла, что ни за что на свете не хотела бы увидеть их за решеткой. Очень медленно я положила фотоаппарат в сумку и протянула вперед руки, чтобы показать, что я ничем его не обижу.
(Я – не обижу его. Прикол. Одни размеры чего стоят…)
– Не задерживался бы ты в городе, – сказала я. – А то еще поймают, чего доброго.
И сама подивилась спокойствию, с которым прозвучал мой голос.
Он ничего не говорил. Просто стоял и смотрел на меня своими карими гляделками. И вдруг широко улыбнулся – лишнее доказательство того, что он настоящий, а не какой-нибудь ряженый вроде Байрона, ведь таких подвижных масок делать еще не научились, это я знаю точно. Оживилось все его лицо: сначала в широченной, немного глуповатой, чуть застенчивой ухмылке расплылся рот, потом заулыбались глаза, и тогда я не удержалась и тоже просияла в ответ. Он вскинул волосатый палец к полям своей шляпы и пропал – растворился в окружавшем его мусоре, так же бесшумно и быстро, как утренняя крыса, только в его движениях не было ни трусости, ни суеты.
Только что он был здесь и ухмылялся как помешанный, а в следующий миг исчез, точно и не бывало.
Я медленно опустилась прямо на грязный порог и, болтая ногами, уставилась на то место, где недавно стоял он. Несколько минут спустя до меня наконец дошло, что же со мной случилось. Я вспомнила, как однажды мы с братом и другими соседскими ребятишками ходили в поход с ночевкой. Рано утром я проснулась, высунула голову из палатки и очутилась нос к носу с оленем. Тогда мне показалось, что мы с ним примерно час, не дыша, рассматривали друг друга. Когда я наконец выдохнула, олень сорвался с места и умчался как угорелый, зато у меня на душе весь выходной было тепло и спокойно.
Вот и сейчас я чувствовала то же самое. Как будто мне посчастливилось одним глазком увидеть самую большую тайну вселенной, и если я никому об этом не расскажу, то навсегда останусь как бы ее частью. Это будет мой секрет. Который никто у меня не отнимет.
11
Caza de grillos в Верхнем Фоксвилле мы все пережили благополучно. Рут надоело лазить по кучам мусора, и она вернулась на Грейси-стрит, где познакомилась с компанией граффитчиков, с которыми провела большую часть дня, дожидаясь нас. Я отдала свою пленку проявлять, через час все было готово, и Лори пришлось раскошелиться на солидный обед за попытку еще раз натянуть нам нос.
Позднее мы узнали, что одновременно с нами по Верхнему Фоксвиллю бродили репортеры, надеялись найти что-нибудь для продолжения той статьи из «Дейли джорнал», но сфотографировать бигфута не удалось никому, кроме меня, а мой снимок запрятан глубоко в моей памяти, откуда я его достаю, когда мне грустно и хочется вспомнить что-нибудь приятное.
Вообще, если подумать, абсурд полный – по городу, едва прикрытый мешковатым пальто и старой мятой шляпой с обвисшими полями, разгуливает бигфут, – но мне почему-то нравится. Может, он тоже пытается понять, кто он такой и где его место. А может, просто пошутить хотел, как и мы. Или он действительно всего лишь обыкновенный волосатый muchacho, которому податься некуда, вот он и перебивается в Катакомбах. Не знаю. Но иногда я думаю о нем и улыбаюсь.
Ну и Польша.
Романодром
Дорога к цели – не препятствие; она ее часть.
В пятницу моросило весь вечер, и когда Лорио Манн вышла из клуба, Йор-стрит встретила ее влажным блеском. Переложив футляр с гитарой из руки в руку, она бросила хмурый взгляд на свои кеды. Сзади хлопнула дверь, и на тротуар рядом с Лорио шагнул Терри Диксон, басист.
– Что у тебя? – спросил он.
Девушка приподняла ногу – в подошве кеда красовалась дыра.
– Идти мокро.
– Может, тебя подвезти? Мы с Джейн встречаемся в «Фанате», так что подбросим тебя до дому, если подождешь.
– Да нет, не надо. Не тянет меня сегодня в компанию.
– Что так? Вечер вроде прошел нормально. Народу было полно.
– А толку? Они ведь все равно не слушали.
– Зато танцевали. На тебя прямо не угодишь. Раньше ты, помнится, жаловалась, что все сидят как приклеенные.
– Да помню я, помню. Мне нравится, когда люди танцуют. Только…
Терри положил руку ей на плечо. Приложив палец к губам, он кивком показал на двух женщин, которые вышли из клуба следом за ними. Одна тихонько мурлыкала припев последней песни:
Не пялься, милый мальчик,
И рук не распускай,
Купи себе журнальчик
И дома полистай.
– Ну ладно, кто-то слушает, – сказала Лорио, когда женщины прошли мимо. – И все равно, когда я пошла по залу собирать деньги, Скользкий Тед…
– Скользкий Тип…
По губам Лорио скользнула улыбка.
– Так вот, он заявил, что если я пойду с ним и его дружками, которым, кавычки открываются, понравилось, как я трясу сиськами, кавычки закрываются, то заработаю пару лишних баксов. Тебе это о чем-нибудь говорит?
– Давненько я не проламывал ему башку, вот о чем мне это говорит.
– Нет, это говорит о том, что люди, до которых мы пытаемся докричаться, нас просто не слушают.
– Может, надо кричать громче?
– Ну да, конечно. – Лорио покачала головой. – Ладно, пока. Джейн привет передавай. Может, как-нибудь в другой раз посидим вместе.
Терри ушел, Лорио поглядела ему вслед, потом повернулась и зашагала в сторону Стэнтон-стрит. Может, и правда зря она жалуется. В конце концов, дела их группы «Без монахинь», похоже, идут на лад. Публика на концерты ходит, в «Городе» про них статью напечатали, целых два абзаца, да еще с разбором текстов и музыки, а не просто заметку из двух строк, как в «Ньюфорд стар», где их обозвали постпанковскими крикунами.
Не то чтобы песни о правах женщин, голубых и людей вообще вышли из моды, с этим-то как раз все в порядке, но именно те, кого все это напрямую касается, чаще всех спрашивают: «А не тесновато вам в таких узких рамках?», вот что странно. Ну да ладно, их заметили, и это главное, больше того, заметили, что они пытаются сказать что-то серьезное. И пусть этот парень, Среднестатистический Слушатель, хоть челюсть себе от скуки вывихнет, они все равно будут бить в одну точку, ведь именно до него они хотят достучаться. Но как? Концерт устроить бы где-нибудь на стадионе, чтобы народу пришло побольше. Может, и правда, чем больше людей их услышит, тем лучше…
Вдруг она запнулась на полушаге: из переулка, мимо которого она проходила, донесся стон. Пока она стояла, вглядываясь в темноту, звук повторился. Ну точно, стонет кто-то. Лорио посмотрела сначала в один конец улицы, потом в другой, но Йор-стрит была пуста.
– Эй! – позвала она тихонько. – Есть здесь кто-нибудь?
Глаза сверкнули в темноте – дрожащая вспышка, как бывает, когда фары проезжающего автомобиля осветят на миг прячущуюся в подворотне кошку, – и тут же погасли. Животное. Но стон, который она слышала, был явно человеческий.
– Эй!
Лорио судорожно сглотнула и бочком вошла в переулок, прижимая к себе футляр с гитарой. Чтобы освоиться в темноте, оказалось достаточно нескольких шагов.
«Что я здесь делаю? Совсем спятила!» Снова раздался стон, и тут Лорио заметила, что на куче отбросов лежит, скрючившись, какой-то человек; по крайней мере, сначала она приняла его за человека.
– О господи. – Забыв о страхе, она кинулась к нему. – С тобой все в порядке?
Положив футляр с инструментом на землю, она присела на корточки, протянула руку и почувствовала, как ее пальцы зарылись в мех. Под ним шевельнулись мышцы – не слишком отчетливо, но вполне достаточно, чтобы она поняла: это не шуба. Девушка отдернула руку и увидела прямо перед собой широкое плоское лицо.
Она застыла на месте. «Орангутанг», – была ее первая мысль. Тяжелые черты и впрямь напоминали большую обезьяну: близко посаженные глаза, широкий лоб, мощные надбровные дуги, выступающая вперед нижняя челюсть. И все это в обрамлении рыжеватого меха, такого же, как на всем теле.
«Это же костюм», – была вторая мысль. Нет, слишком уж натуральный. Девушка попятилась.
– Помоги… мне…
Так, спокойно, тебе просто показалось.
– Если они опять меня… выследят… то… убьют…
Встреченный ею взгляд был мутен от боли, но он явно принадлежал не животному. В его глубине, за пеленой страдания, чувствовался разум. Но и на человека в маскарадном костюме это существо тоже не походило.
– Кто тебя… выследит? – спросила она наконец.
И тут впервые с начала их странного разговора незнакомец словно увидел ее по-настоящему.
– Ты… ты же цыганка, – выдохнул он. – Sari shan, Romani chi.
Не веря своим ушам, Лорио уставилась на него.
– Да во мне всего-то несколько капель цыганской крови, – ответила она после долгой паузы. – И языка я не знаю.
И все же она сразу узнала знакомые звуки и даже слова некоторые вспомнила. В последний раз с ней говорил на романи ее дядька Палько, но это было давным-давно.
– Одежда на тебе странная, – отозвался незнакомец, – но я цыганку с первого взгляда узнаю, в любом обличье.
«Одежда, говоришь, странная? Ну, это как поглядеть», – подумала Лорио.
Через всю голову девушки, ото лба до самого затылка, тянулась ядовито-черная прядь длинных курчавых волос. По обе стороны от нее волосы были выкошены до темно-русой щетины. Поверх красно-черного платья а-ля сороковые красовалась короткая кожаная куртка, на ногах – черные колготки-сеточки и кеды. Вокруг шеи – нитка пластмассового жемчуга. В правом ухе – коллекция разнообразных сережек, от изящного гвоздика с искусственным бриллиантом до самодельной висюльки из бусин. Мочку левого оттягивала одна-единственная подвеска: символ анархии.