- Тебе в угол на полу или за столом будешь есть?
- За столом, коли не брезгуешь.
Поужинали. Кот ел аккуратно, не чавкая, только сопел немного да время от времени поправлял лапой сползавшие с тарелки куски. Табурет был низковат, и Николай Николаевич принес и подложил ему подушку. За столом вели неторопливую беседу.
- Ну, с работы тебя не выключили пока?
- На абонемент перебросили.
- Это что же, понижение али как?
— Да уж не повышение.
Кот негодовал.
- Что за дело: живыми людьми бросаться? Совсем баба счумилась. Жалобу надо писать.
- Не умею да и не люблю.
- Я те научу. В старое время горазд я был слезные письма писать. Веришь ли, — кот хехекнул, — одному мужику даже письма любовные сочинял. Мурлышечка ты моя, говорю. Умора!
Отужинав, пошли в комнату.
- Ну, где там твой багаж? — спросил Николай Николаевич, озираясь.
- А вот, или не видишь?
У двери стоял в углу маленький, зеленый, окованный железом сундучок.
— Постой, постой, — Николай Николаевич озадаченно затоптался на месте. — Да я ж тебя на ключ запирал.
Кот вспрыгнул на сундук, самодовольно по нему прошелся.
- А это, брат ты мой Коля, дело тайное. Фики-мики.
- Что-что? — Николай Николаевич присел на корточки, пощупал руками сундучок.
- Фики-мики, говорю, — пояснил кот. — Чуждое для тебя дело.
Сундучок был небольшой, но крепкий, на гнутых кованых ножках и весь оплетен крест-накрест железными полосами. Зеленая краска на деревянных стенках пообтерлась уже, но в целом это была вещь. Особенно хороши были узорные решеточки на боках возле круглых ручек. Звери и птицы были сплетены в кружева и как будто вились в диком танце.
Николай Николаевич потрогал висячий замок — он не поддавался, как влитой.
- Что ты над ним любуешься? — свесив голову, спросил кот.
- Хорош, — восхищенно сказал Николай Николаевич. — А что там?
- Лыка ручня, конопели пучня, кленово полено да соломы беремя, — загадочно проговорил Степа.
- Я серьезно, — обиделся Николай Николаевич.
- А коли серьезно, возьми меня под ташки и отнеси на диван. Притомился я, цельный день на ногах.
Николай Николаевич бережно и почему-то смущаясь взял кота под брюхо и перенес на подушку. Кот прилег на бок, потянулся всеми лапами, скомандовал:
— Бери бумаги лист да садись к столу. Пиши: «Реестрик». Написал? Хорошо. Под номером первым у нас пойдет... — почесал лапой переносицу. — Ну, отмыкай, что ли.
Николай Николаевич с опаской наклонился над замком, потянул на себя кольцо.
— Не замай! — сказал замок таким гулким басом, что Николай Николаевич, отпрянув, вопросительно поглядел на кота.
Кот кивнул поощрительно.
— Балуется. Не слушай ты его...
Николай Николаевич потянул еще раз — замок заверещал по-кроличьи:
— Не замай, кому говорю! А-я-яй!
Николай Николаевич с натугой потянул кольцо.
— Ну погоди у меня... — угрожающе сказал замок и — открылся.
Тяжелая крышка с тихим пением отскочила и встала почти вертикально. Сундучок был полон доверху, но содержимое его было покрыто сверху какой-то серой тряпицей.
- Ты не спутай ничего, — кот приподнял с подушки голову. Он глядел с подозрением и строго — настоящий завхоз. — Там у меня все по порядку складено. Что поверху лежит?
- Тряпица, — неуверенно сказал Николай Николаевич и потянул материю за край.
- Экой ты!.. — кот заволновался, вскочил. — Руки у тебя не тем концом воткнуты. Поверх тряпицы-то нет ничего?
- Букетик... — Николай Николаевич, сидя на корточках, взял в руки нечто похожее на пучок засохшей травы.
—То-то, букетик... — проворчал кот и лег.успокоившись. — Пиши: номер первый — букетик.
- Что же, я так и буду взад-назад бегать? — недовольно спросил Николай Николаевич.
- А ты стол поближе подтяни, так способнее.
- Не лучше ли наоборот? — Николай Николаевич взялся за боковые ручки.
- Ну, давай, коли подымешь... — усмехнулся кот.
Расставив ноги, Николай Николаевич крякнул — сундук ни с места, он как будто налит чугуном.
- Гляди, пупок разошьется, — кот, довольный, завертел хвостом. — Иди-ко лучше к столу да пиши, что велено: номер первый — букетик.
- И на что тебе этот букетик? — Записав, Николай Николаевич вертел сухую травку в руке. — Того гляди рассыплется.
Он ожидал чудес, а из сундука пахло затхлым бельем и еще чем-то солдатским. От букетика щекотало в носу.
— А ты подыши на него... — посоветовал кот.
Николай Николаевич дохнул — букетик зашевелился в руке, стебли сразу набухли влагой, повеяло болотной сыростью. И вдруг на кончике одной травинки повисло что-то вроде ярко-красной светящейся капли. Рядом, шевелясь, загорелись еще два — синий и зеленый — огонька. Николай Николаевич присмотрелся — это были три крохотных цветка. От каждого во все стороны шел тихий разноцветный треск.
— Да не бойся, не обожжешься, — сказал кот. — Сколько там цветочков осталось? Три? А ведь тридцать три было. Так ... сбоку и напиши в скобочках: три цветочка. Колер обозначь после двоеточия
Сутулясь, Николай Николаевич старательно писал, потом спросил:
- Степа, а зачем они тебе?
- Спробуй — узнаешь, — усмехнулся Степан Васильевич. — Оторви венчик и съешь.
- И что будет?
- Худа не будет. Спробуй.
Николай Николаевич осторожно отщипнул ногтями синий цветок — на месте обрыва тотчас же засветился новый синий бутончик. Прикусил лепесток — на вкус кисловато, как заячья капуста.
Вдруг комнату тряхнуло, стол наклонился, стал пухнуть, расти, расплываться по краям, дергаться. Донесся голос кота;
— Спрыгни со стула-то, спрыгни.
Николай Николаевич раскинул руки, с шелестом (широкими, пестрыми стали рукава) и с цокотом спрыгнул на паркетный пол. Глянул вниз — ужас, ноги ссохлись, тонкими стали, желтыми, как обструганные палочки, и в чешуе. Пальцы когтистые растопырились в три стороны, стучат об пол. Повернул головку — направо, налево растопырены толстые крылья, грудь вперед выкатилась, желтые перышки заструились по ней к животу. Круглый глаз скосил — кот огромный лежит на диване, лапы под белой меховой грудью, склабится:
- Хе-хе...
- Хе-хе, — хотел передразнить его Николай Николаевич, а получилось: — Ко-ко-ко...
И забегал, забегал, суетясь, меж толстых ножек стула, зацокал сердито когтями, заплескал с шумом крыльями Николай Николаевич:
— Ко-ко-ко...
- Слушай, Степушка, здорово, — сказал он, очнувшись и увидев себя сидящим на полу на корточках, руки назад.
- Испугался? — спросил с усмешечкой кот.
- Ну что ты! — с жаром сказал Николай Николаевич. — Я второй съем, можно?
- Пробуй, пробуй, — милостиво сказал кот. — Это еще, как говорится, цветочки, а ягодки потом будут.
Второй венчик, зеленый, оказался пресным, как трава. Вдруг печным жаром дунуло отовсюду, сухость страшная стянула раскрывшийся в беззвучном крике рот — и, стуча по паркету тяжелым хвостом, роняя серебристые чешуйки, затрепыхался на сухом полу Николай Николаевич, бессмысленно тараща круглые черные с золотым глаза. Ничего не помнилось; только холод внутри, жар снаружи — и сквозняк жгучего воздуха за ушами. В горле саднило, глаза слезились, изнутри пучило, а толстый хвост колотился по сухому паркету безостановочно.
Пришел в себя — все тело ломило, во рту пересохло, и в легких как будто еще дотаивал лед.
- Ух ты... — вздохнул хриплым шепотом Николай Николаевич, поднимаясь с пола.
- Третий не будешь? — шевельнул усами в улыбке кот.
Буду! — упрямо сказал Николай Николаевич, и прежде чем кот успел остановить его, сунул в рот жгучий красный цветок. Вкус его был солоноватым, как кровь, сок — теплым и густым. Секунду ждал, стоя на пустом полу, вдали от мебели (не ушибиться), вдруг мышцы ног и спины вздуло горой, шею резко выгнуло назад, и гладкая кожа задергалась на боках. Стены молча рванулись к центру, стало тесно и грохотно от топтания собственных ног, обувшихся во что-то тяжелое, деревянное будто бы. Повернул голову к зеркальному шкафу: мощная шея рывком свернулась в сторону, ноздри раздулись, и выпуклые чудные глаза уставились в отражение оскаленной вороной морды. Отшатнулся, подбросило на задних ногах, поскользнулся на копытах — и рухнул всем телом на пол, весь в мелком дрожании кожи, весь в храпе и толчках крови в каждом сосуде.
- Ушибся? — спросил соболезнующе кот, когда Николай Николаевич, потирая бок и колено, вернулся к столу. — Ну, пошла стряпня, рукава стряхня, кто про что, а кому и по боку. Бросим давай, ляд с ним, с этим реестром!
- Ну что ты, — гулко, как из бочки, ответил Николай Николаевич, и все его худое тело вздрогнуло от воспоминания о впервые посетившем его ощущении здоровья и мощи. Медленно проходило это чувство огромности ног, шеи, ногти на ногах ныли, один был сломан, наверно: саднило.
- Ну что ты, — повторил Николай Николаевич совсем уже обычным тихим баском. — Мне очень понравилось... Я все на себе попробую. А шапка-невидимка у тебя есть? А скатерть? А ковер-самолет?
- Все похерили, — сокрушенно сказал кот и, задрав заднюю ногу, почесал у себя за ухом. — Одну только скатерть и вернули, да и то в таком виде...
- Покажи! — загорелся Николай Николаевич.
- Да вот она сверху и лежит.
Скатерть оказалась застиранной серой тряпицей с бахромой по краям.
— Вот какая грубая, — обиженно сказал кот. — А раньше была: в кучку сжал, в сумку склал — и пошел себе.
Николай Николаевич расстелил скатерть на письменном столе, прижмурясь, представил себе бутербродики с креветками, с лимоном и с цветочками из холодного масла... Под скатертью что-то зашевелилось, проступило круглое. Поднял — резкий кислый запах, фаянсовая тарель.
— Вот, полюбуйся, — фыркнул кот, перепрыгнув с дивана на стол, — щи укладны да сухари булатны. Испортили вещь...
Под утро, когда у Николая Николаевича воспалились глаза, а кот стал жмуриться и тереть лапой нос, пришлось инвентаризацию прекратить. Перещупать, перепробовать все за одну ночь оказалось невозможным: сундук был набит до краев.