— Мне очень жаль, Хантер.
Глядя в ее зеленые глаза, я медленно, глубоко вздохнул, и облегчение нахлынуло на меня, как будто некое ужасное испытание осталось позади.
— Мне тоже.
Она отвела глаза.
— Это не ты повел себя как дерьмо.
— Ты просто сказала правду. Может, вышло это хреново, но ведь все равно правду. Я слишком уж ко всему присматриваюсь. И слишком много думаю.
— Таков уж ты есть. И делаешь это по-настоящему круто. Мне нравится, как устроены твои мозги.
— Может быть, Джен. Но ведь ты хочешь совершать перемены. И не только в способе завязки шнурков.
— Это и ты делаешь.
Она повернулась и бросила взгляд за реку.
— Признайся, вчера ведь ты просто пытался поддержать меня, делая вид, будто джаммеры — это не так уж круто. Так?
— Не совсем.
Я глубоко вздохнул, поскольку в промежутках между преследовавшими меня всю ночь приступами жалости к себе я действительно не раз об этом думал.
— Джен, не так уж я уверен насчет этих джаммеров. Думаю, они палят из пушек по воробьям. Однако рискуют, управляя мозгами других людей. Нельзя вот так запросто шастать повсюду и переиначивать людей на свой лад, чтобы при этом никто ни о чем не догадался. И когда кто-то серьезно пострадает, вся эта причудливая идея потеряет свою привлекательность. Понимаешь?
Джен на мгновение задумалась, потом пожала плечами.
— Может быть. Но из этого следует лишь то, что они нуждаются в нашей помощи. В твоих аналитических способностях, в твоей широчайшей базе данных, где собрано множество бесполезных фактов. И в моем, хм, оригинальном взгляде на что бы то ни было. Мы можем помочь им. И это круто. Уж кто-кто, а они-то на самом деле в струе.
— Это точно.
Я вспомнил первый свой школьный день здесь, в Нью-Йорке, осознавая, как низко я скатился по склону пирамиды. Тогда, входя в класс на глазах у всех, я, неожиданно оказавшийся провинциалом, мигом приметил, кто тут крутые ребята. Они были такими блестящими, такими яркими, такими показушными, что больно смотреть. Способностью распознавать тех, кто в струе, независимо от возраста, я обладал уже тогда.
Но с того самого дня я никогда им не доверял.
Но почему тогда я доверял Джен? Эта девчонка всего двенадцать часов назад расплевалась со мной, над… кучей кроссовок. И наверное, возненавидела меня за то, что я не остался там, чтобы помочь, забыв об ее утверждении, что если она упустит этот единственный шанс с джаммерами, то снова утратит свою крутизну; это так просто, как переступить через трещину в тротуаре.
Да уж, чтобы верить, надо свихнуться. Но зато это вполне в духе Джен.
Как бы то ни было, сейчас она меня больше не ненавидела.
— Возможно, Хантер, мы могли бы сделать их еще круче.
Я посмотрел на нее и рассмеялся, зная, что помогу ей найти их. Потому что Джен считает, что они нужны ей, а она нужна мне.
— Конечно, мы могли бы.
Она бросила еще один взгляд в сторону фабрики и пожала плечами.
— У меня для тебя подарок.
— Еще один?
— Куртка не считается. Она была твоя, куплена и оплачена.
Меня кольнуло.
— Ну, по правде, так до сих пор не оплачена.
Она улыбнулась и убрала бинокль в свой рюкзак, сначала (что я с радостью отметил), поместив его в прочный, подбитый изнутри чем-то мягким, советских времен футляр. А взамен извлекла наружу бумажный мешок. Джен и открыть его не успела, как я ощутил запах горелого пластика.
— Я же говорила, что обязательно должно что-то сохраниться. Тебе нужно было остаться, будь у меня помощь, на это не ушло бы целых два часа.
Она аккуратно развернула бумагу, приговаривая:
— Только одна, с самого дна кучи.
У меня отвисла челюсть.
Кроссовка чудесным образом осталась неповрежденной огнем, жаром и копотью, вставки остались гибкими и все так же отливали серебром. Шнурки пробегали сквозь мои пальцы, словно струйки песка, петельки поблескивали, крохотные велосипедные спицы вращались в солнечном свете.
Я почти забыл, как они прекрасны.
— Пахнет пожаром, — заметила Джен. — Было хуже, но я истратила пару емкостей обувного дезодоранта, и ничего — помогло. Со временем выветрится.
— Да мне плевать, как она пахнет.
Я понял, что это мне тоже нужно. О том, чтобы переиначить Джен, речи уже не шло. Ее мозг был уникален и готов ко всему, начиная от прыжков с крыши на крышу или перелезания через воздушные колодцы до тайных революций, а вот у меня давно не было такого чувства, словно я способен лететь — на худой конец, раскачавшись на канате.
Я взял у нёе кроссовку и крепко прижал к себе.
— По-прежнему думаешь, что джаммеры такие уж плохие? — спросила Джен.
Я посмотрел за реку, на врагов всего, что было мне дорого, и сделал им кивок.
— Не всегда. У них есть свои фишки.
Глава тридцать шестая
Обувка оставалась в моем владении около трех недель, пока не пришел счет за пользование кредиткой. Требовались решительные действия.
— Ты всегда сможешь купить себе пару, когда они появятся в продаже, — утешала меня Джен.
— Да, но не с настоящим логотипом, — возражал я.
Мне предстояло лишиться этой красной запретительной черты.
Один французский философ сказал, что человек — это животное, которое умеет говорить «нет».
Но я не мог сказать «нет» некой выпускающей кредитные карты компании, имеющей название из четырех букв. Итак, мы позвонили Энтони, удостоверились, что он на работе, сообщили, что хотим показать ему что-то важное, и направились в верхнюю часть города.
Контора доктора Джей, как, собственно говоря, и сама хип-хоп-культура, появилась в Бронксе в 1975 году. Фирма и сейчас там, хотя теперь обзавелась филиалами по всему городу. Они продают обувь и спортивную одежду из синтетических материалов под такими марками, как «Сапплекс» и «Ультра»: слова космической эры, магически творящие образы кокетливых роботов.
— Хантер, старина! — приветствовал меня Энтони, Джен же удостоил кивка, означавшего: «Я помню, что ты сказала на встрече фокус-группы, это было в струю».
Он повел нас вглубь, сквозь доброжелательный шумный гомон, усугублявшийся ужасающей звуковой системой хранилища: ребятишки раскатывали ковер, чтобы опробовать мягкость и упругость ворса, примеряли фуфайки, определяя оптимальную длину где-то ниже талии, но выше колена, отражающие свет радуги командных логотипов вертелись на подставках.
Наконец мы добрались до святилища в сердце склада, протиснулись между высокими стеллажами, забитыми расставленными по размеру и артикулу коробками. Энтони отодвинул стоящую на дороге стремянку на колесиках библиотечного образца.
— Что это за запах? — осведомился он, в то время как Джен открывала обувную коробку.
— Мотор истребителя, — небрежно ответила она, разворачивая бумагу и доставая образец.
Стоило Энтони увидеть обувку, как глаза его вспыхнули. Он осторожно взял образец из ее рук и принялся вертеть перед глазами, рассматривая подошву, носок, задник, язычок, рант, петельки, шнурки. Все подряд.
— Откуда это? — спросил он минуту спустя.
— Подпольное производство, — ответила Джен. — Но их шарашка накрылась. Насколько мы знаем, это последний сохранившийся экземпляр.
— Черт побери!
— Клиент будет производить свою версию, — добавил я. — А это оригинал.
Он медленно кивнул, не отрывая глаз от образца.
— Они не смогут сделать точно такой же. Такой, как этот. Вмешается некий комитет. И вот этого, — я указал на «антилоготип», — у их изделия тоже не будет.
Он рассмеялся.
— Вот как. Стало быть, уникальный экземпляр. Не думаю, что стану носить эту пару на работу.
— Не пару. К сожалению, от пары уцелела только эта половинка.
— Черт побери!
— Короче, мне нужно ее толкнуть. Серьезные проблемы с деньгами, — вздохнул я.
Он смотрел на меня, ожидая продолжения.
— Мне нужно это продать, ясно?
— А то? Никогда бы не подумал это о тебе, Хантер. Но если тебе нужны деньги, значит, нужны.
— Мне они нужны, — заявил я тоном жениха на свадьбе, к которой его принудили.
— Сколько?
— Ну, видишь ли… Я получил счет по кредитке примерно на тысячу долларов.
— Заметано.
Только после того, как мы уже оказались на улице с бабками в кармане, до меня дошло, что я мог бы запросить и больше.
Главный прикол этой драматической истории в том, что клиент нашу модель так и не выпустил. Да и не собирался, не было у него такого намерения.
Напротив, они беззастенчиво наворовали идеи различных элементов и приспособили их ко множеству своих сезонных моделей. Получилось как с чудовищем Франкенштейна, только наоборот. Того чудика собрали из различных частей, а нашу обувку разобрали, можно сказать, препарировали, и ее прекрасные органы пересадили в десятки других тел.
Возможно, кто-то из вас тоже видел ее, если смотрел вниз, людям на ноги, только по частям. Ее элементы легко узнаваемы в различной продукции клиента — да и в пиратской тоже. Главный признак — от одного вида этой детали обуви, носка, задника или подошвы — все равно, у вас башка идет кругом и на миг кажется, будто вы способны взлететь. Но чтобы взлететь, нужно получить всю вещь целиком, а не тут-то было. Паф — и она улетучилась, развеялась, как дымок.
Обидно, но нельзя же винить клиента за соблюдение основных правил из свода законов потребительского рынка. Никогда не давать нам то, чего мы действительно хотим. Порезать мечту на мелкие кусочки и разбросать, рассеять их, как пепел. Раздавать по крохам пустые обещания. Продавать нам наши же чаяния в дешевой упаковке, в которой они легко бьются.
Энтони, по крайней мере, получил за свои деньги нечто ценное. Он получил настоящую вещь.
А я получил Джен.
После того как кроссовка была продана и унесена, мы принялись целоваться прямо на улице Бронкса, хотя я чуточку нервничал из-за тысячи баксов мелкими купюрами, которые были распиханы по нашим карманам. (Попробуйте как-нибудь — круто заводит.) А потом мы вернулись об