– Милая моя, – сладко пропела Мальцева. – Мне очень жаль, что вы не слышите того, о чем я говорю. Этот мальчик – исчадие ада, и всем он нам стоит поперек горла, но другие учителя смогли найти в себе силы пойти на компромисс, руководствуясь всеобщим благом, и только вы продолжаете портить окружающим нервы. Если вы не хотите меня понять, придется нам разговаривать иначе.
Светлана стояла в кабинете завуча на третьем этаже, а за плотно прикрытой дверью бушевало многоголосое море перемены. Вопя что есть силы, детишки летели по коридору со скоростью выпущенного ядра и не без помощи сердобольных одноклассников стыковались со всем, что попадалось по пути. Получив нужное ускорение, ученики сталкивались с любым предметом, независимо от того, был ли это твердый мрамор подоконников, деревянная поверхность дверей или учитель. Неожиданно наскакивая друг на друга со спины, они падали на рыжую поверхность недавно отциклеванного паркета, увлекая за собой товарищей, а стоящие рядом почитали за великую удачу и редкостное везение запрыгнуть на всю эту кучу малу сверху.
В кабинете завуча было тише, чем в коридоре, толстая дверь гасила звуки, издаваемые резвящимися ребятишками. Светлана смотрела на завуча и слышала, как, словно во время прибоя, дверь ходила из стороны в сторону, подталкиваемая, будто тараном, с другой стороны.
На Светлане был строгий английский костюм, ладно облегавший ее стройную фигуру. Из-под белого воротничка безупречно отглаженной рубашки был виден тонкий вишневый шейный платок, завязанный оригинальным узлом. В тон платку на ногти был наложен лак, а на безымянном пальце левой руки было единственное украшение – золотое обручальное кольцо, изрезанное тонкими насечками.
Светлана была среднего роста, но на каблуках она выглядела почти высокой. Шелковистые волосы, заколотые на затылке зажимом, блестели и переливались разными тонами золотого и каштанового, а на челке отливали в рыжину. Глубокий, почти карий цвет темно-янтарных глаз был великолепен, а подкрашенные ресницы словно подчеркивали их изящный разрез. Спину Светлана держала всегда прямо, может быть, благодаря привычке, а может, из-за каблуков, но никто и никогда в школе не видел ее сутулой или сгорбившейся. Подбородок она вскидывала высоко, по мнению завуча, чрезмерно высоко, демонстрируя излишнюю независимость и, как следствие этого, несговорчивость.
Собственно говоря, дело действительно не стоило выеденного яйца, поставить трояк этому недоделку можно было запросто, спросив его пару раз на переменке и перемешав двойки с тройками, и Мальцевой было совершенно непонятно, для какой цели Нестеровой понадобилось мотать нервы себе и окружающим. Одной тройкой больше, одной меньше, ведь никто от этого не только не умрет, но даже и не чихнет, тогда, в самом деле, зачем понадобился весь этот цирк с принципиальностью? Другая бы давно плюнула, а эта уперлась рогом. Что ж, если она ищет себе приключений для дополнительного адреналина, пожалуйста, она получит его в полном объеме.
– Светлана Николаевна, давайте посмотрим на этот вопрос с другой стороны, – мягко начала завуч. – Я не стану вас уговаривать завысить балл Кондратьеву, просто мне хотелось узнать, кто виноват в том, что мальчик идет на двойку? Насколько я знаю, он учится у вас уже не первый год, следовательно, результат вашего ученика напрямую говорит о вашей квалификации… как учителя. – Юлия Олеговна с удовольствием увидела, что лицо Нестеровой дрогнуло. Не желая, чтобы ее перебили, она заговорила чуть громче: – Я ни в коем случае не хочу умалять ваших заслуг перед школой. Из ваших классов вышли прекрасные ученики, защищающие честь школы на уровне района и даже города. Но согласитесь, дыма без огня не бывает, ведь таких, как этот Кондратьев, у вас тоже не двое и не трое, просто почему-то именно в этом случае вы пошли на принцип.
– Таких, как Кондратьев, у меня больше нет, – спокойно возразила Светлана, и в этот момент завуч подумала о том, что ее раздражает в этой выскочке все, не только безукоризненный внешний вид, но и тембр голоса, излишне высокомерный и безапелляционный. Разница в возрасте между женщинами составляла всего десять лет, но рядом с Нестеровой Мальцева чувствовала себя почти старухой.
– Светочка, как известно, у кого-то щи слишком постные, а у кого-то бриллианты слишком мелкие, у каждого свой подход к жизни и свои возможности, речь о пятерке в данном случае не идет, мы говорим только о тройке, так что перепрыгивать через голову вас никто не просит.
– Но сорок ошибок на лист – это не тройка, – упрямо возразила Светлана. – Если бы он занялся предметом хоть самую малость, я сама бы с чистой душой поставила ему эту тройку, но он ничего не хочет. Мало того, что он не занимается, чувствуя свою безнаказанность, он хамит на уроках, ставя меня в неудобное положение перед всеми остальными учениками.
– Это, милая, ваши проблемы, – усмехнулась завуч. – Мы, учителя, должны не только нести детям искру знаний, мы должны быть еще и педагогами, а какой же вы педагог, если не можете навести дисциплину на своем собственном уроке? Я вижу, дела у вас обстоят из рук вон плохо, – с приторным сожалением проговорила она. – Дисциплина на ваших уроках хромает, успеваемость падает, уже дошло до того, что дети стали скатываться на двойки. Как же так получается, Светлана Николаевна? – И Мальцева страдальчески сдвинула брови.
– Вы хотите обвинить меня в том, что ребенок, не желающий взять в руки книгу, скатился на двойку из-за меня, я правильно вас поняла? – спросила Светлана, и глаза ее от удивления стали еще темнее.
– Вовсе нет, – отрицательно покачала головой Мальцева. – Я хочу сказать, что, видимо, семейные обстоятельства, – она кинула короткий взгляд на левую руку Светланы, – и внутреннее переутомление привели вас на грань определенного состояния, которое можно назвать творческим кризисом. Такое с учителями бывает, – успокоила она. – Как старший товарищ и ваш непосредственный руководитель, я просто обязана протянуть вам руку помощи в трудную минуту. С завтрашнего дня к вам на каждый урок будет приходить кто-то из руководства, кто мог бы, основываясь на своем богатом опыте, дать вам ценный совет. Я думаю, в нашей школе достаточно людей, кто согласится помочь вам. Я уверена, что проблема сойдет на нет и вскоре исчезнет окончательно, но для этого, несомненно, требуется время и терпение.
Улыбка Мальцевой стала благосклонно сентиментальной, глаза подернулись дымкой нежности и понимания, а ресницы часто заморгали, пытаясь выжать из глубоких недр что-то похожее на влагу.
– Если я правильно поняла ваши слова, Юлия Олеговна, то у меня есть альтернатива: либо не упрямиться и выставить тройку этому паршивцу Кондратьеву, либо погрязнуть в ежедневных проверках со стороны администрации? – Светлана подняла голову, и завуч увидела, что в ее глазах появился нехороший металлический блеск.
Этот блеск Мальцева не любила, да что там говорить, просто ненавидела, поэтому, вскинув голову как можно выше и почти распрямив свои бесчисленные складки, она довольно холодно произнесла:
– Вы можете трактовать мои слова так, как вам будет угодно, Светлана Николаевна. Все, что я хотела вам сказать, я сказала и добавить мне к этому больше нечего.
– Если вам добавить нечего, то добавлю я, – неожиданно для Мальцевой произнесла Нестерова. – Я не намерена терпеть хамство по отношению к себе ни в каком проявлении и ни от кого, тем более от мелкого зазнавшегося пакостника, ничего из себя не представляющего. Мне ровным счетом все равно, кто у него родители и чем они так дороги нашей школе. Если вам угодно, можете приходить ко мне на каждый урок, это ваше право, но заставить меня нарисовать тройку хаму и бездельнику не в состоянии даже вы.
Высказавшись, она облегченно вздохнула. За дверью раздался звонок, и впервые Светлана подумала, что он бывает спасительным не только для учеников. Продолжать разговор с Мальцевой ей не хотелось.
– Юлия Олеговна, извините, у меня сейчас урок, мне нужно идти, – проговорила она и уже повернулась, собираясь выйти из кабинета, когда за ее спиной раздался голос Мальцевой.
– Задержитесь на секунду, – произнесла та, и Светлане пришлось волей-неволей остановиться в дверях. – Светлана Николаевна, мне неловко вас расстраивать, тем более что скоро Новый год, но работа остается работой, ведь так? – Она взглянула на учительницу и та увидела, что губы завуча даже подергиваются не то от плохо скрываемой злости, не то в предвкушении гадости, которую она собиралась вытряхнуть на голову несговорчивой коллеги. – Если посещение ваших уроков администрацией и мной, в частности, не даст никаких положительных результатов, на ближайшем педагогическом совете, как это ни прискорбно, мне придется поднять вопрос о вашей недостаточной квалификации не только как преподавателя, но и как педагога.
– Я могу идти на урок? – бесстрастно спросила Светлана.
– Можете, – царственно кивнула завуч.
Когда их разделила дверь, Мальцева прошептала:
– Или-или, дорогуша. Третьего не дано.
* * *
Двадцать седьмое декабря было понедельником, тем счастливым методическим днем, когда Светлане не нужно идти в школу.
Предполагается, что такие дни даются учителю для дополнительной подготовки к занятиям на всю последующую неделю. Считается, что в методдень, забросив личные заботы и проблемы, учителя ни свет ни заря садятся писать конспекты уроков, проверять стопки тетрадок или, того лучше, опрометью бросаются в библиотеки, чтобы заняться чтением научной литературы.
За всех сказать сложно, возможно, что некоторые учителя именно так и поступают, но, помимо необходимости подготовиться к грядущей школьной неделе, у Светланы обычно находилась масса дел и занятий, не касающаяся ее профессиональной деятельности никоим образом. Часть дня она действительно проверяла накопившиеся работы, но вторую часть использовала в своих личных интересах.
Поскольку близился Новый год и через три дня наступали школьные каникулы, у Светы появилась небольшая передышка, позволяющая ей в этот методический день откровенно пофилонить, занявшись исключительно собой и своим жилищем.