* * *
Журавли,
как горнисты в строю,
над землею трубили зарю,
и оранжево
у пруда
аистенком кружилась звезда.
А теперь из ночного пространства
бьется в форточки
наших квартир
тот, что в детстве далеком
остался, —
на березовой ветке снегирь…
* * *
Тяжелеет как яблоня
небо, полное сини,
И разносят ветра
листопад над Россией.
И летит листопад —
красно-бронзовый звон,
И сквозь память летит
и сквозь Вечный Огонь.
Мать стоит поседевшая
у подножья огня.
Не дошел ее сын
до победного дня.
И звучит тишина,
натянувшись струной,
Между памятью матери
и прошедшей войной.
* * *
Роняют тихо деревца
Листву на подоконники,
Как будто письма от отца —
Скупые треугольники.
Бессмертием обагрена
Печально осень льется,
льется.
И, кажется, вот-вот
зажжется
От медных листьев тишина.
И, значит, скоро по лугам
Снег полетит печально-белый…
Как искры проседи несмелой
У нас по молодым вискам.
Виталий Кальпиди
* * *
Мне не понять войны меж вечностью и годом,
меня копили те, что канули на ней,
но раньше провели по темным коридорам,
там жизнь моя текла, и старший крикнул: «Пей!»
Столетие мое, я жизни не покину,
пусть факельщики тьмы и выстроят конвой.
Два миллиона лет я пробивал плотину
небытия. И что? Уже пришли за мной…
Нефть
Шарообразен Бог кустарника.
Бессилен плоский Бог осоки.
В одежде рыб плывут молоки
на стол чумазого нефтяника.
Смешна индустриализация
в балетном вывихе реки,
но обалдели старики,
когда заговорила рация.
А каланча деревни бросовой
была задумана как церковь.
И расцвела, как фокус в цирке,
река бензиновыми розами.
Нефть ерзает, как слякоть грязная,
как выдохшиеся борцы.
А рядом ходит Бог на цы-
почках, судить-рядить обязанный.
Но, как чекист времен Дзержинского,
прораб участка № 9,
из кадра выдернув деревья,
всю местность оснащает вышками, —
я каламбурю не из подлости:
ведь из внутриутробной волости
я выплыл в этот мир без риска
по чистым водам материнским.
Юрий Кашин
На свадьбе
…А над деревней ночь плескалась,
она сгущалась все темней.
А мне на свадьбе не плясалось
и становилось все грустней.
И я с веселого подворья,
прикрыв калитку, в ночь шагнул.
И месяц, как знакомый дворник,
мне заговорщицки мигнул.
И ночь качала на ладонях
меня, с деревней заодно.
А где-то близко ржали кони,
как в приключенческом кино.
Вобрав в себя прохладу ночи,
на свадьбу шумную вернусь,
хвачу штрафной и что есть мочи
за пляску буйную рванусь.
И что с того, что не плясун я,
ведь эта пляска для души.
Коль сердце радостью плеснуло
с гармонью в лад — айда, пляши!
Пляши…
Вот с грустью лишь управлюсь,
переборю ее сполна…
Иду, а ночь колышет травы,
и звонко плачет тишина.
Вера Киселева
* * *
Вечер тихо касался оград
И наощупь окутывал сад.
Пела мама на чистом крылечке.
Я люблю, когда мама поет,
Словно ветка по речке плывет,
По равнинной, замедленной речке.
Все такие простые слова,
Но как будто восходит трава —
Пробуждаются тонкие связи
С той войной, что была не со мной,
С полем льна и с лучиной слепой,
С засыхающим деревом вязом.
Стали сутью моею во мне,
Неразрывно сплетясь в глубине,
Песни русские, мама, Россия.
И стоит над крылечком звезда
На года, на века, навсегда,
Освещая заботы простые:
Чтобы в поле ходили стада,
Чтобы в речке не сохла вода,
И горланил петух спозарани,
Чтоб земля зеленела весной
И из горницы плыл за окно
Чистый запах цветущей герани.
Ясная Поляна
Хрустальный купол полон синевы.
Как ты прозрачна, Ясная Поляна!
Деревья так мудры и постоянны,
Что хочется с деревьями на Вы.
Над головой сомкнулась тишина,
И я могу спокойно оглядеться.
И, словно невесомую, меня
Раскачивает собственное сердце.
Щекой касаюсь сморщенной коры,
От чувства непонятного немею.
Я принимаю это, как дары,
А отдарить, наверно, не сумею!..
А на округлых фразах тонкий лак,
Экскурсовода голос раздражает:
Он слишком равнодушно обнажает
Всю жизнь его.
Все так и все не так!
Его душа живет в страницах книг.
Они над временем и вне религий,
Но Лев Толстой
настолько был велик,
Что не сумел
в свои вместиться книги.
Любые рамки гению тесны,
И нравов и законов давят своды.
И посреди такой большой страны
Свободный ум свободы не находит.
Мир затаился. Он совсем не прост.
В нем зреют беспокойные известья…
Какой неразрешаемый вопрос
Его погнал из тишины поместья?
Возможно, мысли, что остались за
Пределом книг —
искали воплощенья!
Возможно, правда вторглась,
как гроза,
Грозя его идее всепрощенья.
Кто знает! И кому о том судить,
Великий граф —
известен и неведом!
А всем догадкам —
вылиться в труды
На хлеб насущный мудрым
толстоведам.
…Весь парк охвачен золотой
листвой,
Осенний воздух августовски синий.
И я иду аллеей по России,
Где Анна шла, Болконский
и Толстой!
Инна Лимонова
* * *
Как я живу — так ходят по жнивью.
Мои ступни исколоты — шагаю.
Так строки в строфы, мучаясь, слагаю
И так крутое зелье жизни пью.
Кого люблю? Теперь люблю весь мир!
Люблю тебя — ты лучший в целом свете.
Но главное не мы с тобой, не мы,
А наши очень маленькие дети.
Когда они взахлеб зовут к себе
И затихают на моих ладонях,
Я обо всех необогретых помню,
Я целый мир могу вот так же греть.
Жги мне ступни, шершавая стерня!
Как без любви, мне не прожить без боли!
Весною вновь зазеленеет поле,
Чтоб лечь под ноги нашим сыновьям.
* * *
Льняная скатерть утреннего луга.
Туман окутал речки синеву, —
полувосторга крик, полуиспуга:
«Простудишься!» — но я уже плыву.
Чуть-чуть знобит, слегка пугают глуби
разверстые, глотая взмах руки.
Но если ты меня и вправду любишь,
войди за мной в крутую стынь реки.
Ты вправе и рискнуть и уклониться,
но эхо зова древнего в крови…
Мы нынче снова рыбы или птицы,
ну что же ты, ну что же ты, плыви!
…Меня речным течением относит.
Тебя не слышно. Голубеет высь.
И незнакомый голос тихо просит:
«Вернись ко мне, вернись ко мне… вернись…
Ким Макаров
Отдохновение
Отдохновенье для души —
Уйти к реке, сидеть на зорьке
И видеть в утренней тиши
Томленье вод, зари узорье.
Отдохновенье для души —
Моих друзей простое братство.
Вчера на огонек зашли —
Застолью скромному предаться.
Отдохновенье для души —
Когда в ночи идешь на плаху
Стихов… И сердце так спешит!
И бьется птицей под рубахой.
Отдохновенье для души —
Когда с женой любовь — не служба.
Здоровы дети, хороши…
И с тещей — золотая дружба.
* * *
Осень. Воздух золотист.
Льется легкий желтый лист.
В поле тихо. Спят стога.
Кружит в небе пустельга.
Вдоль дороги — след телеги
да березовые слеги,
словно осень уезжает…
Даль примолкла —
провожает.
Владимир Носков
* * *
Старушки в доме престарелых
Живут от нас через реку.
Мерцает свет платочков белых
На том, на нашем берегу.
К ночи, когда на перевозе
Туманный стелется закат,
Они в отвесные березы
Уходят, словно в снегопад.
Уходят, полные терпенья,
В разлуку веря не совсем.
Но нет взаимопритяженья
Меж этим берегом и тем.
Молчат уключины и тросы.
И знаю я наверняка,
Что это нас от них уносит,
Как льдину от материка.
Еще ясней за далью плеса
Высокий свет платков льняных,
Не исчезающий в березах,
А растворяющийся в них.
* * *
В эту светлую ночь
Я услышал: звенят тальники.
Я проснулся,
когда
межозерье в серебряных бликах.
Два ствола за плечом,
Но пока отдыхают курки,
Слышу все родники
от таймырских болот до арыков.
Так светло на земле!
Так от лунного света светло!
Два ствола за плечом —
неужели для хищного дела!
И уютный такой —
неужели кому-то во зло
ниспадающий гул
на краю звукового барьера…
* * *
Я умру не с последним дыханьем,
А как только не тронут души
Банный запах осенней елани,
Голос птицы в небесной глуши.
Дни сшибаются — льдиной на льдину,
Рушат берег, ломают лозу.
Посадил под окошком рябину,
Диковатую, словно в лесу.
Чтоб в эпоху, где смерть на дорогах,
Где мгновенно сменяется Бог,
Не остаться без трепетной, строгой,
Пережившей немало эпох.
Это ж, право, такая удача:
Факел жизни, порывистый куст…
Но сама она плачет и плачет
И пугается, лишь прикоснусь.