Запросы на пограничные пункты Брест и Выборг отправлены, ответы получены: в названных пунктах Олег Канунников границу не пересекал. Иными словами, либо он сошел с поезда раньше, либо он вообще ни одним из этих поездов не уезжал, а улетел, например, самолетом. Ответы от авиакомпаний пока не получены. По свидетельству помощника, Кирилла Сайкина, и секретаря Жанны Дорошенко, ни о поездке в Прагу, ни о поездке в Хельсинки по делам фирмы ничего не говорилось и о покупке билетов на 14 ноября в эти города они не слышали.
Все говорит о том, что убийство Милены Погодиной планировалось Канунниковым заранее. Он взял билеты на три разных поезда, чтобы замести следы.
Конечно, два из трех билетов он приобретал в понедельник в первой половине дня, так что можно предположить, будто умысел на убийство возник у него внезапно, под влиянием какой-то неожиданно полученной информации, но в эту схему не укладывается купленный накануне билет в Прагу. Зачем он его покупал, если не было необходимости в служебной командировке? Значит, готовился загодя. Сначала взял один билет, по которому ехать все равно не собирался, а в день убийства вдруг сообразил, что три-то билета всяко лучше одного, вот и подстраховался.
Что касается возможного мотива убийства, то на сегодняшний день, помимо первоначальной версии об убийстве с целью устрашения Павла Седова, выдвинуты еще две рабочие версии: убийство по личным мотивам, если будет установлено, что Погодина и Канунников были любовниками, и убийство из-за денег, оставленных Погодиной ее бывшим сожителем, личность которого пока не установлена, известно лишь, что он принадлежал к криминальной среде и был убит где-то за границей примерно летом - осенью 2000-го или в самом начале 2001 года. Версия об убийстве на почве любовных отношений пока подтверждения не находит; о том, что Канунников был любовником Погодиной, заявляет только мать Олега, больше никто из выявленных и опрошенных свидетелей об их знакомстве не знает, так что показания матери пока дальнейшего подтверждения не нашли.
У следствия в самом начале появилась еще одна версия, согласно которой убитая женщина, обнаруженная в квартире Канунникова, вовсе не была Миленой Погодиной. Однако версия эта подтверждения не нашла, ибо потерпевшая была безоговорочно опознана не только своим сожителем Седовым и родителями, но и приглашенными в морг тремя сокурсницами. Более того, фотография Милены в ряду других фотографий предъявлялась родителям Олега Канунникова, и они уверенно указали на нее как на давнишнюю подружку сына.
Отрабатываются связи потерпевшей как по месту учебы, так и выявленные по информации, представленной компанией мобильной связи, о телефонных номерах, с которых или на которые производились звонки с мобильного телефона Погодиной.
Родители и члены семьи Погодиной и Канунникова подробно опрошены, установлено имя возможного свидетеля, обладающего необходимой информацией, это некто Светлана Зозуля, одноклассница Погодиной, однако Зозуля в Москве не зарегистрирована, и на данный момент место ее нахождения не выявлено.
Большаков слушал внимательно, делал в блокноте какие-то пометки, по ходу доклада задавал уточняющие вопросы и делал весьма толковые замечания. Преодолеть неприязнь к новому шефу Настя не могла, но не могла и не признаться самой себе, что давно уже не испытывала такого удовольствия, отчитываясь о проделанной работе. Афоня был совсем не таким, он слышал только то, что хотел слышать, и пропускал мимо ушей любую информацию, которая не укладывалась в выстроенную им самим схему. Эта отбрасываемая им информация порой добывалась такими потом и кровью, и сыщики так ею гордились! А Афоня расправлялся с ней, как с ненужным мусором, поэтому доклады обычно оставляли у них привкус горечи и обидное ощущение впустую потраченных сил, не говоря уж об унизительном чувстве собственной интеллектуальной неполноценности: они-то думали, что добытые сведения дают новый толчок делу или, по крайней мере, вносят новые нюансы, а оказывалось, что они дураки и ничего не понимают.
Обсудив то, что рассказала Каменская, Большаков начал задавать вопросы об оперативниках, работающих по делу об убийстве Погодиной.
- Как вы считаете, - спросил он под конец, - мне нужно звонить в округ, чтобы работу поручили другим сотрудникам или подключили кого-нибудь посильнее?
Настя пожала плечами:
- Да нет, Хвыля нормально работает, оперативно. И второй мальчик, Рыжковский, тоже. Во всяком случае, у меня лично претензий к ним нет.
- Ну что ж, очень хорошо. А как наши ребята? Вы всеми довольны?
- Константин Георгиевич, из наших по этому делу работает, кроме меня, только Зарубин, а мое мнение о нем вы и так знаете. Он - отличный сыщик, очень мобильный и достаточно опытный. Между прочим, в нашем отделе у него самая большая агентура.
- Знаю, - усмехнулся Большаков. - Ко мне есть вопросы? Может быть, просьбы?
Настя набрала в грудь побольше воздуха. Просьба у нее была: завтра на заседании кафедры должна обсуждаться ее диссертация, и было бы очень неплохо, чтобы начальник разрешил ей уйти с работы. Впрочем, для сыщика понятие «уйти с работы» является эфемерным, они и без того основную часть рабочего времени проводят в бегах и в кабинетах не больно-то рассиживаются, посему проконтролировать, где они находятся и чем занимаются, - затея пустая, однако хотелось бы обойтись по возможности без вранья. Не в том она возрасте, чтобы по пустякам обманывать начальника, тем паче сам Большаков не далее как в понедельник заявил, что для окончания работы над диссертацией она может брать столько свободных дней, сколько нужно. Хотя не исключено, что это было всего лишь пустой декларацией для завоевания ее расположения. Но был еще и вопрос, который Насте очень хотелось задать, но не хватало решимости. С чего же начать, с просьбы или с вопроса?
Она решила начать с вопроса В конце концов, она спросит и посмотрит, что ответит Большаков. Если ей покажется, что он неискренен или вообще уклоняется от ответа, значит, доверять ему нельзя, тогда и просьбы никакой не будет, а будет мелкий и недостойный сорокапятилетней женщины обман. Ну и пусть.
- Есть вопрос. Симаков и Дуненко подали рапорты с просьбой перевести их в другие службы. Почему?
- А вы сами их не спрашивали? - улыбнулся Большаков.
- Нет. Я не вчера родилась и понимаю, что они сделали это не по собственной инициативе. Вы их к этому подтолкнули. Вы пришли к нам в понедельник утром, а в понедельник к вечеру они уже подали рапорты. Если я лезу не в свое дело - вы скажите. Я не обижусь, я все понимаю. Но мне действительно интересно, чем они вам не угодили. Вы же их совсем не знаете. Чем они успели провиниться перед вами за неполный рабочий день? Или вы лично их чем-то не устраиваете, и они успели понять это опять же за один неполный день?
Начальник вздохнул и долго смотрел в окно. «Все ясно, - удрученно подумала Настя, - он не собирается мне отвечать и теперь придумывает, как выйти из положения. Дать понять, что это не мое дело? Боится. Не хочет портить отношения. Значит, нужно быстренько сконструировать удобную ложь, такую, которая меня устроит и которую нельзя будет слишком легко разоблачить. Костя Большаков с умненькими глазками не так прост, чтобы пойти на топорное вранье или на начальственное хамство. Ну, миленький, и как же ты будешь выкручиваться?»
- Анастасия Павловна, - наконец начал он, - вы помните убийство на пляже в Серебряном Бору? Летом прошлого года.
А это здесь при чем? Убитый - знакомый нового шефа? Или у него был личный интерес в результатах расследования? Работа по делу тогда закончилась, как говорится, ничем, следователь пришел к выводу, что имела место обоюдная драка, затеянная самим потерпевшим. В деле было много сомнительных моментов… А, да что душой кривить, никаких сомнительных моментов там на самом деле не было, и Настя это отлично знала, но… Но.
- Помню.
- Ведь по этому делу работали как раз Симаков и Дуненко.
Он не спрашивал, он утверждал, но Настя все равно сказала:
- Да.
Как будто Большаков и без нее этого не знал.
- Анастасия Павловна, сколько они взяли?
Она почувствовала, как сердце сорвалось в пропасть и пропустило несколько ударов. Он и об этом знает… Вот черт! Убийством в Серебряном Бору Настя не занималась, только слышала короткие отчеты на оперативках, но все равно заподозрила неладное и ради любопытства кое-что выяснила. Доказать все равно ничего было нельзя.
- Я… не знаю, - выдавила она.
- Но ведь взяли?
- Похоже, что да. Вы же понимаете, - начала было Настя, но Константин Георгиевич ее прервал:
- Я все понимаю. В Москве тариф на такого рода услуги колеблется от двадцати пяти до сорока тысяч долларов. Если исходить из сложности дела, Симаков и Дуненко взяли тысяч тридцать - тридцать пять. Со следователем, само собой, поделились. Или у вас другое мнение?
Настя подняла голову и посмотрела прямо в глаза начальнику.
- Я думаю, было наоборот. Деньги взял следователь и поделился с нашими операми.
Она запнулась. На самом-то деле она была глубоко убеждена, что делился следователь не с оперативниками, а с начальником отдела полковником Афанасьевым, а уж тот отстегнул ребятам от щедрот своих. Но можно ли доверять новому шефу настолько, чтобы сейчас говорить об этом?
- Кто с кем делился - большого значения не имеет, - словно прочтя ее мысли, произнес Константин Георгиевич. - В любом случае для меня неприемлемо работать с людьми, которые делают из раскрытия убийства источник обогащения. Я дал им это понять, после чего оба немедленно написали рапорты. Я ответил на ваш вопрос?
- Почти, - кивнула она.
Большаков слегка приподнял красиво очерченные брови:
- Что-то неясно?
- Как вы узнали?
- Ну, большого ума не надо, - рассмеялся он. - Вы сами по этому делу не работали, и никто вам впрямую ничего не говорил, но вы же узнали. Почему я не могу?
Да, действительно… Сколько же времени он готовился к вступлению в должность, если так много знает о жизни отдела в целом и о каждом из сотрудников?