- Ладно, ребятки. - Давыдов со вздохом выключил компьютер и принялся собирать со стола бумаги и прятать их в сейф. - Кому что делать, мы решили, в понедельник доложитесь. Вопросы есть?
Оперативники переглянулись, словно определяя, кто из них окажется самым нахальным. Самым нахальным оказался Зарубин.
- Нет, Федор Иванович, все ясно.
- Ну, тогда у меня будет вопрос, - голос следователя стал сухим и неприятным. - Вы когда закончите дурака валять, а? Вы когда начнете нормально работать? Мы тут с вами три часа совещались, так из них два - выясняли, кто из вас чего не сделал и почему. Вы думаете, я лопух старый и ничего не вижу? Думаете, я вашему начальству до сих пор на вас бочку не накатил, потому что считаю вас ударниками коммунистического труда? Нет, ребятки, не считаю я вас ударниками. Мне просто жалко вас, не хочу портить ваши отношения с вашим же руководством. Вот ты, Ваня, - обратился он к мрачному насупленному Хвыле, - всего месяц как из другого округа перевелся, тебя новое твое начальство совсем не знает, не хочу тебе репутацию портить. Ты, Витенька, - он ткнул пальцем в Рыжковского, - вообще салага еще, только-только из милицейской академии на землю пришел, опять же жалко твое личное дело поганить, потому как опыта у тебя - с гулькин нос. Да и у Настюхи с Сережей новый начальник. Жалею я вас, обормотов, вот и молчу. А не надо бы.
- А откуда вы знаете? - не справился с удивлением Витя Рыжковский.
- Я, сынок, всегда все знаю про людей, с которыми работаю. Ну что, по домам?
Все стали подниматься и прятать в сумки и карманы блокноты, и в этот момент зазвонил телефон. Давыдов снял трубку и, нахмурившись, слушал собеседника. Настя уже успела застегнуть куртку и сверху замотать вокруг шеи длинный шарф, когда следователь произнес:
- Ладно, давай приезжай. Я в кафе буду, за углом. Знаешь? Ага. Вот там меня и найдешь. А то я с утра не жравши. Потом, если надо будет, вернемся, скажешь мне все под протокол.
Он положил трубку и, поймав вопросительный взгляд Насти, проворчал:
- Седов оклемался. Какая-то срочная информация у него. Придется подождать.
- Всем? - безнадежно спросил Иван Хвыля.
Во время совещания он то и дело посматривал на часы и нетерпеливо ерзал, было видно, что неторопливое многословие следователя его раздражает, у него дела, он спешит, а тут…
- Всем, - зловредно припечатал Давыдов, вперив в оперативника особенный взгляд.
Настя не смогла сдержать улыбку. Она знала Давыдова давно и прекрасно понимала, что Хвылю он, конечно, отпустит. Но не сейчас, а минут через пять. Пусть парень понервничает, позлится.
Так и случилось. Они вышли из здания городской прокуратуры, дошли до кафе за углом, и уже перед самым входом следователь остановился и внимательно оглядел свою свиту.
- Ладно, - милостиво проговорил он, - ты, Ваня, иди, и ты, Витя, тоже свободен. А вы, - он ткнул пальцем в Настю и Зарубина, - со мной останетесь, будете Седова ждать.
- Минуй нас пуще всех печалей, - едва слышно пробормотал Сергей, толкая тяжелую дверь и пропуская Настю вперед.
- Ага, только пока непонятно, это проявление барского гнева или барской любви, - шепотом отозвалась она.
Давыдова здесь знали, это стало понятно с первых же секунд. Народу в кафе было много, что и неудивительно для субботнего вечера, но их тут же провели за каким-то чудом оставшийся свободным столик у окна. Следователь действительно был голоден, он заказал суп и фирменное блюдо из судака, Зарубин, не страдавший плохим аппетитом, попросил принести свиную отбивную, Настя же ограничилась одним салатом, который оказался гигантской порцией свежей зелени с редкими вкраплениями мелко нарезанных овощей. Есть не хотелось. Полученную от следователя выволочку она считала более чем справедливой и в очередной раз взялась за решение набившей оскомину задачки: уходить с оперативной работы или оставаться. Если уйти, то что о ней подумает Большаков? Он с таким трудом пробил ее новое назначение, повысил ее в должности, он так искренне просил ее остаться и спрашивал, что ему нужно сделать, чтобы она не уходила. Она ответила, он выполнил ее условие, и как после этого уйти? Как она будет выглядеть в его глазах? А если остаться и все время думать о том, что силы уже не те, что мозг работает не так быстро и четко, как раньше, и постоянно ловить себя на том, что недоделала, недодумала, совершила очередную ошибку, и ощущать на себе косые взгляды, и прятаться от этих взглядов, понимая, что она занимает чужое место, на которое можно было бы взять кого-то помоложе, посовременнее, пошустрее? А если все-таки уйти и потом рыдать ночами в подушку, тоскуя по любимой работе, и отравлять жизнь не только мужу, но и себе самой?
Свежая зелень казалась кисловато-безвкусной, как смоченная уксусом бумага, но Настя мужественно жевала, стараясь, чтобы лицо выглядело прилично.
- Охохонюшки, куда мы катимся? - монотонно причитал Федор Иванович, ловко расправляясь с обильной трапезой. - Ну вы посмотрите на этих мальцов, на Ванюшку с Витюшкой. Чему их учили? О чем они думают? Собирать информацию - это они ловки, спору нет, а человек-то где, человек? Неужто им не объяснили, что в деле раскрытия преступления не информация самое главное, а человек? От человека надо плясать, от характера его, от строя мысли, от нервной системы. Они эвона сколько бумажек мне насобирали, фамилий - что твой телефонный справочник, за год не обзвонишь, а что мы про Канунникова этого узнали? Да ничего! Перечень его одноклассников, однокурсников, товарищей по работе, с которыми он на строительстве работал, соседей по дому да по двору, и что? Что мне с этих списков-то? Ты мне не список подавай, а содержание: мол, такой-то и такой-то у него характер, то-то и то-то он любит, а вот это, наоборот, ненавидит, в таких-то ситуациях поступает вот так, а в других - вот эдак, потому как на этот счет у него твердые принципы и правила есть, а вот на эту тему он совершенно беспринципный. Для того чтобы такие сведения собрать, надо уметь с людьми разговаривать, надо уметь в душу к ним влезать и язык развязывать, а это разве наши мальчишки умеют? Не умеют они ни черта! Только и могут, что списки собрать и мне на стол положить. Охохонюшки, работа наша грешная…
Он отодвинул опустевшую тарелку, еще несколько минут назад до краев наполненную дымящимся супом, и зорко наблюдавший за ними официант тарелку сей же момент подхватил и немедленно кинулся нести фирменного судака.
- Федор Иванович, но ведь на то, чтобы списки составить, тоже время нужно, и немалое, - осторожно заступилась Настя за молодых оперативников. - И потом, они адреса выясняли, где может прятаться Канунников, и проверяли их по всей Москве и Подмосковью, в другие города запросы посылали. Они просто не успевают, слишком мало времени прошло, а их всего двое.
- А почему их двое всего? Вот я тебя спрашиваю, почему их только двое? Кто принимал решение, сколько их должно быть? Я умом-то понимаю, что для работы по убийству четыре опера - достаточно, если они грамотные, но у нас получается только три, потому как Ванюшка с Витюшкой вдвоем на одного работника тянут, да и то с трудом. Но ведь у нас не только расследование убийства, у нас еще и розыск скрывшегося подозреваемого. А куда Управление организации розыска у нас подевалось? Умерли там все, что ли? Или их упразднили-сократили? Почему Ванька с Витькой должны за них работу делать?
Настя пожала плечами. Претензии следователя были справедливы, но что она могла ответить? Эти вопросы решает руководство, а не она. А какими соображениями руководствуются начальники, решая служебные вопросы, она за двадцать с лишним лет службы так до конца и не поняла. Знала только, что в результате многочисленных реорганизаций, переименований, структурных изменений и бешеной кадровой текучки сотрудники, равно как и начальники, почти полностью утратили, во-первых, представление о том, кто чем и в каком порядке должен заниматься, а во-вторых, умение поддерживать оперативные связи между подразделениями. Есть такое понятие: время прохождения команды. Так вот это время, в прежние, доперестроечные времена измерявшееся минутами, сегодня измеряется не то неделями, не то месяцами, а иногда и вообще ничем не измеряется, потому как команда не проходит вовсе. Застревает где-то, оседает и потихоньку покрывается плесенью.
Зарубин вскинул голову и уставился в окно.
- О, глядите-ка, нашего друга привезли. Похоже, он сам-то за рулем пока сидеть не может.
Настя и Давыдов оторвались от еды и посмотрели на улицу. Из остановившейся перед кафе машины вышли Седов и какая-то женщина, а сидевший за рулем мужчина остался в салоне. Женщина заботливо поправила на Павле шарф, выбившийся из куртки, и что-то торопливо сказала. Седов отмахнулся и побрел к входу. Женщина снова села в машину.
Выглядел Павел отвратительно, но было заметно, что он старался привести себя в порядок. Веки набрякли, белки глаз в красных прожилках, под глазами темные мешки, но чисто выбрит и с вымытыми волосами. И запах перегара, тяжелый, душный, острый, от которого Настю мгновенно замутило. У немедленно подскочившего официанта он попросил двойной эспрессо и минералку с газом.
- Ну, сынок, рассказывай, - ласково проговорил следователь, и Настя в очередной раз удивилась его способности менять тон. Только что он разговаривал сердито, был недовольным и ворчливым, а тут в мгновение ока превратился в заботливого дядюшку, опекающего убитого горем племянника.
- Мне сегодня сообщили, что убит мой источник. Теперь вы понимаете, что идет атака конкретно на меня, лично на меня. Сначала убили Милу, теперь моего человека.
- Ну так это в корне меняет ситуацию, - оживился Давыдов. - Теперь легче будет. По какому делу с тобой работал этот источник? Среди фигурантов мы убийцу-то и отыщем. Или заказчика.
- В том-то и дело, что я с этим источником уже давно не работаю. В учетах он числится, но я с ним уже больше года не контактирую. Наркоман, мозги совсем дырявые стали, как такому доверять?