– Теперь мы с тобой будем жить долго и счастливо.
– Значит, я уже никому не нужна? И ничего мне не угрожает? С меня уже состригли мое везение, как шерсть с овцы, я могу гулять, пока не отрастет новая?
– Все будет совершенно хорошо.
– Ты не говоришь мне всего…
– Ах, Павла, какая разница, что я говорю…
Это правда, поняла Павла, сжимая его руку. Какая разница, что он говорит. Важно, что он делает…
Стефана легко сломила несмелое желание Павлы отпраздновать свадьбу скромно; с точки зрения Стефаны, все главные события жизни должны были устраиваться в строгом соответствии с протоколом. Приглашены были ближние и дальние родственники, Павлины школьные подруги, Раздолбеж, секретарша Лора, два десятка Павлиных сослуживцев и среди них почему-то оператор Сава – впрочем, он, вероятно, притащился без приглашения, просто увязался за кем-то из приятелей, а прогнать его, разумеется, никто так и не собрался.
– С вашей стороны что же, никого не будет? – допытывалась Стефана у Тритана. И возмущенно фыркала – что это за жених, к которому никто не придет на свадьбу?!
Веселье, как ни странно, получилось на славу.
Лихо проскочили протокольную часть.
Помянули родителей; Павла испытала укол совести, потому что Стефана знала все положенные ритуалы, а она, Павла, нет.
А потом развернулось гуляние.
Раздолбеж до глубины души был потрясен внезапным Павлиным превращением, а потому напился быстро и необратимо, после чего стал настоящим центром компании; ни один его подчиненный – а таких на свадьбе было десятка полтора – не мог пройти мимо, удержавшись от фривольной беседы.
– Господин Мырель, так пятничный выпуск представляем на премию или нет?
– Лас… точка, конечно предса… представляем…
– А то, что там по заднему плану кошка ходит?
– Какая кошка… ласточка…
– Господин Мырель, так мы договорились насчет отпуска в августе?
– Лорочка, ты лучшая в мире… Лорочка… такая вот…
– Господин Мырель, вы слышали, Мика кассету в фонтан уронил?
– К…как?..
– Господин Мырель, ваш тост! Пожелайте же чего-нибудь нашей Павле, пожелайте ей!..
Раздолбеж желал. Прерывал чужие тосты и желал снова, надо сказать, совершенно искренне; во время всеобщего танца он даже сделал над собой усилие и встал из-за стола, чтобы, шатаясь, подойти к Павле и ущипнуть ее за ляжку. То есть он думал, что это ляжка, а на самом деле это было кресло.
– Гос…подин Тодин, наши поздравления… Это чудная специалист… ка… Идея детской передачи… анонсы, ах, какие анонсы, м-ма-стерство… Молодец…
Оператор Сава вел себя странно. Павла то и дело ловила на себе его задумчивый, прямо-таки нежный взгляд; Сава сидел за перегруженным объедками столом, игнорировал улыбки девушек и за весь вечер поднялся только один раз – чтобы пригласить Павлу на танец.
Собственно, она не собиралась танцевать вообще. Она сидела, словно в чаду, меланхолично пережевывала один и тот же кусок копченого мяса и воспринимала происходящее отстраненно, будто случайная посетительница; Сава на какую-то минуту вытащил ее в реальность.
– Потанцуй, – шепотом сказал Тритан за ее спиной.
Через минуту у нее закружилась голова.
– Знаешь, какое самое печальное в мире занятие? – спросил Сава, бережно препровождая ее на место. – Вечно сожалеть об утраченных возможностях… О том, что могло бы сбыться, да не сбылось…
Павла пропустила его слова мимо ушей.
Со стороны Тритана на свадьбу явились все-таки двое гостей. Оба ни с кем за весь вечер так и не познакомились, не выпили ни капли спиртного – сидели тихо и скромно, один в зале, другой на террасе, и задумчиво поглядывали по сторонам.
Господин Раман Кович явился, когда веселье перевалило свой пик и кое-кто из гостей стал уже подумывать об эвакуации. Павла совершенно не удивилась, увидев его в дверях. Как будто такой сложный спектакль, как Павлина свадьба, оказался бы обедненным и пресным без столь значимой в ее судьбе фигуры.
– Ага, – задумчиво сказал за ее спиной Тритан. – Я так и знал, что он не утерпит.
Стоя в дверях, Кович огляделся; его появление было тут же замечено, со всех сторон послышались приветствия, а Раздолбеж подскочил и восторженно чмокнул новоприбывшего коллегу в блестящую залысину на лбу. Все зааплодировали.
– Поздравляю, Павла, – сказал Кович, останавливаясь в двух метрах от сидящих за столом молодых. – Тритан, можно тебя на минутку?
Кович выглядел скверно – жертва бессоницы и стресса. Вряд ли он явился сюда для поздравлений; Павла ощутила внезапный приступ раздражения. Сколько можно? Как долго этот человек будет мучить ее своими подозрениями, запугивать, сбивать с толку?..
– Павла, ты не будешь скучать? – спросил Тритан, поднимаясь; оба молодых человека, молчаливых Тритановых гостя, быстро взглянули сначала на него, а потом на Павлу.
– Что-то случилось, Раман? – невинно поинтересовалась Павла, глядя в воспаленные глаза Ковича.
– Поздравляю, – повторил тот, глядя в сторону.
Таким тоном обычно не счастья желают, а обещают крупные неприятности.
В парке пахло хвоей. Сверху, на террасе, курили в десять сигарет, в темноту валились, как снег, сизые хлопья пепла.
– Чего ты от нее хочешь? – без предисловий спросил Раман, поставив ногу на сидение пустой скамейки.
– Я люблю ее и хочу быть ее мужем, – без колебаний ответил стоящий перед ним человек. Пролумрак скрадывал выражение его лица.
– Не ври мне, егерь, – Раман стиснул зубы, чтобы раньше времени не взорваться. – Ты чуть не довел ее до сумасшествия – в собственных целях. По твоему приказу над ней измывались, как над лабораторным животным – скажешь, нет?
– Да, – отозвался из темноты Тритан Тодин. – Не совсем так, как ты рассказываешь – но по смыслу верно. Продолжай.
Раман проглотил жгучую слюну. Наверное, плюнь он сейчас Тритану на лацкан – и жениховский наряд задымится, расползаясь дырой.
– Ты используешь ее, егерь. Я хочу знать, зачем она тебе нужна.
В глубине парка яростно звенели цикады.
– Ты многое хочешь знать, постановщик. Но решительно отказываешься сопоставить все то, что тебе и так известно. Павла – ценный приз, ты еще не понял? За Павлой стоят… Сказать для начала, сколько раз я уже спасал ее от верной смерти?
– Имитатор, – усмехнулся Раман. – Мастер инсценировок.
– Дурак, – с тон ему отозвался Тритан. – Триглавец не допустит, чтобы Павла оказалась в чужих руках. Ее не держат в изоляторе, но… Если она выпадет из поля зрения – хоть на полчаса – координатор лично отдаст приказ об ее уничтожении.
Раману показалось, что в парке резко похолодало. Он невольно взялся за ворот собственной куртки:
– Врешь.
– В Пещере… Ты давно понял, что в Пещере можно дотянуться до всякого. Я тоже кое-чем рисковал, ты что, не понял?! И обернись события чуть по-другому…
Он оборвал сам себя. Вымученно усмехнулся, присел на спинку скамьи:
– Ты сам меня спрашивал, можно ли убрать в Пещере человека… Технически – да. С точки зрения морали… Видишь ли…
– Приказ о ликвидации Павлы был отдан? – спросил Раман, кутаясь в куртку посреди душного вечера.
– Дважды, – отозвался Тодин после паузы. – В подробности посвящать… Короче говоря, я благодарен тебе за соучастие в Павлиной судьбе.
Раман закусил губу, сдерживая внутреннюю дрожь:
– Я не верю ни одному твоему слову, егерь.
– Тогда какого черта ты явился на мою свадьбу, чтобы со мной говорить?!
На террасе звонко смеялись пьяные голоса. Гремела музыка, сыпался сигаретный пепел.
– У меня нет времени, – сказал Тритан сухо. – У меня душа не на месте, пока Павла там одна.
– С ней твои бравые мальчики, – напомнил Раман язвительно. – Надо полагать, ты затащишь их и в супружескую постель?
Тритан пожал плечами. Поднялся и двинулся к лестнице, обратно, в зал.
Раман догнал его на полпути. Хотел схватить за рукав – но удержался.
– Подожди… Тот мужик, который вез Павлу, который ее, как ты говоришь, похитил… он сам умер в Пещере? Или ему помогли?!
Некоторое время Тодин смотрел на него задумчиво, будто решая, стоит отвечать или нет.
Потом решил, что не стоит. Повернулся и пошел прочь.
Утром он проснулся бодрый, отдохнувший и сильный, но задуматься о том, откуда взялась вдруг энергия, означало тут же снова впасть в депрессию. Он помнит одно – ночью он был в Пещере, и все сложилось… удачно. Надо сказать, в последние месяцы это происходит много чаще обычного… Но – хватит. Больше об этом – ни мысли. Главное – работа.
Накануне он попросил кое-кого из своих околотеатральных знакомых изыскать стоящих, с их точки зрения, юношей – на просмотр; кандидатов собралось полтора десятка, пятерых он отправил сразу же, а прочих, ничего не объясняя, повел в малую репетиционную и там взялся прослушивать – наспех, нервно, раздражаясь всякий раз, когда становилось ясно, что очередной соискатель никуда не годится.
Один только раз ему померещился просвет в конце тоннеля. Второкурсник из училища, коренастый и самоуверенный, получающий от своей работы нескрываемое удовольствие; Раман потирал ладони, не решаясь верить своей удаче, и совершенно, как оказалось, правильно – трех минут разговора оказалось достаточно, чтобы пустые глаза парнишки выдали его редкостную душевную ограниченность.
Утро прошло впустую, зато днем явилась инспектура из Управления, двое, один тихий и вежливый, другой нарочито простецкий в обращении, назойливый и шумный. Взяв себя в руки, Раман вспомнил, что сегодня понедельник, а с понедельника ему обещана была проверка, противопожарная безопасность, финансовая дисциплина, охрана труда – и все это в его театре, где он, только он считал себя полноправным хозяином!.. Презрительно усмехнувшись, он предоставил инспекторам полную свободу действий, сам же развернулся и ушел. До дневной репетиции оставалось еще время.
Он бездумно брел по летней улице, невольно останавливая взгляд на оранжевых кабинках телефонов-автоматов; он хотел бы позвонить Павле Нимробец, но звонить никак не стоило – теперь исключительно господин Тодин должен ограждать ее ото всех неприятностей, истинных или мнимых. Теперь ей, вероятно, плевать на судьбу «Первой ночи» Вечного драматурга Скроя; а если и не плевать – он, Раман, не станет делиться с ней даже самыми невинными соображениями. Он потерял союзника, путь и маленького и скромного. Он потерял союзника.