Н. ЛАБКОВСКИЙ
ГОРОСКОП МАДАМ ЕВЫ
Рисунки Ю. ЧЕРЕПАНОВА
М., Издательство «Правда», 1967
Среди чудаков, коллекционирующих самые неожиданные предметы, автору милее всех те, кто собирает книжки библиотеки «Крокодила». Несомненно, только люди, обладающие незаурядным чувством юмора, могут посвящать себя подобному занятию. Однако таких, видимо, довольно много, од этом говорит высокий тираж библиотеки.
Понимая, что его книжка также попадет в руки чудаков-коллекционеров, автор считает лишним упоминать о том, что он родился в 1908 году, что это его пятая сатирическая книжка, что он перевел на русский язык десять книг польских юмористов и. написал с полсотни песен, из которых добрый десяток полюбился слушателям. Какой же коллекционер этого не знает…
БЕЗ КАВЫЧЕК
ГЛАВНОЕ БОГАТСТВО
Я давно работаю над романом. Эго должна быть книга, полная мыслен о человеке, о том, что человек — наше главное богатство и его надо охранять, как зеницу ока. Я еще не решил, как назвать роман. Может быть, я так его и назову: «Главное богатство». Чтобы с первых слов было ясно, что автор берет быка за рога.
Каждое утро я закладываю в пишущую машинку чистый лист бумаги и пишу: «Глава первая». Затем прислушиваюсь.
В подобных обстоятельствах автор обычно прислушивается к голосу своей писательской совести, к своему внутреннему «я», которое брыкается и ржет, как лошадь, рвущаяся на свободу. Но со мною этого не происходит. Я прислушиваюсь к парадной двери, что находится как раз под моей квартирой. Стукнет дверь или не стукнет?
Обычно в это время дня она стучит с интервалами в пять секунд. Вечерами чаще — каждые две секунды, ночью реже — раз тридцать за час. А на рассвете, когда рабочий люд спешит на заводы, дверь стучит со скоростью трех раз в секунду. Но вот внизу раздается хлопанье дверей, мощное, как артиллерийский залп. От него сотрясаются все одиннадцать этажей нашего нового дома.
Значит, все в порядке! Жизнь течет нормально, молено продолжать работать.
Да, так о чем я собирался писать? О том, что человек — наше главное богатство. Его надо охранять, как зеницу ока…
На то, чтобы восстановить в памяти тему моего будущего произведения, ушло, видимо, пять секунд, потому что дверь внизу опять оглушительно хлопнула. Интересно, сколько раз она в среднем хлопает за один будничный день?
Я беру карандаш и начинаю подсчитывать.
Получается, что только одна дверь в моем подъезде стучит 17 тысяч раз в сутки. Но ведь в подъезде две двери — наружная и внутренняя — итого 34 тысячи ударов. В нашем доме 32 подъезда. Перемножаю, получается солидная цифра — более миллиона ударов в сутки. Проживает в вашем доме около 5 тысяч жителей. Делю — получается в среднем 220 ударов на голову…
Не успел я закончить подсчет, как вишу послышался грохот куда более мощный, с металлическим акцентом.
«Все в порядке! — мысленно отметил я. — Жизнь идет нормальным чередом. Сдоба прибыла точно по графику».
Упаси боже, кто-нибудь из читателей, прожинающих в домах, где булочные еще не оснащены передовой техникой, может подумать, будто к нам завозят сдобу настолько черствую, что она гремит, как железо на отремонтированной крыше.
О нет! Сдоба румяная, только что испеченная. Но, как я уже сказал выше, булочная у нас в доме современная, и метод разгрузки хлеба применяется здесь передовой. В стене дома толщиной с метр, примыкающей ко двору, пробит желоб. Для лучшего скольжения он окован железом. Прямо с автофургона в этот желоб кидают крепко сколоченные, обитые для прочности железом деревянные лотки со сдобой. Попадая в желоб, лотки своим ходом прибывают к прилавкам. Каждое соприкосновение лотка с желобом сопровождается скрежетом и грохотом, сравниться с которым может разве только канонада тяжелых орудий. По кирпичным стенам грохот распространяется до самого верхнего этажа, и, таким образом, все домохозяйки нашего дома знают, когда им надо спуститься вниз, чтобы приобрести свежие калорийные булочки.
Со сдобой дело обстоит терпимо. Ее завозят днем.
Несколько менее продуман вопрос о доставке хлеба. Хлеб привозят ночью. Раз десять за ночь весь дом просыпается от пушечных сигналов, и совершенно зря. Никто из домохозяев не может спуститься за свежим хлебом ночью, так как булочная открывается только в семь утра.
Я поинтересовался как-то у заведующего булочной, нельзя ли перейти на менее передовой метод разгрузки и хотя бы по ночам носить лотки через двери, вручную. Булочник окинул меня взглядом черствым, как «ночной» хлеб, и сказал:
— Как вам не стыдно, товарищ. Вы не уважаете труд грузчика. А ведь грузчик — человек. А человек — наше главное богатство, его надо охранять, как зеницу ока!
Я ушел посрамленный. Как я мог заговорить об этом, я, который вот уже скоро год работаю над первой главой романа на эту тему!
Только я собрался подсчитать, какое количество человеко-сонно-часов каждую ночь вылетает в трубу, го бишь в окованный железом желоб, как внизу, справа, что-то завизжало, застрекотало и затряслось. Одиннадцатиэтажный домина заходил ходуном.
«Все в порядке! — подумал я, взглянув на часы. Ровно одиннадцать часов. Механизированная сапожная мастерская начала функционировать. Теперь этот визг и скрежет будет сопровождать в доме все телефонные разговоры, радиопередачи, семейные ссоры и объяснения в любви вплоть до шести вечера».
Нет, к заведующему мастерской я не пошел с рационализаторским предложением. Я мысленно увидел перед собой глаза холодного сапожника и услышал скрипучий голос:
— Как вам не стыдно, товарищ, тянуть нас к ручному труду! И это в то время, когда повсеместно идет борьба за человека, который является нашим главным богатством…
Я собрался было подсчитать, сколько хороших мыслей, сколько добрых слов толст ежечасно в визге моторов, но гул, донесшийся откуда-то слева, направил мои мысли по новому руслу. Домовая прачечная начала сегодня работать с опозданием. Видимо, что-то не ладилось с горячей водой. Теперь она заработала вовсю. Судя по гулу и тряске, количество пуговиц, вырванных с корнями из наволочек и кальсон, будет процентов на десять выше планового.
Я хотел было подсчитать ущерб, наносимый нервной системе человека работой этого бытового предприятия, но вдруг понял, что я просто старый ворчун Ну, хлопают двери, как молотом по голове! Так разве в одном моем доме хлопают? Ну, гудит электрифицированная прачечная, визжит механизированная сапожная, грохочут лотки в технически оснащенных булочных. Чего я хочу? Чтобы наступила в наших квартирах блаженная тишина? А что тогда будет со мной? Я, наверно, не сумею написать ни строчки! Я поспешил перечеркнуть свои вычисления. Секундная стрелка отсчитала пять делений. Внизу раздался оглушительный стук двери.
Ф-фу! Все в порядке! Стало быть, я все-таки напишу о человеке. О том, что он наше главное богатство. О том, что мы должны охранять его, как зеницу ока, в частности от разнузданных дверей, от беспощадных лотков, от распоясавшихся механизмов и от холодных заведующих, которые, прикрываясь заботой о человеке, поминутно портят человеку жизнь.
А ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ…
Санаторий находился в горах, высоко над морем. Мне отвели маленькую, уютную комнату. В столовой усадили за двухместный столик на веранде. Поглощая отбивные, я мог наблюдать, как снуют по лазурной глади пестрые пароходики, до отказа набитые полуголыми бронзовыми курортниками.
Погода стояла отличная, и я приготовился отдыхать, что называется, на полную катушку.
Утром я спустился в столовую в отличном настроении и с отличным аппетитом. За моим столиком уже сидел мужчина средних лет с круглым лицом, на котором почти с геометрической точностью были размещены круглые щеки, круглые губы, круглые глаза и круглые очки.
— Ласточкин, — представился он, протянув мне круглую ладошку, — будем, значит, вместе питаться.
— Очень приятно, — сказал я и, подвинув поближе тарелочку с салатом, потянулся за хлебом.
— Это правильно, что вы берете хлеб правой рукой, — неожиданно произнес Ласточкин.
— А что? Разве это не полагается?
— Да нет! Просто некоторые берут хлеб левой рукой. А вообще, конечно, практичнее брать правой. Правая рука у человека обычно длиннее левой, ею можно больше захватить.
Я отдернул руку и стал есть салат без хлеба. Без хлеба я съел и яичницу, и жареную печенку, и компот.
Возвратившись в свою комнату, я вместо того, чтобы собираться на пляж, стал разглядывать в зеркале свои руки. Мне показалось, что правая рука у меня действительно длиннее левой. Или, скорее, левая была короче правой.
К обеду я постарался прийти пораньше: очень уж не хотелось есть первое и второе без хлеба. Я уже доедал поразительно вкусные жареные грибы в сметанном соусе, когда появился Ласточкин.
— Привет! — сказал он, усаживаясь за столик. — Грибы едите? Вкусные?
— Очень.
— Очень… А знаете ли вы, что самый ядовитый из грибов, аманита-фалоидес, являющийся причиной всех отравлений грибами, обладает прекрасным вкусом?
Я поперхнулся.
Черт побери! У этих грибов действительно был прекрасный вкус…
— Что, небось, волос попался в соусе? — сочувственно осведомился Ласточкин. — Волос в еде разглядишь не сразу. Средний диаметр человеческого волоса равен всего десятой миллиметра.
Я поднялся из-за стола.
— Гулять собрались! — посетовал Ласточкин. — А ведь гроза может быть.
— Откуда гроза? С чистого неба?
— А знаете ли вы, что гром редко можно слышать на расстоянии больше двадцати километров? Может, там уже гремит…
— И-и-…— начал я заикаться от злости, но Ласточкин перебил меня:
— А знаете ли вы, что буква «и» одна из наиболее употребительных в европейских языках? Чаще ее встречается только буква «с». Так, например, во французском языке она встречается 184 раза на каждую тысячу букв.