Она прервалась, задумалась, почесала подбородок, кусочек печенья отклеился и упал. Гортензия мысленно поблагодарила ее за это: трудно, знаете ли, разговаривать на серьезные темы с человеком, у которого к подбородку прилипло печенье.
– Ты можешь разыскать его, если он еще не умер. Не знаю, что стало с ним и с его семьей, я уже так давно уехала из Франции… Я помогу тебе, Гортензия, я помогу тебе, потому что ты талантлива.
– Спасибо! Я так боялась, что вам не понравится! – воскликнула Гортензия, заправляя за ухо прядь волос.
Елена внимательно посмотрела на нее, сдвинув очки на нос, и серьезно спросила:
– Ты, Гортензия, чего-то боялась?
– Недавно узнала это ощущение. До этого со мной такого не случалось.
– Подобное чувство – спутник таланта. Это – хороший знак. Скрести пальцы и благодари небо. Давай, скажи спасибо.
Гортензия протянула прядь волос под носом, скосила на нее глаза и проворчала:
– Кого мне благодарить-то?
– Бога, там наверху в небесах, это он сделал тебе такой прекрасный подарок.
– Я не разговариваю с Богом.
– Твоя мама никогда не говорила с тобой о Боге и о его благодеяниях?
– Моя мама разговаривает со звездами. Отец разговаривал с крокодилами. Я ни с кем не разговариваю, это как-то надежнее.
– Можешь сказать спасибо кому хочешь, но нужно сказать спасибо, посмотрев на небо. И знаешь, почему?
– Нет.
– Потому что, когда ты говоришь спасибо, ты говоришь: «Еще».
Гортензия скривилась. Елена, разозлившись не на шутку, стукнула двумя кулаками по лежащему журналу, и ее накрашенный алый рот округлился, выпаливая, как из револьвера, резкие слова:
– Какая бессовестность! Какая самонадеянность! Быстро говори спасибо, или небо прекратит одаривать тебя своими благодеяниями, а они, между прочим, тебе еще как потом пригодятся! Это ты не увеселительную прогулку для девочек затеваешь!
Гортензия опомнилась – нельзя так себя вести – и пробормотала спасибо, глядя в потолок.
– А теперь что будем делать? – спросила она затем.
Елена протянула ей журнал.
– Посмотри, что я читала, когда ты пришла. Вот такая статья в «Монде»:
Fashion week в Нью-Йорке не вызывает больше никакого энтузиазма. К концу 2000 года американской моде удалось преуспеть на ниве спортивной одежды и платьев для charities, благотворительных вечеринок, которые являются неотъемлемой частью американской социальной жизни. Появились яркие, энергичные молодые стилисты, заслуживающие внимания. Но два последних сезона откровенно разочаровывают. В этом виноват кризис, могут сказать некоторые. Во главу угла ставятся коммерческие интересы – в ущерб креативности. Но это отнюдь не единственная причина. В «городе, который не спит» мода живет в бешеном, неистовом ритме. Дизайнеры, которые оказываются на пике моды, не имеют права на ошибку и при этом должны превращаться в машины, которые приносят деньги. А модники и модницы в то же время мгновенно отказываются от прежних пристрастий, отворачиваются от любимых прежде стилистов и увлекаются новыми. Список знаменитых марок, которые сейчас стали невостребованными, вызовет ужас. Тем не менее сцена нью-йоркской моды заинтересована в появлении новых протагонистов, молодых дарований, иначе она рискует потерять свое очарование.
– Ты поняла: тебе нужно переехать обратно в Париж.
– Вернуться в Париж? – удивленно воскликнула Гортензия, отбросив на кровать журнал.
– Послушай меня: мода – это Париж. Основать модный дом можно только в Париже. Нью-Йорк – это бизнес. Милан – это шопинг. Париж – это творчество. У тебя там есть где жить?
– Только у мамы. Не могу сказать, что это меня вдохновляет, но…
– Отлично. Ты отправишься к Жан-Жаку Пикару. Я дам тебе его номер телефона, ты позвонишь ему, а я предупрежу его о тебе заранее, и он примет тебя.
– А кто это такой?
– Человек, который раскручивает новых стилистов. Ты покажешь ему свои рисунки, он расскажет тебе, хороша ли твоя идея и как ее можно реализовать. Каждое утро в девять тридцать утра он принимает в своем офисе тех, у кого имеется какой-то проект в области моды. Выслушивает их. И если проект кажется ему заслуживающим внимания, помогает. Он знает всех конструкторов одежды и мастеров швейного дела во Франции – причем самых лучших. И, что еще важнее, он умеет сделать так, чтобы о тебе заговорили.
– А вы дадите мне один образец корсета? Я хотела бы иметь его под рукой, чтобы изучить более тщательно.
Елена испустила долгий горький вздох, словно у нее собирались вырвать кусок мяса.
– Ну пожалуйста…
– Затем, когда ты найдешь мастера, который может воссоздать материал моего корсета, ты закажешь ему ткань для твоей первой коллекции. Ты выберешь цвет, рисунок, все, что тебе будет нужно…
– А как я это оплачу? – спросила Гортензия, широко раскрыв глаза.
– Я буду твоим компаньоном. И твоей главной советницей. Я буду вкладывать деньги, а потом мы поделим прибыль.
Гортензия смотрела на нее, открыв рот.
– Вы правда хотите так сделать?
Ей хотелось броситься Елене на шею, она устремилась вперед, чтобы обнять ее, но та вытянула руки и оттолкнула Гортензию.
– Поблагодари меня издали. Терпеть не могу бурных излияний. У меня от них затылок ломит. Не тот уже возраст, понимаешь?
– Такое больше не повторится. Это для меня вообще нехарактерно.
– Ты далеко пойдешь, Гортензия. У тебя есть опыт, упорство, блог, по которому девчонки сходят с ума, вкус и умение определить, что будут носить. Нужно только найти фишку, чтобы тебя раскрутить. Но мы найдем.
– Фишку?
– Надо создать некое событие, информационный повод. Придумать историю, в которой одно из твоих платьев играло бы главную роль. Это не слишком сложная задача. Жан-Жак нам поможет.
– Ну а еще что?
– Должны появиться отзывы в прессе. Познакомься с редакторшами модных журналов, подружись с ними. И в Париже, и в Нью-Йорке. Это необходимо.
– Я знаю здесь двух или трех таких. Попробую с ними пообщаться.
– Если ты получаешь приглашение на вечеринку, подобную той, у «Прада», ты туда обязательно идешь. Со всеми разговариваешь, ты очень, очень лю-без-на, постарайся себя заставить…
– Я могу быть очаровательной и обаятельной. Если мне от этого что-то перепадает.
– Ты коллекционируешь номера телефонов и активно ведешь свой блог. Когда приедешь в Париж, постарайся попасть на разные модные показы. Я тебе помогу. И наконец, last but not least, ты готова остаться одна?
– Почему это?
Елена утомленно вздохнула, словно устала объяснять прописные истины непонятливой дебютантке.
– Подумай. Эта история заберет все твое время. Ты вынуждена будешь уехать. Гэри может надоесть жить с мимолетным ветерком.
– Да он привык, раньше у нас все как-то получалось.
– Да, но сейчас у тебя не будет ни одной свободной минуты… И ты должна будешь жить в Париже.
– Вы хотите сказать, что я на всю жизнь останусь одна? – воскликнула Гортензия.
– Нельзя гнаться за двумя зайцами сразу. «Кто везде – тот нигде», – говорил Сенека. И был совершенно прав.
– Старый пень ваш Сенека. У меня будет все. Мой дом моды, слава, деньги и Гэри.
– Ох, дай тебе Бог, Гортензия, я бы очень хотела, чтобы было так.
Елена опять вздохнула, покрутила кольца на пальцах.
– И последнее… Ты не догадываешься, почему я решила тебе помочь?
– Но это же очевидно.
Елена аж отпрянула, так поразила ее дерзкая смелость Гортензии.
– И почему же?
– Потому что вам невероятно понравилась моя идея. Потому что я лучше всех. Потому что вы ставите на отличную лошадку и уверены, что сорвете большой куш. Потому что это последний раз в вашей жизни, когда вы можете бросить кости в этой игре, ведь вы стары и скоро умрете. Потому что вам хочется вновь увидеть Париж, потому что вам надоело валяться в своей постели… Продолжать?
Елена улыбнулась и покачала головой.
– Все правильно. Но есть еще одна вещь. Ты никогда ничего у меня не просила. Я знакома со всеми на свете и могла бы тебе помочь. Но нет, ты не искала никакой протекции, никакого покровительства. Почему?
Гортензия покусала губы, сморщила нос, наконец осмелилась:
– А вы не обидитесь?
– Нет. Я же тебе сказала, я люблю правду.
– Поддержка – это всегда хорошо, но…
Елена вытянула шею, приложила ладонь к уху, чтобы лучше слышать.
– Я говорила себе: зачем соглашаться на нечто среднее, если в какой-то момент может появиться что-то необыкновенное? Правда необыкновенное. И видите, я была права….
Нечто, похожее на восхищение, мелькнуло во взгляде Елены. Она была готова зааплодировать, но сдержалась и проворчала:
– Ну все. Дуй отсюда. Мне надо встать.
– Я уйду не раньше, чем задам вам один вопрос.
Гортензия собрала свои рисунки, прижала их к животу и встала в нерешительности.
– Я слушаю тебя.
Гортензия заколебалась, она боялась, не испортит ли все своим вопросом, решила, что нет, и выпалила:
– Скажите мне, Елена, а не помогаете ли вы мне для того, чтобы взять у кого-то реванш. Или, может быть, из мести?
Елена не отвечала. Гортензия не унималась:
– Вы не используете меня, чтобы свести счеты с прошлым?
Елена закатила глаза к небу. Повертела свой футляр для очков. Открыла его, закрыла, щелкнула замочком.
– А даже если так? Что это изменит?
– Да ничего, но мне хотелось бы знать… Вы не любите, когда вам лгут, а я не люблю, когда меня используют.
– Я помогу тебе, ты в этом нуждаешься. Ты, похоже, не знаешь, в какую авантюру ввязываешься… Все, давай, иди к себе, я уже на тебя вдоволь нагляделась!
– Но вы мне не ответили.
– А я и не собираюсь. Я уже не в том возрасте, чтобы оправдываться!
Гортензия вся сжалась. Стала подыскивать слова, чтобы задать новый вопрос, но решила этого не делать. Она не будет давить. Елена права. Ей еще многому нужно научиться.
– Значит, мы договорились, что я вас больше об этом не спрашиваю, – пробормотала она, ощупывая руками рисунки. – Но это значит, что все-таки однажды я получу ответ. И в этот самый день…