631. Распространены были апелляции к родовому позору, который ляжет на лиц, отказавшихся от призыва («Тем, которые не пойдут в армию, и не только им, но и семьям их не может быть места в селе Базоркино», «Пусть помрет та молодежь, которая не идет добровольно в ряды Красной армии»632).
Подчеркивалось, что остающимся дома старикам будет совсем не плохо: о них, вместо ушедших на фронт сыновей, позаботится государство и родной колхоз. Так, в «Грозненском рабочем» было опубликовано коллективное письмо троих пожилых чеченцев, каждый из которых имел по двое сыновей на фронте. «Мы старики, работать не можем, но помогаем хозяйским глазом и добрым советом. Колхоз вполне обеспечивает нашу старость», – писали они. В свободное от хозяйственных забот и заслуженного отдыха время отцы писали сыновьям письма на фронт – так заканчивалась эта пасторальная зарисовка633.
Начавшаяся неожиданно пропагандистская кампания в поддержку вербовки добровольцев в Красную армию сразу после отправки в войска изъявивших желание служить молодых людей немедленно была свернута. Последнее сообщение о них появилось 5 февраля 1943 г. Думается, рядовому жителю республики такая метаморфоза могла показаться странной: еще вчера газета славила «чеченских джигитов», готовых проливать кровь за Родину, а сегодня они будто испарились. Не ясны были и итоги столь широко развернутого мероприятия. В ее начале в газетах приводились цифровые данные записавшихся добровольцев. Например, в Шалинском районе ЧИАССР было подано 308 заявлений, в Чеберлоевском – 298, в Курчалоевском – 100634. В дальнейшем всякие цифровые данные исчезли, и оценить ход и масштабы добровольческой кампании не было никакой возможности. Можно предположить, что быстрое свертывание пропагандистской кампании и замалчивание итогов вербовки добровольцев были обусловлены не совсем успешными ее итогами: как отмечалось выше, реально желающих отправиться на фронт оказалось немного, во многих районах добровольная вербовка выродилась в принудительный призыв, военкоматы получили разнарядку и любой ценой старались выполнить наряды на добровольцев, а те, в свою очередь, скрывались от вербовщиков635.
До конца войны аналогичных пропагандистских кампаний более не проводилось. В 1943–1944 гг. в республиканской прессе этническая и квазирелигиозная по форме и мобилизационная по содержанию тематика в основном была вытеснена образами конкретных лиц – Героев Советского Союза, орденоносцев, военачальников горского происхождения, каковых с годами становилось все больше. За шаблонными описаниями их подвигов, званий и регалий этничность была уже неразличима. Разумеется, репрессированные народы немедленно исчезали не только с исторической родины, но и с газетных полос.
Деэтнизация идеологических императивов в конце войны характерна для всей пропагандистской работы. Красная армия и так неуклонно шла к победе, и апелляция к национальным чувствам советских людей была теперь не только излишней, но и неуместной, поскольку порождала у военнослужащих излишние ожидания.
5Воспитательная работа с военнослужащими горских национальностей в войсках
В войсках ситуация с партийно-политической и воспитательной работой с военнослужащими горских национальностей была иной.
Руководящим органом партийно-политической работы в войсках в годы Великой Отечественной войны являлось Главное политическое управление РККА, начальник которого имел статус заместителя наркома обороны. Накануне войны на эту должность был назначен армейский комиссар 1-го ранга Л.3. Мехлис, а в июне 1942 г. его сменил секретарь ЦК ВКП(б) А.С. Щербаков. На фронтах политической работой в войсках руководили члены военных советов фронтов и начальники политуправлений. Организационная структура политорганов в течение войны постоянно совершенствовалась. Они состояли из управлений и отделов, занимавшихся конкретными направлениями партийно-политической работы: организационно-инструкторского, пропаганды и агитации, кадров, комсомольской работы, спецпропаганды, печати, партучета и др.
В самом начале войны, 16 июля 1941 г., был возрожден институт военных комиссаров (в ротах и батареях – политруков). Это решение мотивировалось необходимостью расширить и углубить партийно-политическую работу в войсках, помочь командиру в организации боевой деятельности своей части. Важной опорой для штатных политработников были первичные партийные и комсомольские организации, создававшиеся во всех низовых армейских структурах – ротах и батареях. Коммунисты и комсомольцы считались становым хребтом воинского коллектива. Поддержание организационной структуры и постоянный рост партийных и комсомольских организаций в армии являлось одной из главных обязанностей руководителей армейских политорганов. Нормальным считалось, когда партийно-комсомольская прослойка колебалась в пределах 15–20 % всего личного состава, иногда она достигала 40–50 %.
В каждом подразделении с небольшими группами бойцов работали агитаторы, подбиравшиеся из числа коммунистов, комсомольцев и «беспартийных большевиков». Агитаторская сеть охватывала весь без исключения личный состав, и поддержание ее стабильности являлось одной из важнейших задач политорганов.
Координация деятельности политорганов в частях возлагалась на инструкторов пропаганды политуправлений фронтов и политотделов армий. Они постоянно посещали войска. Материалы инспекций инструкторов политуправлений, отложившиеся в фондах политорганов армейского и фронтового звеньев, содержат обширную и, как правило, достоверную информацию о состоянии партийно-политической работы, дисциплинарной практике в частях и соединениях.
Воспитательная работа велась в условиях боевой обстановки, которая определяла ее результаты и корректировала ее развитие. В первые годы войны эта обстановка, как правило, была неблагоприятной. Частям, сформированным на Северном Кавказе со слабо обученным и плохо владеющим русским языком личным составом, приходилось вести тяжелые оборонительные бои. Это снижало эффективность воспитательной работы и становилось причиной отрицательных явлений. В работе с таким своеобразным контингентом военнослужащих, как бойцы нерусских национальностей, эти недостатки, особенно в первый период войны, были наиболее заметны. К тому же жесткий централизм в работе партполитаппарата становился причиной нередких пробуксовок, проявлений формализма и равнодушия в работе политработников, недостатка гибкости и инициативы.
Поскольку в годы войны не сложилось сколько-нибудь значительного количества горских национальных частей (две кавалерийские дивизии – чечено-ингушская и кабардино-балкарская – просуществовали лишь несколько месяцев в 1942 г.), а контингенты военнослужащих-горцев распределялись в войсках дисперсно, то разработка специальной пропаганды на горцев Северного Кавказа не считалась актуальной задачей. До конца войны пропагандистских кампаний и вообще какой-либо специальной работы с военнослужащими-горцами не проводилось. Например, в ходе развернутой ГлавПУРККА в сентябре 1942 г. работы по публикации литературы для армии на языках народов СССР за год на 12 языках было издано 523 наименования наставлений, учебных плакатов, пропагандистских брошюр и листовок. На языках горцев Северного Кавказа не было издано ни одного наименования636.
Агитационно-пропагандистская работа с горскими контингентами в войсках велась в рамках общей деятельности политорганов по реализации в жизнь положений опубликованных в сентябре 1942 г. и январе 1943 г. двух директив Главного политуправления РККА, детально регулировавших работу с военнослужащими нерусских национальностей. В директивах были оговорены и социально-бытовые особенности прохождения службы нерусскими военнослужащими в смешанных по национальному составу частях.
17 сентября 1942 г. была издана директива начальника Главного политуправления А.С. Щербакова № 012 «О воспитательной работе с красноармейцами и младшими командирами нерусской национальности». В директиве признавалось, что специальная работа с бойцами нерусских национальностей «имеет огромное политическое значение». Между тем, констатировалось в документе, политорганы и военные комиссары «забыли, что у каждого из них есть родной язык, свои обычаи, устоявшийся уклад национальной жизни, и стригут всех под одну гребенку, не учитывая национальных особенностей»637. Нельзя не сказать и о бытовом национализме, который проявлялся у некоторых бойцов, а чаще – командиров и политработников славянских национальностей в отношении нерусских военнослужащих. Так, весной 1942 г. с Южного фронта, где служило много грузин, азербайджанцев, дагестанцев, кабардинцев, поступали сведения о «пренебрежительном отношении» к этим бойцам; допускались националистические оскорбительные высказывания. Отдельные командиры открыто старались быстро «израсходовать» нерусские контингенты, бросая их в бой без подготовки и соответствующей поддержки огнем, чтобы получить взамен славянское пополнение638.
Отсюда – рост чрезвычайных происшествий, членовредительств, дезертирств, фактов измены Родине со стороны «некоторой части красноармейцев нерусской национальности»639. Согласно справке начальника оргинструкторского отдела ГлавПУРККА, только по Отдельной Приморской армии, действовавшей в Крыму и в значительной мере укомплектованной уроженцами Кавказа, за период с февраля по апрель 1942 г. «среди изменников Родине лица нерусской национальности составляют 79,8 %». Среди перебежчиков в справке назывались 71 лезгин, 75 армян, 111 грузин, 135 азербайджанцев640. Еще одно прямое следствие бездушного отношения – «отчужденность между русским и нерусскими красноармейцами», обособление последних в рамках земляческих групп641.
Щербаков приказал всем политорганам и комиссарам уделять работе с бойцами нерусских (прежде всего кавказских и среднеазиатских) национальностей первоочередное значение. Предписывалось иметь в частях достаточное число агитаторов, владевших национальными языками, организовать переводы и публикацию газет, листовок, брошюр, а также отдельных докладов и бесед на темы дружбы народов СССР, расистской сущности нацизма. В пропагандистскую работу вводились конкретные примеры героизма на фронтах текущей войны, проявленные красноармейцами нерусских национальностей. Особо была подчеркнута роль «великого русского народа как старшего брата народов Советского Союза». Отдельным пунктом воспрещались всякие проявления великорусского шовинизма, пренебрежения к нерусским военнослужащим; предписано было всячески поощрять дружбу между солдатами различных национальностей