— А по радио.
— Что ж у них, радиостанции на седлах? — зло усмехнулся Таха.
— А это куцые такие ящички.
— Да знаю я, — сказал Таха.
Дойдя до удобной для скрытного подъема расселины, они простились с пастухами и стали взбираться по сухим косогорам на высокий водораздельный гребень, к висячему пешеходному мостику, переброшенному много лет тому назад через теснину.
— Через этот ветхий мост конному за нами не пройти, — сказал Мак-Грегор. — А если поскачут в обход, то потратят на это день или больше.
— Но куда нас этот мостик приведет? — сказал Таха, задрав голову и глядя на кряж, куда им предстояло карабкаться. Таху опять уже сердила осторожность Мак-Грегора. — Застрянем на горе, потеряем там уйму времени, пока спустимся на тот бок.
— Если только отец твой жив, то непременно у него за мостом поставлен дозорный, а от дозорного уж мы, наверное, узнаем, как и что.
— Все не так и не то, — вырвалось у Тахи.
— О чем ты?
Таха сердито обвел рукой горные дали.
— Глупо, голо, бесплодно все, — проговорил он. — Вовек нам не было от этих гор пользы.
— Они — твоя родина, — сказал Мак-Грегор, взбираясь за Тахой и с трудом переводя дух. — Не хули ее.
— Пустота, нищета, — продолжал Таха. Никогда прежде Мак-Грегор не слышал от него таких горьких слов.
— У тебя, я вижу, натура городская, — попробовал пошутить Мак-Грегор. — Но ты все же не вешай носа.
— Нам давно уже надо было спуститься с гор. На борьбу подниматься на фабриках, на улицах городов.
— С кучкой студентов? — поддразнил Мак-Грегор, прислонясь к теплой скале, чтобы отдышаться, чтобы рубашка и штаны немного просохли от пота.
— Поклон вам за золотые слова, — едко поблагодарил Таха.
— Ты просто не в духе, — сказал Мак-Грегор. И опять они стали подыматься по все более крутым скатам без всяких альпинистских уловок — простыми зигзагами, стараясь лишь не оскальзываться на сыпучем сланце. Далеко опередив Мак-Грегора, Таха присел на каменную глыбу.
— Вон они снова, — указал он на дальний противолежащий склон. Мак-Грегор вскарабкался к Тахе и, поглядев туда, увидел обоих верховых. Один из ильхановцев поднял винтовку, прицелился.
— Он думает, у него в руках дальнобойная пушка, — усмехнулся Таха.
Зачернел пороховой дымок, донесся хлопок выстрела, но свиста пули не было.
— Подает сигнал кому-то, — сказал Мак-Грегор.
— А кому? И куда?
Мак-Грегор не ответил, только тяжело дышал, и Таха пристально взглянул на него:
— Устали, дядя Айвр?
— Нет.
— У вас усталый вид.
— Не беда.
— Возраст ваш для скалолазанья не подходит, — озабоченно сказал Таха.
Полезли дальше; Мак-Грегор заметил, что Таха намеренно замедляет темп, избегая крутизны и скользких осыпей. Когда уже совсем немного осталось до моста, серой полоской связавшего рваные края ущелья, Мак-Грегор присел на мягкую моховую кочку. Таха сказал, кивнув на всадников внизу:
— Ошибка наша — безоружными идти в горы.
— Я исходил их вдоль и поперек за тридцать лет, — сказал Мак-Грегор, — и ни разу не брал с собой оружия.
— Но в такой переплет вы ведь еще не попадали. Обкладывают нас, как зверя…
Прежде чем карабкаться дальше, Мак-Грегор снял с себя рубашку, опоясался ею, и ему стало легче, точно кожа, само тело задышало теперь в подмогу задыхающимся легким.
Таха полез к мосту на разведку, и Мак-Грегор глядел, как он взбирается по-паучьи на склон. На Тахе была все та же, что в Париже, тонкая, негреющая одежда, но карабкался он весело, как школьник на каникулах, и Мак-Грегор закрыл на минуту глаза. Куда ушла его легконогая и легкодумная молодость? Какие горки ее укатали? На каких восточных улицах, в каких стеклянных кабинетах и глиняных лачугах растратила она себя? На каких нагих бескрайних косогорах, облитых лимонным и вечным закатом?
— На этой стороне — никого! — приглушенно крикнул Таха от моста.
Мак-Грегор полез вверх. Когда он докарабкался наконец до скалы, к которой были прикреплены ржавые тросы моста, Таха указал на скорлупу от орехов кешью и на кучку кала рядом:
— Курд в родных горах.
— След вчерашний или позавчерашний. Давай-ка, не теряя времени, перейдем мост, — сказал Мак-Грегор и с сомнением поглядел на два провисших ржавых троса, соединенных проволокой, поверх которой были настланы полусгнившие доски. Внизу бездонно зияла тысячефутовая пропасть, как длинная, голодная ощеренная пасть. Но делать нечего — надо идти.
Переползти по щербатому, качающемуся настилу оказалось несложно. К тому времени как Мак-Грегор, цепляясь руками, преодолел мост, Таха уже вынул лепешки, утром свежие и мягкие, а теперь зачерствевшие от горной сухости. Жуя жесткий творог и слипшийся холодный рис, они вдруг услышали чей-то смех над головой у себя, в развалинах турецкой сторожевой башни.
— Золото или жизнь! — раскатились над ними курдские слова.
Они вскочили.
— Ага, испугались! — раздался радостный гогот. «Знакомое что-то», — мелькнуло у Мак-Грегора.
— Выходи, Ахмед! — крикнул Таха.
В развалинах вверху показался курд — в домотканой куртке и пузырящихся дерюжных шароварах — и навел на них винтовку. Мак-Грегор узнал Ахмеда Бесшабашного, так поразившего тогда Кэти своим безудержным курдским озорством.
— Спускайся сюда! — приказал Таха. — Живей!
— Напугал вас, напугал, — весело твердил Ахмед. Подняв винтовку над головой, он чуть не кувырком сбежал со скального откоса.
— А где твоя ханум? — спросил он Мак-Грегора, водя мальчишескими шалыми глазами. — Мешок где, полный золота? — И, заржав, протянул руку к лепешкам.
— И ханум далеко, и мешок, — ответил Мак-Грегор, обрадованный новой встречей с Бесшабашным. — Как поживаешь, Ахмед? Как поживаешь, старый приятель?
— А я там прошлогодний мед ищу, — сообщил Ахмед, жадно кусая лепешку. (Дикие горные пчелы иногда гнездятся в каменных развалинах, и покинутые соты затем долго сохраняет в невредимости высокогорный холод.) — Мед выковыриваю!
— Про мед после, — сказал Таха. — Ты скажи-ка нам, где Затко. И кази где и остальные?
— Твой отец на той стороне, за Мелади, — ответил Ахмед. — В гостях у гератского рода. Мы все там сейчас.
— Здоров ли он? — спросил Мак-Грегор.
— Да все багровеет от злости, что ноги опухли. Вот такие стали. — Ахмед широко обвел рукой вокруг своих рваных башмаков.
— А давно ты его видел?
— Четыре полночи тому.
— А кази с ним? — спросил Мак-Грегор.
— Да. Кази Мохамед сильно хворает. Потому мы и укрылись у гератцев — ильхан по всем горам тут понатыкал стрелков с новыми американскими винтовками. Ух, и винтовочки же!..
— И Затко это терпит? — спросил Таха.
— Не терпи попробуй, когда всюду в небе вертолеты, как мясные мухи. Я от них весь день прячусь, Затко жду, а Затко нет. Что-то с ним, верно, случилось.
— Он когда здесь обещал быть? — спросил Таха.
— Вчера. Сегодня. Может, они у себя там в карты режутся. — Ахмед фыркнул по-ребячьи и снова нахмурился. — Там вчера пальба была, вертолеты, а я тут сижу. Дурак я, верно?
Мак-Грегор не ответил.
— Идем, — сказал он Тахе, вставая.
Таха уже увязывал свои узелки. Он дал Ахмеду лепешек, творога.
— Жди тут, пока не вернемся, — сказал Таха. — А стрелять по тебе будут, прячься. Конь твой где?
— Голодный вверху там привязан, старое дерьмо нюхает. Я его только ночью пускаю, шумно слишком пасется — зубы стерты все…
Не дослушав нареканий Ахмеда на беззубого коня, они стали поспешно спускаться с кряжа, не обращая теперь внимания на то, преследуют их или нет. Час спустя между двух узких долин стала видна ближняя гератская деревня, и Мак-Грегор повернул было к ней.
— Не туда, — сказал Таха. — Выше берите, к старому летнему поселку, там обязательно их найдем. Там им безопасней.
Без передышек, молча шли они четыре часа по горным тропам и, когда солнце уже закатывалось за вершины гор, вышли к поселку, своей убогостью и запустелостью напоминавшему скорее первобытное стойбище, раскопанное археологами.
— Не видно наших, — сказал Таха.
— Тут никого не видно, — сказал Мак-Грегор.
Ни души в селении. Повсюду следы стрельбы: в канавах стреляные гильзы, глина и камень стен исковыряны пулями. Посреди дороги — убитая лошадь и стоит брошенный джип темно-синего цвета.
— Это машина Затко, — сказал Таха. — Глядите, на ней кровь…
Они бросились бегом по глиняной улочке, заглядывая во все дома, и на пороге каменной хибарки наткнулись на два скрюченных трупа.
— Хамза и Рашид, — проговорил Таха. — Они всегда вместе с отцом были.
Оба убиты наповал. Нищая мебель в хибарке разломана, утварь и одеяла раскиданы.
— Как это враг был подпущен? Как могло такое случиться?
— Вертолеты, — сказал Мак-Грегор. — Я видел, на пустыре земля взрыта и разметена винтами. Затко, должно быть, скрылся в горах.
Они стали подыматься по тропке, ведущей за селение; взойдя почти на самый гребень, услышали, что из хижины наверху, из пастушьего зимовья, кто-то зовет их по имени.
— Это иракский Али, — сказал Мак-Грегор, и они побежали туда.
— Осторожней! — слабо кричал им Али.
Добежали, тяжело дыша.
— Куда пропали все? — спросил Таха.
Али устало махнул на горы.
— Крестьяне там, от вертолетов прячутся. Вернутся ночью.
— А Затко с кази? — спросил Мак-Грегор.
Вид у Али был еще более недужный, чем всегда. Молча указав на хижину, из которой вышел, он проговорил:
— Погоди… Погоди…
Но Таха вбежал туда, за ним вошел Мак-Грегор.
Желтый, завернутый в пестрое, горошком, покрывало, лежал на полу кази, глаза его были закрыты. И тут же, головой к ногам его, лежал Затко в курдских шароварах и куртке и в ковровых шлепанцах на вспухших ступнях.
— Их убили на дороге, — сказал Али, стоя в дверях. — Два вертолета прилетели сюда, высадили ильхановцев, а кази и Затко хотели уйти в джипе, но вертолет догнал и расстрелял сверху…