— А ты бы спросил, — настаивала Кэти. — Ты спроси.
— Если изменила — все равно не скажешь. Для чего и спрашивать.
— И это вся твоя гневная реакция?
— «Пусть каждую ночь проводишь ты на ложе с любимой, — процитировал Мак-Грегор по-персидски, — но если она замыкает свой сад от тебя, то неминуемо роза увянет и от страсти останутся лишь черепки, как от разбитого кувшина».
— Как можешь ты говорить мне эти страшные слова?
— Однако в них правда. Ведь ты теперь не желаешь, даже чтобы я коснулся тебя.
— Что ты можешь знать о моих желаниях? Ты и не заговариваешь больше со мной об этом.
— А лишь заговорю, ты меня тут же уничтожаешь насмешкой. И если бывает редкий миг, когда ты не прочь от ласки, то и ласка ведь уже не помогает.
— Черт возьми!.. — сказала Кэти. — Прямо не верится. После двадцати трех лет супружества у моего стеснительного мужа наконец-то развязался язык. Я делаю немалые успехи!
— Что верно, то верно.
— Поймешь ли ты когда-нибудь, что я не могу иначе, — сказала она, и в голосе ее послышались слезы. — Я прямо всей кожей ненавижу тебя иногда. Это ты... из-за тебя...
— Я понимаю все. И сожалею, — сказал Мак-Грегор. — Но зачем ты колешь меня, дразнишь всякими Ги Мозелями?
— Затем, что есть срок и. предел всему, даже супружеству. И ты заходишь за этот предел. Я хочу, чтобы ты осознал это. Пойми же наконец.
Они подошли уже почти к дому, и у ворот спор полагалось прекратить — по издавна укоренившейся привычке прятать ссору от детей и от прислуги-персиянки.
— Пойми, что ты нуждаешься в помощи, во встряске, — сказала Кэти. — И до тех пор пока ты не вспомнишь о себе, я так и буду злить тебя и выводить из равновесия. Со мной ли, без меня ли, но ты нуждаешься в помощи...
— Не в этом смысле.
— И даже в сексуальном смысле не нуждаешься?
— Я полностью нормален.
— Значит, во всем я виновата.
— Да, Кэти. Ты хочешь того, чего я не могу тебе дать. И не смогу, пока ты такая.
Входя в ворота, она проговорила сквозь опять подступившие слезы:
— Ненавижу это холодное, скрытное, странное, упрямое твое нутро. Ненавижу просто... Ненавижу...
Глава тридцать первая
Под гул обуревавших Францию раздоров Кюмон встретился с Мак-Грегором на Пийе-Виле, в одной из богатых и стерильных комнат банкирской конторы Мозеля. Кюмон извинился, что не смог тогда принять Мак-Грегора в министерстве.
— Но ситуация успела уже сильно измениться со времени нашей последней встречи, — сказал Кюмон.
— Поэтому я и хотел, чтобы вы меня выслушали, — ответил Мак-Грегор.
— Я уже говорил со Шраммом. Так что теперь я осведомлен гораздо полнее, чем прежде. Шрамм убежден, что ваш курдский Комитет не представляет собой реальной силы.
— Сведения Шрамма могут быть ошибочны.
— Натурально, могут, — согласился Кюмон.
— У Шрамма не было возможности судить, является ли Комитет реальной силой в Курдистане. Он видел вещи лишь с точки зрения солдата, и к тому же при крайне тяжело сложившихся обстоятельствах.
Мак-Грегор был разгорячен, Кюмон же потягивал апельсиновый сок, по-стариковски терпеливо обводя взглядом стену, стол, бокал с соком, свои изящные желтые пальцы.
— Я знаю, что Шрамм судит с военной точки зрения, — сказал Кюмон. — Но именно эта его точка зрения и важна теперь, поскольку дает единственный эффективный критерий для оценки перспективности вашего Комитета.
Мак-Грегор понимал, что не способен втолковать Кюмону разумность и справедливость курдского дела, потому что не знает, какие доводы по-настоящему весомы для европейца.
— Прошу учесть, — сказал Мак-Грегор, — что решение, которое вы примете сейчас, на долгие годы запомнится в Курдистане.
— Натурально, — сказал Кюмон. — Но Франция никак не может связывать себя обязательствами по отношению к тому, что проявит себя, возможно, лишь через десятки лет.
— Почему же не может?
— Потому что это неделовой подход. К тому же... — Кюмон встал, подошел к столику у окна, налил соку из кувшина и вернулся. — Здесь наличествуют и другие конкурирующие стороны, и Франция их игнорировать не может. Обращаю на это ваше внимание.
— Какие стороны вы имеете в виду?
— Нам теперь яснее обрисовалась сила того контроля и влияния, каким американцы и британцы еще обладают в данном районе даже среди самих курдов.
— Вы говорите об ильхане?
— Я говорю о том, что Франция при данных обстоятельствах не смогла бы одна пойти далеко. Риск превышал бы результаты.
У Мак-Грегора вырвался персидский жест досады.
— Думаю, вас вряд ли заинтересует аспект справедливости курдского дела, — сказал он.
— Он мог бы заинтересовать меня, — мягко ответил Кюмон. — Но справедливость, увы, плохой аргумент в международной политике. Я думал, вам это известно.
— Хорошо, — сказал Мак-Грегор. - Займемся другим аспектом. В Марселе у вас находится это оружие. Оно в ваших руках. Если вы допустите, чтобы оно досталось ильхану, Комитет навсегда заклеймит Францию как государство, вооружившее вражескую группировку.
— Оружие лишь проследует через Францию, — возразил Кюмон. — Не более того.
— Вот вы и конфискуйте его или уничтожьте, — предложил Мак-Грегор, ощутив вдруг, что такого рода торг звучит вполне уместно и естественно в этой голубовато освещенной банкирской комнатке.
— Для подобных действий у меня нет никаких законных прав, — сказал Кюмон.
— Как видно, у всех и для всего тут есть законные права, у одних лишь курдов нет их, — сказал Мак-Грегор. — Европейское безумие какое-то...
— Единственные права, принимаемые здесь мной во внимание, — это права Франции.
Мак-Грегор встал.
— В таком случае курдам остается лишь по-своему распорядиться этими вагонами.
— Позвольте мне ваши слова оставить без ответа.
— Как вам угодно.
— Я крайне сожалею, мосье Мак-Грегор, — сказал Кюмон. — Непритворно сожалею. Но мы не можем идти на такой риск наперекор гораздо более сильным интересам других сторон, более свободных в своих действиях.
— Прощайте, — сказал Мак-Грегор.
— Не торопитесь, — сказал Кюмон. — Остался еще способ помочь делу.
Твердо взяв Мак-Грегора за локоть, он провел его через устланную толстыми коврами небольшую комнату заседаний правления мозелевского банка в примыкавшую к ней небольшую же гостиную. Она предназначалась для отдыха в перерывах между заседаниями; в ней стояли кушетки, глубокие кресла и стеклянные столики с напитками, кофе и фруктами. Мак-Грегор увидел там прежде всего Ги Мозеля, поднявшегося и идущего ему навстречу. А затем увидел лорда Эссекса. Эссекс сидел на солнце у окна, откинув голову, точно загорая на взморье. По соседству с ним американец Кэспиан погрузился чуть ли не до пола в кресло; на коленях у Кэспиана была разостлана карта. Кэспиан поднял от карты глаза, подмигнул Мак-Грегору. Слегка на отлете, в позе готовых к услугам экспертов, сидели два незнакомых Мак-Грегору человека, положив перед собой на кофейный столик папки.
— Не вышло дело? — справился полушепотом Мозель и сочувственно пожал плечами. — Ну, не беда. Быть может, наша альтернатива лучше.
Эссекс приветствовал Мак-Грегора вяло поднятой рукой, и Кэспиан не без иронии скопировал Эссекса — тоже лениво поднял свои сытые пальцы.
— Это мингер ван Клоп и repp Дойтлер, — представил Мозель незнакомцев. — Они из фондового секретариата Международного банка.
Мак-Грегора усадили в красное кожаное кресло у стеклянного длинного столика — под молчаливые взгляды присутствующих. Перед ними стояли уже бокалы с «Мартини»; Мозель подал и Мак-Грегору запотевший холодный бокал. Помолчали; Кэспиан посвистал в назидание Мак-Грегору персидскую песенку: «Стужа в горах, и голодные волки глядят на меня ледяными глазами...»
— Полагаю, — начал Эссекс, — что нам с вами, Мак-Грегор, разумнее всего будет приступить к делу без обиняков. Итак, мы желаем знать, обладаете ли вы по-прежнему полномочиями от курдского Комитета. Вправе ли вы говорить от его имени?
— Разумеется.
— Чем вы можете подтвердить это право?
— Письмом-аккредитацией от кази, если вам угодно.
— Написанном на персидском языке?
— Нет. На французском.
— Да побоку все эти мелочи, Гарольд, — проговорил Кэспиан. — Могу лично поручиться вам за подлинность полномочий Мак-Грегора. Переходите к сути дела.
— Отлично, идем дальше, — сказал Эссекс. — Нам всем известна, Мак-Грегор, нынешняя обстановка в горах, и мы здесь разработали начерно план некой первичной федерации для курдов...
— Разработали план?..
— Да. И если вы согласны будете повезти нашу идею своим друзьям, и если они примут ее в принципе, то мы будем готовы организовать существенную финансовую помощь и инвестиции в качестве составной части соглашения.
— А конкретно — чей это план? — спросил Мак-Грегор и обвел взглядом гостиную.
Шестеро сидевших в ней молчали, как бы уступая друг другу право ответа.
— Вы ведь шотландец-кашеед, — произнес Кэспиан. — Вам известно, как такую кашу варят.
— Кэспиан несколько утрирует, — сказал Эссекс. — Мы все здесь являемся заинтересованными сторонами.
— А где иранцы и турки? Я их не вижу.
— Они согласятся со всем, нами здесь предложенным, — сказал Эссекс.
— И что же вы предлагаете?
— План весьма прост, — сказал Эссекс. — Он предусматривает учреждение вашим курдским Комитетом этакой не жесткой федерации, которая охватила бы всех или большинство курдов в Ираке, Иране и, возможно, Турции. Конечно, как всегда, непросто будет решить, откуда должна управляться такая своеобычная федерация, но мы думаем, что организационным и административным центром ее мог бы явиться какой-либо курдский город в Иране. Прошу дослушать... — (Мак-Грегор открыл было рот для вопроса.) — Нам мыслится договоренность, которая позволит курдам иметь двойной статус...
— Напрасный это разговор, — сказал Мак-Грегор.
— С одной стороны, — продолжал Эссекс, — все курды останутся на положении меньшинств в государствах, чьими подданными они ныне являются; курды будут и далее соблюдать законы и установления этих государств. Но в то же время они получат свой собственный независимый центр, который сможет ведать экономическими и политическими проблемами и говорить от имени всех курдов. И вот тут-то мы и могли бы оказать весьма значительную помощь, как техническую, так и финансовую.