— Гренландия, Ментузи!
— Кураггара, неужто Гренландия?
Благостно прокаркала Кураггара:
— А знаешь, о чем ты не вспоминал всю дорогу? Знаешь? Нет? О драконах.
— Драконы…
— Да, Ментузи. Теперь мы ими займемся. Ты их видел? Я пока — ни одного. Куда же запропастились эти милые звери, в свое время нагнавшие на нас столько страху? Где спрятались, какую игру затеяли?
Она вдруг хихикнула, затанцевала на снегу, захлопала крыльями, взметнув снежную крошку:
— Они мертвы! Мертвы! Сдохли! Околели! Отбросили когти! Окочурились! Драконам драконья смерть. Давай, мы должны их найти. Я хочу с ними поиграть.
Они слетели с горы. Повсюду — снежные массы, льдины. Они носились в белом светоносном воздухе целый день, земля эта все не кончалась: белела, сколько хватало глаз. Когда с неба спустилась тьма и их окутала слепящая снежная вьюга, Кураггара крикнула:
— Вижу расселину! Там мы переночуем.
Притомившиеся, они устроились под скалой; спали и видели сны. Будто парят высоко над морем, раскинув крылья, — в воздушных потоках.
Разбудил их яркий солнечный свет, Кураггара хотела сразу же лететь дальше. Ментузи, нахохлившись, проворчал:
— Погоди, мне кое-что приснилось. На снег выбираться не хочется. Где эти драконы? Мне снилось, они лежат здесь.
И он принялся кружить над расселиной.
Второй коршун крикнул:
— Я ничего не вижу.
— Они наверняка здесь. Под снегом.
И оба вкогтились в снег на краю обрыва: били крыльями, сметая его; лапами разгребали-расцарапывали. Снег был рыхлым. Под ним оказался крошащийся лед; точнее, фирн — голубовато-белый, формирующийся. Коршуны бросались теплыми телами на этот лед; он таял, утекал струйками. Когда лапы уставали, Кураггара и Ментузи буравили-колошматили лед головами, лбами. Вертелись колесом, пока в лапы не возвращалась сила. И потом вдруг масса льда и снега над ними с хрустом отломилась от скального выступа. Сами они тоже покатились вниз, задыхаясь под грузом снега. Но сумели-таки взлететь, уклонившись в сторону. В воздухе они встретились:
— Это ты, Кураггара?
— Ты еще жив, Ментузи? Я больше не могу. Не могу.
На равнине они просидели около часа: медленно приходили в себя. Потом Ментузи взмыл в воздух, Кураггара нерешительно последовала за ним.
Ментузи издал хриплый крик и куда-то пропал. Коршуница, испугавшись, поднималась все выше, выше. Увидела наконец другого гигантского коршуна. Тот висел на обрыве, двигался по нему вверх и вниз, стучал клювом. Кураггара приблизилась, ужаснулась. Тоже хрипло каркнула, как прежде Ментузи. Обрыв был черно-коричневым, припорошенным снегом. Из расселины торчали ветки древесной кроны. Крепкие ветки косо лежащего сломанного дерева. Маленькая лавина целиком обнажила отвесную стену расселины. Ментузи спускался вниз по странно извилистой линии. Он кричал и колотил в стенку клювом. Кураггара подлетела к нему.
— Взгляни-ка, Кураггара! Что здесь лежит, изогнувшись. Не двигаясь. Кости, позвонки… Там ребра… А вот и голова, с пустыми глазницами.
— Дракон!
— Один дракон, хочешь ты сказать. На самом деле тут сплошь драконы. Тут похоронены они все. Они вдруг стали замерзать. И им пришел конец. Их залило дождем, завалило снегом.
Они слетели на дно расселины. Там росли древовидные плауны: целый лес. Коршуны стали рыться в холодных сгнивших кучах листьев и мха. Среди камней, древесных стволов, листьев лежали скелеты и груды разрозненных костей; между ними нарастал лед, под ними были снег, вода, земля. Кураггара вскрикнула, взлетела, закачалась в воздухе над расселиной:
— Драконы, которые хотели убить нас! Опустошали градшафты! Ха-ха!
Ментузи качался с ней рядом:
— Кураггара, они — по всей этой земле, всюду.
Оба теперь мчались сквозь снежную вьюгу, сквозь завывания ледяного ветра:
— Вся эта земля — наше знамя. Наше победное знамя. Вот они лежат — вот, и вот, и вот. Тысячи, миллионы! Повсюду, где белый цвет. Снег занят только тем, что хоронит их. А к нам… — Ментузи поднялся выше, описал круг.
Кураггара, засмеявшись:
— Нам они отдали свои жизни. Эти скелеты Гренландии. Жизнь — у нас. Ха! Мы еще нажремся снега. Снег-снег…
И они принялись глотать снег. Он падал над этим континентом, запорашивал леса, вплоть до самых верхушек, ломал древесные стволы, перемалывал их, разлагал останки животных, скопившиеся между ними. Вместе с лоскутьями обуглившихся турмалиновых полотнищ, которые когда-то одержали победу над ним, снегом.
Кураггара, визгливо:
— Ну и как тебе прогулка, Ментузи? Я набила себе снегом полное брюхо: он наш друг. Пора возвращаться. Я уже нацелилась на новое чудо. Но и это мне понравилось.
— И мне. Только скорей бы домой. Нам, Кураггара, многое предстоит. У меня неутолимая жажда деятельности. Делать, делать…
— Да ладно! День-два, и мы будем дома.
Горы и ледяные поля остались позади. Коршуны теперь перелетали — меридиан за меридианом — Атлантический океан. Ленивые воды: колышущаяся шкура черного влажного чудища.
Утесы и белая пена: Шетландские Оркнейские Фарерские острова. Шотландские горные цепи, плоскогорья. Крошечные овечьи отары внизу. Люди: поселенцы. Действовать, активнее действовать. Оба коршуна кричали, взмывали выше. Мчались, выгнув шею, жадно всматриваясь в пространство перед собой: на многие мили — поля руин, вплоть до самого побережья; громыхающее море на юге. Вот и Лондон. Подернутый по краям плесенью поселений. Оба коршуна устремились в шахты и трещины — головой вперед, прижав лапы к животу. Издавая хриплые крики.
И поскольку Делвила нигде не было видно, они учинили, что хотели. Ревом пантер наполнили сводчатые галереи подземного города. Потом увеличились в размерах. Когда люди в панике побежали вверх по наклонным проходам, по шахтам, их уже ждали тяжело топочущие мамонты. Хоботы двигались горизонтально и вертикально, действуя как дубины хлысты молоты камни. Когда чудища закидывали хоботы над плоскими головами, обнажались гигантские красные провалы их пастей; громадные, как балки, белые бивни выступали вперед, раздавался гулкий раскатистый зевок. Звук, подобный шуму бушующего прибоя, заставлял скучившихся людей бросаться врассыпную. Мамонты, серо-черные, пританцовывали. Затаптывали выходы из шахт. Люди устремлялись из подземных помещений наверх. Там были: белый воздух, туманное небо, резкий ветер… и первобытные чудища, как из гренландских времен. Одурманенные толпы кидались назад, на подземные ярусы. Их преследовал по пятам жуткий звериный рев, рев гигантов. Те окончательно распоясались, самовластие довело их до безумия. Как тут убежишь. Шахты обрушились, проходы к фабрикам Меки завалило камнями. Через все щели люди карабкались наверх, перекрывая пути друг другу. Теперь все бежали навстречу звериному реву. Где рев, там должно быть выводящее из-под земли отверстие. Ментузи и Кураггара, меняя обличья, неистовствовали; счастье клокотало в их глотках: «Тумтум! тумм тумм!»
ПОТОМ ОНИ ПОКИНУЛИ визгливый Лондон, водоворот барахтающихся дрожащих людишек. Они жаждали увидеть Корнуолл, Делвила. Пятеро гигантов увязались за ними — последние из тех, что строили лондонские подземелья. Двое прыгали как кузнечики, хотя высотой были с человека: терли прозрачными пергаментными надкрыльями о задние конечности, так что их повсюду сопровождал стрекот. Прыгая, они отталкивались задними, сложенными острым углом ногами, расправляли крылья — и могли одним махом перескочить через каменистую осыпь. Трое других плыли по воздуху — в виде желтых облачков цветочной пыльцы. Облачко иногда колыхалось и расползалось, но потом пыльца снова собиралась в плотный комок и летела вперед, словно брошенный камень.
Делвил шел через Дартмурский лес; Корнуолл остался позади. Вдруг желтое облачко — гудящее, словно комариный рой, — мягко легло на его большие карие глаза. Он поднял руку, чтобы этот рой отогнать. Но облачко прильнуло плотнее, распространяя аромат цветущей липы, — и по переносице сползло ко рту. Змеи в паху Делвила дернулись к новому облачку, которое устроилось вокруг бедер. Змеи, словно бичи, взвивались вверх, обрывали верхушки елей, ломали ветки. Осыпаемые градом ветвей, стрекочущие кузнечики (которые теперь тоже приблизились) отступили в чащу черного леса. Делвил повернулся спиной к облачкам, чихнул, отер глаза волосатой ручищей. Но едва он глубоко вздохнул откашлялся сплюнул — и наклонил голову, потому что в уши ему снова что-то гудело, — как смех Ментузи и Кураггары разодрал воздух. Они махали крыльями над верхушками елей. И каркали; их шеи, алчно вытянутые вперед, почти голые, были ржаво-бурыми; перья воротников — серыми; оба зависли в воздухе. Тут Делвил узнал гигантов, с которыми боролся. Он вообще-то направлялся на континент, в поисках чего-то неопределенного… Но в данный момент схватился за уши, сунул руку в рот, чтобы избавиться от щекочущей пыльцы. Эту неуловимую субстанцию он судорожно сжимал пальцами, сдавливал, разрушал; локтями отбросил вниз два назойливых облачка, норовивших снова соединиться; стиснул их коленями. Зажал крепко. Пыльца обесцветилась; потом покраснела, как раскаленные угли. Гудение сменилось быстро оборвавшимся свистом, цыканьем, как у дрозда. Змеи, раззявив пасти, хватали-всасывали-заглатывали клубящуюся пыльцовую массу.
В то время как округлившиеся змеиные тела изгибались поворачивались раскачивались и постепенно опять уплощались, Делвил поднял кудлатую голову, присыпанную еловыми ветками. И медленно обернулся. Оба белоголовых сипа, с вяло обвисшими крыльями и вздернутыми плечами, нагло каркали на него с верхушки дерева. Делвил негодующе заревел:
— Эй, Кураггара, Ментузи, это опять вы!
Ментузи рассмеялся:
— Взгляни на мой крючковатый клюв. Я запросто порву твою шкуру.
Кураггара:
— Сегодня я грязная. Но на сей раз это не лошадиные потроха. А человечьи.
Делвил задохнулся от ярости. Его карие влажные глаза выступили из орбит. Он надолго утратил дар речи. А потом заголосил-заплакал: