ости, — ни один из них не сдался к тому моменту, когда в последний раз оглушительно взревели трубы и загремела приветственная мужская песня.
Черный Цимбо стоял среди зрителей, не привлекая к себе внимания, на одном из отрезков пути. Вечером последнего дня он, погруженный в свои мысли, поплелся восвояси, насвистывал. Ногами подбрасывал камушки. В этой орде устроили славную игру. Нечто подобное он раньше наблюдал у порогов Еллала. Негр рассмеялся и, довольный, замурлыкал-забормотал. Обхватил руками молодую березку, принялся раскачивать ствол. У здешних людей хорошие мышцы. И натренированное дыхание. Как они тащились, будто получили пинок в крестец; а все-таки у них получилось: они с этим справились. Зачем же что-то предпринимать против них? Цимбо с удовольствием сгибал и вертел березку. Что ему за дело до господина Делвила и брюссельцев? До этих толстяков, засевших в своих городах, до большеголовых? Они знай себе качают головами, а вместо голов у них тыквы; им надо ходить с осторожностью, иначе тыквы свалятся с плеч. Негр захихикал: когда начнется буря, шляпы с них попадают — вместе с головами. Им бы следовало прикреплять к головам крючки с цепочкой, чтобы не потерять эти головы. Цимбо отпустил березку, она пружинисто закачалась. Какие ему резоны корячиться ради лупоглазых и тыквоголовых? А вот эти ходоки ему по душе. С ними вполне можно обвести вокруг пальца тех, других… Он отошел на несколько шагов, углубившись в вечернюю тьму; потер руки, оглянулся на тщедушную березку, еще качавшуюся; поднял камушек, прицелился в нее, бросил. Правда, есть еще этот Мардук. Негр взвыл от удовольствия, запустил в деревце целую пригоршню камней. Глупый отчаявшийся малый. Его придется убить. Это не особенно трудно. Пригоршню за пригоршней кидал он в древесный ствол.
КОНЕЦ МАРДУКА начался с наступления неукротимой Кастель. Она выставляла напоказ знамена оборотней: ненавистные западные знамена с горящей Землей. Полупустынную территорию к юго-востоку от Лауэнбурга, но которой бродили голодающие беженцы и грабители, она прошла быстро. Ильцен, в окрестностях которого расположились еще не вступавшие в бой орды Леббока и Лоренца, оставила у себя в тылу. У нее были огнеметы, отобранные у гамбуржцев. С двумя другими, прежде дружественными ей группировками оборотней она не обменивалась ни посланцами, ни письмами. Продвигаясь по заснеженной местности, она повсюду использовала метод «черного котла»: опасный для нее участок сперва окутывали клубами дыма, а затем туда либо пускали отравляющий газ, либо с помощью огнеметов обращали всё в пепел. Она приближалась к Зальцведелю. По пути ее люди, две тысячи человек, отклоняясь вправо и влево, уничтожали металлических быков, символы бранденбургской революции: этих ревущих бронзовых животных с раной в боку, которых когда-то возвели повсеместно по распоряжению слепого консула Марке. Разведчики Кастель, мужчины и женщины, как бы в насмешку становились вокруг такой металлической статуи и ждали мгновения, когда раздастся протяжный жалобный крик. Посреди этого крика, на самой страшной предсмертной ноте, брошенная кем-то из них граната разрывала неподвижное гигантское тело; тогда — к ужасу и негодованию сбежавшихся местных жителей — колонна-цоколь вместе с обломками бронзовой статуи шумно обрушивались на землю. Уничтожение священных бычьих колонн вызывало у окрестных поселенцев немую ярость. Разрушив колонну, солдаты Кастель бросали на обломки еловые веточки. Если отряд не двигался стремительным маршем, уже через час солдаты видели, как поднимаются над местами последних взрывов языки огня: это опечаленные крестьяне сжигали на кострах зеленые хвойные ветки, оставленные их врагами, — прежде тщательно собрав (часто с плачем) и похоронив в земле обломки бронзового литья и камня.
Самоуверенная маленькая Кастель к своему удивлению видела, что местные жители — которых, как ей казалось, она хорошо понимает — отказываются от какого-либо общения с ее отрядом. Лозунги, распространяемые одиночками-эмиссарами, — об освобождении от власти диктатора Мардука и о единстве западного человечества — положительных результатов не давали. Кастель столкнулась с тем же странным феноменом, который потомки прежней элиты наблюдали после смерти Марке: с глубокой, до дрожи, неприязнью народных масс к технике, с их упрямой приверженностью нововведениям Марке и предложенному им особому пути. Здешнее население не имело возможности открыто атаковать орду Кастель, но отыгрывалось, указывая неправильные маршруты, постоянно устраивая всяческие ловушки. В этой массе крестьян, где главенствовали мужчины, насмешки по поводу «наглой бабской орды» чередовались с выплесками озлобления. Воспоминания об относительно недавнем периоде женского господства здесь еще были живы, и мужчины, которых война заставила бросить плуги, жаждали крови. Орда Кастель продвигалась вперед, словно преследуемая охотничьими собаками. Бранденбуржцы затаились и ждали добычи. Их женщины и девушки ненавидели «баб» Кастель еще яростнее, чем мужчины; они кровожадно подкарауливали, хватали отставших и заблудившихся. Избивали их, оскверняли, запирали в хлеву. Особенно цинично обошлись с несколькими девушками из отряда Кастель, которые под Зальцведелем, поверив в благожелательное отношение тамошних жителей, согласились выступить перед ними с речью. Едва колонна солдат скрылась из виду, крестьянки окружили чужачек, на глазах у своих ухмыляющихся мужчин сорвали с них одежду, облачили в короткие мальчишечьи штаны, расходящиеся на срамном месте. Спереди же им прикрепили совсем не фиговые листки, а крупные свеклы с зеленой ботвой. Руки пленницам связали за спиной; в таком виде им пришлось, топая по снегу, догонять свой отряд. Приехали каратели, сожгли ближайшие к месту происшествия дома; но когда они возвращались, не сумев захватить людей, их догнало небольшое стадо быков. К спинам животных были привязаны трупы захваченных в плен воительниц; бесстыдное украшение — свекла — торчало у каждой из промежности. Гнали быков две женщины со связанными за спиной руками. Их тоже обрядили в мальчишечьи штаны с болтающимися спереди свеклами; но они, в отличие от отпущенных раньше пленниц, не брели молча, с поникшими головами: обе были обнажены до пояса, а справа и слева к их туловищам крестьяне привязали мешки с повизгивающими поросятами, которые высовывали наружу пятачки и пытались ухватить женскую грудь.
Кастель это не обескуражило. Достигнув Штендаля, она приблизилась к периферии старого градшафга Берлин. Ее подстерегали с двух сторон: во-первых, Мардук, который стоял под Ганновером (тогда как его капитан командовал половиной охранников, оставшейся в старом градшафте); и, во-вторых, — узколицый негр Цимбо. И пока капитан Мардука еще только подходил к Магдебургу, чтобы оттуда атаковать мулатку, Цимбо вместе с отрядом Лоренца неожиданно появился под Штендалем, в непосредственной близости от рассеявшейся орды Анжелы Кастель, тотчас приказавшей своим остановиться. Цимбо еще раз напрямую потребовал, чтобы она уступила ему, как уполномоченному Круга народов, руководство всей акцией. Он вступил в переговоры с упрямой мулаткой, а тем временем его отряд, распространяясь по ближайшей округе, вынудил женскую орду рассредоточиться. И пока уверенная в скорой победе Кастель разговаривала, поигрывая еловой веткой, с Цимбо, судьба ее уже решилась.
Внезапно воительницам Кастель, которые шли или ехали по полям, где намело по колено снегу, показалось, будто всё перед ними и вокруг них как-то странно уклоняется загибается. Им померещилось, что они погрузились в какую-то стихию наподобие воды, в которой не могут ни что-либо разглядеть, ни вообще сориентироваться. Те бранденбуржцы, которых прежде окутывал черный дым, изобретенный Анжелой Кастель, не видели друг друга, даже когда сбивались в кучу; теперь же люди, которые поодиночке или группами шли за телегами или рядом с машинами, поднимали с земли пригоршню снега… Но рука, сжимающая рыхлый холодный все более плотный комок… не приближалась ко рту. Рука обретала гигантские размеры и, казалось, зависала в немыслимой дали. Они тянулись к ней; с чудовищной медлительностью рука, уже заслонившая половину горизонта, придвигалась ближе… Что-то черное вдруг воздвигалось перед людьми, которые стояли возле аппаратов. Аппараты, похоже, врастали в небо. Люди ощупывали руками ступени, ведущие к платформе аппарата: теперь каждая такая ступень была высотой с полдома; они могли ощупывать ступени, одну за другой, ставить на них ногу (со страхом, со все большим страхом), могли даже подниматься по ступеням — аппараты оставались недостижимо далекими, громадными как соборы. И человек, покачнувшись, падал вперед, на землю. У него возникало чувство, будто земля ускользает из-под ног; собственная его голова, гигантская, парила в воздухе; эта — скорее чужая — черная гигантская голова сверху кивала ему. Люди стонали от ужаса, растирали и разминали свои вроде как разбухшие руки, увеличившиеся головы; думали, что должны сами в себе сдвинуться, чтобы разрозненные части тела прижались друг к другу, снова соединились. Как прежние жертвы черных облаков, так же и эти несчастные замирали на месте или бросались на землю, прикрывали глаза. Они окликали друг друга, понимали по доносящимся крикам, что другие — где-то совсем рядом, но взглянуть в этом направлении не осмеливались. И пока они лежали стояли и снова, совсем отчаявшись, пытались смотреть шагать (однако в любом случае двигались, как им представлялось, только вниз в бездну, или вверх по отвесному склону, или вперед, но поверх крыш домов), солдаты Цимбо, защищенные от искажающего излучения, спокойно расхаживали между ними, отшвыривали их в сторону, словно кастрированных баранов, отнимали телеги и аппараты у обезумевших женщин, которые цеплялись за их колени и с воплями молили о пощаде.
Три долгих часа продолжалась беседа мулатки Анжелы Кастель с Цимбо, предводителем враждебной ей группировки оборотней. Потом вдруг в палатку вошел, не проронив ни слова, худощавый серьезный Лоренц, с несколькими сопровождающими. Мулатка встала, попросила непрошеных гостей удалиться. Лоренц, загородив дверной проем, молча кивнул Цимбо, который тем временем тоже поднялся. Негр, одетый в просторную меховую куртку, шагнул к своей нахмурившейся собеседнице, вынул у нее из руки еловую ветку (Кастель отпрянула и открыла рот), бережно спрятал эту ветку за пазуху и раскатисто рассмеялся. Кастель, вместе с другими женщинами, направилась к двери. Цимбо на выходе уступил ей дорогу. Кастель успела крикнуть: