По другую сторону от столбов, близко к морю, участники экспедиции построили ангары для заряженных турмалиновых полотнищ. Электрическое напряжение в заряженных завесах было столь велико, что первые — незащищенные — летатели на обратном пути теряли сознание и вместе с ними обрушивались в воду. Потому что на пути через холодную атмосферу, занимавшем всего несколько минут, завесы отдавали часть накопленной энергии. Потом люди додумались при пересечении границы огненной зоны подогревать металлические сетки, на которых во время перелета лежали полотнища; сетки, соприкасаясь с заряженными полотнищами, испускали пар. Ангары приходилось строить очень близко от вулканов. Туда, в ангары, сбрасывали полотнища, распространяющие вокруг себя энергию. Полотнища позвякивали, жужжали. Бросали их в тугоплавкую цитроново-желтую массу, в гигантские ванны ангаров. Такая масса — до самого дна ванны — оставалась прозрачной, отливала опаловым блеском; в ней медленно всплывали пузыри величиной с яблоко. Тяжелые струящиеся шлиры, как нити пряжи, обволакивали турмалиновые полотнища. Когда полотнище доставали из горячей маслянистой жидкости, все его звенья уже были покрыты желтовато-серой глазурью. Оно больше не жужжало; до него можно было дотрагиваться, стряхивать липкие капли.
Между тем грузовые суда с турмалиновыми полотнищами продолжали регулярно прибывать с континента, переплывая воды великой Атлантики. Они плыли, окутанные в свист ветра, снизу доносился плеск, а издали — глухое ворчание. Они будто парили в воздухе, среди летучих облаков, — сопровождаемые качурками, серебристыми чайками с зубчатыми хвостами и прочими птицами-ныряльщиками. Океан под ними уходил вниз на три тысячи метров. Он был наполнен рыбами водорослями медузами, а также комочками слизи — простейшими организмами. Он метался на своем ложе, образуя приливы и отливы. Среди сверкания и блеска парили суда.
НА КОНТИНЕНТЕ решили, что пора наконец получить заряженные полотнища. Брюссель и Лондон пришли к такой мысли одновременно. Они были постоянно заняты поиском новых средств упрочения власти и боялись, как бы исландские первопроходцы не присвоили эти полотнища, свойств которых никто толком не знал, но которые казались опасными. Сенаторы с каждым новым кораблем посылали секретных агентов, которые пересчитывали уже заряженные полотнища и потом отчитывались перед своими хозяевами. Когда с континента пришло требование отправить туда полотнища, Кюлин Де Барруш Волластон Прувас это требование просто проигнорировали. Тогда сенаторы — еще больше встревожившись, но внешне эту тревогу никак не выказывая, — назначили новых руководителей экспедиции, которым и поручили доставить полотнища. Новая хорошо оснащенная эскадра появилась у берегов Исландии. Де Барруш целыми днями морочил вновь прибывшим голову. И угрожал их руководителям. Старый исландский флот был в курсе происходящего; он принял сторону Кюлина и Де Барруша. Вновь прибывшим, которые мало что понимали, приходилось вновь и вновь выслушивать оскорбления в адрес сенатов; прежние руководители, как и рядовые члены экспедиции, не стеснялись с презрением высказываться и о сенаторах, и о самих градшафтах, так что посланцы континента чувствовали себя весьма неуверенно и подозревали, что ведут переговоры со смутьянами. Они посылали отчеты на родину; сенаты в ответ давали понять, что их дело — позаботиться о погрузке полотнищ и по завершении таковой покинуть Исландию; а кроме того, им следует сообщить Кюлину и Де Баррушу, что те останутся без снабжения, если и впредь не будут должным образом реагировать на постановления сената. Кюлин и Де Барруш хоть и неохотно, но пошли на уступки. Только позже в головах у них забрезжила мысль, что градшафты, скорее всего, их боятся. И они удивились; и тут же поняли, как нелепо их удивление. У сенатов, вероятно, есть основание испытывать перед ними страх. А вот у них самих никаких оснований для страха нет. Что они вообще такое — эти чужие, очень далекие сенаты, когда-то пославшие их всех сюда?
Когда Кюлин вышел на порог своего палаточного домика и сквозь клубы дыма впервые увидел, как только что прибывшие из городов летатели суетятся вокруг столбов, с полотнищами и ураганными бомбами, у него слезы выступили на глазах. Все «старики» чувствовали себя униженными. Работы ускорились. Ветераны и новички старались не вступать друг с другом в контакт. «Городские» иногда подвергались злонамеренным провокациям. Старые эскадры уже успели складировать в трюмах своих кораблей огромное количество турмалиновых полотнищ, в которых, как им казалось, они нуждались, и теперь праздно стояли в прибрежных водах, а их моряки наблюдали за новичками и мучились, не зная, какое решение принять. Наконец в один прекрасный день они разрушили все столбы, разрушили также ангары с ваннами для нанесения изолирующих покрытий — и прогнали новичков, просто заставили их сесть на корабли и выйти в открытое море. Те подчинились, не осмелились вступить в борьбу с ожесточившимися ветеранами. В Копенгагене, Гамбурге сенаторы встретили вернувшийся флот с наигранной невозмутимостью. Они поблагодарили руководителей экспедиции за приложенные теми усилия, посмеялись над жалобами в адрес Де Барруша, сделали вид, будто безмерно счастливы получить наконец заряженные полотнища. Сенаторы распространили слух, что посланные в Исландию младшие командиры вели себя там некорректно по отношению к Кюлину и Де Баррушу; но это, дескать, уже не имеет значения: главное, таинственные полотнища теперь находятся у них, у сенаторов. Ученые, мол, уже начали изучать их свойства. Исландскому флоту окольными путями дали понять: в результате определенных процедур из присланных турмалиновых полотнищ была высвобождена удивительная энергия. На самом же деле физики и техники, подчинявшиеся непосредственно сенатам, со страхом накинулись на заряженные кристаллические завесы, пытаясь выяснить, не таят ли они в себе некую угрозу.
Однако исландский флот не особенно интересовался слухами с континента. Корабли всех эскадр стягивались к мысу Рифстаунги на севере Исландии, угрожающе затянутой клубами дыма. Именно с мыса Рифстаунги, через снежную вершину Свальбарда, возводили первую линию мостов для атаки на остров. Теперь с каждого корабля спустили шлюпки, и шлюпки эти поплыли вдоль прибрежных утесов. На одном снежном поле, на склоне усеянного пеплом Свальбарда, был устроен день поминовения погибших участников экспедиции. Случилось так, что после слов Кюлина (который, чтобы защитить глаза от летучего песка, заслонял лицо коричневой меховой шапкой) все две тысячи его слушателей опустились на колени в снег. Они набирали в горсть пепел, щупали подтаявшую белую массу. У многих судорожно сжимались кулаки при мысли об обоих кораблях под белыми флагами, об их печальной и страшной судьбе. Моряки молчали и как бы грезили наяву. С опущенными головами, взявшись за руки, они медленно вернулись к шлюпкам. А потом корабли, не сговариваясь, так же медленно описали прощальный круг почета вокруг всего острова. Люди снова увидели Тистиль-фьорд, где когда-то долго стояла одна из эскадр, и мыс Лаунганес, и Воина-фьорд (теперь над ним сотрясались вулканы, черные гигантские чадные вихри закручивались в спирали, мелькали красные просверки, снизу доносился гулкий лай). А вот и песчаная банка, сместившаяся к востоку; пришлось огибать ее; возникла она после той катастрофы в бухте Хьерад. Остров еще раз показывал им себя: свои бухты и мысы, ледяной колосс Ватны (сияющая громада которого теперь поднималась прямо из моря); пылающий, покинутый людьми южный берег; маленькие мертвые острова; западный берег; и снова — горы мыса Римар, северный ледник Мюркар-йокуль, ту бухту, куда раньше впадала испарившаяся река Скьяульванда, мыс Рифстаунги, Тистиль-фьорд. Они плыли теперь под защитой гор с седловинами и протяженными хребтами, ветер не доносил сюда хлопья пепла, рокот вулканов был приглушен. Морякам приходилось огибать какие-то места, потому что там морское дно, казалось, приподнималось и начинало испускать дым. В других местах внезапные выбросы лавы отгоняли их от берега. Но они снова и снова приближались к этому острову — по своей воле, с внутренней сосредоточенностью, с преданной любовью к нему.
КНИГА СЕДЬМАЯРазмораживание Гренландии
ОЧЕНЬ НЕРЕШИТЕЛЬНО отходили корабли от Исландии. Очень медленно бороздили они могучие воды Атлантики. Глухой рокот бездн еще наполнял уши моряков. Они слышали его, как если бы приложили к уху раковину. Они теперь снова пересекали море, как много месяцев назад, бесконечно долгих месяцев, — когда отошли от Шетландских островов, лежащих на шестидесятом градусе широты. Море горстями швыряло в берега камешки; океан был водой, простирающейся на сотни миль, черным чудищем с волнистой шерстью, которое подчинялось ветру, над которым вечно носились и кричали разные виды пернатых. Когда-то эти моряки покинули Макл-Ро и Фулу, Мейнленд, иззубренные островки Елл, Самфри, Айи, Анст, облюбованные птицами скалы с их неумолчным свистом. Теперь участники экспедиции смотрели на солнце чужими недоумевающими глазами. На этот буйный огонь — испепеляющий ад для всех, кто ползает летает скачет; на бело-пламенное волнующееся море, которое отбрасывает от себя металлические облака, а те потом снова падают на его поверхность, но уже в виде шлаков. Мерцающие металлы, один жаркий выдох за другим, свободно расцветающие прасущности: гелий марганец кальций стронций… Люди прохаживались по палубам, чувствовали порывы холодного северо-восточного ветра, удивлялись волнам. Они лишь смутно помнили то, что осталось для них позади. Они прибыли на Шетланды из Брюсселя и Лондона, из южных градшафтов: их всех тогда собрали вместе. Им предстояло соорудить мосты над исландской землей. Города… Они вспоминали о городах. Какие странные там жители. Ради этих горожан их и послали в Исландию. Теперь под ними течет море. Ну и хорошо, что течет. Они не хотят в города. Как удивительно все высветилось: суть сенатов градшафтов машин и фабрик. В Бранденбурге когда-то сражался Мардук, великий тиран; после него к власти пришел Цимбо. Градшафтам пришлось уступить желающим покинуть города; потому-то