Обхватив руками колени, Подросток сидел в немом ожидании. Вскоре тяжелый воздух душной волной всколыхнулся от незнакомых шагов, еще ниже пригнув его к полу. Откуда-то долетел чистый звон раскладываемых инструментов. Он испуганно прислушался. Мимо снова прошла уборщица со своими орудиями — ступала она медленно и тяжело, и складки на синем халате казались живыми. Женщина направлялась к запирающей больничный мир стеклянной двустворчатой двери. Не замедляя шага перед густыми, иссеченными на концах листьями пальмы, она чутко прислушивалась: что он там делает в своем укрытии? Вот она окончательно скрылась из виду.
Гнетущую тишину ожидания нарушил вдруг топот, шарканье ног. Послышались иронические смешки. Женский голос говорил что-то о новом платье с высокой талией, на что мужской изъявил желание лично взглянуть на обновку. Разговор оборвал решительный окрик, и голоса умолкли. Группа прошла мимо Подростка, разглядевшего лишь подолы белых халатов и белые крахмальные брючины под ними вперемежку с женскими ногами, затянутыми в чулки телесного и орехового цвета.
Сонм белых халатов скрылся в двенадцатой, но вскоре все вышли и направились к соседней двери.
Подросток затаил дыхание и весь обратился в слух, но так и не уловил ни одного слова. А врачи уже повернули назад.
И снова воцарилась тишина, глубокая и невозмутимая.
Подросток, крадучись, выбрался из убежища и замер посередине холла: коридор, который отсюда просматривался до самого конца, казался пустынным и необитаемым. Набравшись храбрости, он снова заглянул в палату.
Там ничего не изменилось, только между койками теперь стояла белая матерчатая ширма. Преграждая путь свету, она отбрасывала тень на неподвижное тело больного. Одеяло на его груди едва заметно поднималось и опускалось, ссохшееся, с закрытыми глазами лицо было такое же незнакомое, как и прежде.
Он виновато попятился и прикрыл дверь. Постояв, подкрался к соседней палате, которая оказалась такой же маленькой, на две койки. На подушке в расплывчатом обрамлении седых волос покоилось бескровное женское лицо с белым налетом на синюшных губах. Подросток в страхе отпрянул.
Пробежав на цыпочках по остекленному холлу, он отдышался и, сделав еще несколько робких шагов, остановился у входа в душный коридор.
На мертвенно-белой стене темнели прямоугольники дверей. Приоткрыв наугад одну из них, он заглянул в большую и многолюдную палату. Больные оживились, но интерес в их глазах тут же угас, и они отвернулись от нерешительно замершего на пороге Подростка.
— Простите, — задыхаясь от волнения, забормотал он, — простите, Отца моего… Кароя Амбруша… нет здесь?
Никто не пошевелился.
— Амбруша? — приподнялся на локте молодой парень. — Таких нет среди нас.
Подросток почувствовал себя увереннее.
— А вы случайно не знаете, в какой он палате? Где мне его найти?
— Ты у сестер спроси. Они скажут.
Подросток шагнул вперед и, закрыв дверь, прижался к ней спиной.
— Понимаете, — начал он, — моя Мать… она не знает, что я здесь. Она не хочет… В общем, меня к нему не пускают.
— Тогда не ищи, — устало прикрыл глаза парень. — Вот полегчает ему, и тебя пустят.
— Да мне только взглянуть! — с отчаянием в голосе воскликнул Подросток и уже тише добавил: — Мне больше ничего не надо. Пусть он об этом не знает, не важно. Мне только взглянуть.
К нему повернулся мужчина постарше:
— Так ты попроси сестер, они покажут… Амбруш… Амбруш… — неуверенно повторил он. — Нет, я о нем не слыхал. У нас в отделении такого нет.
— А мне сказали, что он в двенадцатой… Один человек сказал… он знает, — твердил Подросток свое.
Тут все уставились на него, глаза как-то странно оживились. Парень твердо сжал губы.
— Уж… не судья ли?
— Ну да. Он, — поспешно ответил Подросток.
Больные растерянно переглянулись. Воцарилась тяжелая, вязкая тишина.
Первым ее нарушил парень:
— Ты уже был там? В двенадцатой?
— Да. Я сперва туда… но там не он. Это не Отец.
И снова тишина — неподвижная, тупая, жуткая.
Парень сел на койке.
— Подожди, — устало сказал он, — я сейчас встану.
— Ты чего, — всполошился пожилой, — уж не хочешь ли пацана…
— Ничего не хочу. Уж доверьте это мне.
Он надел халат.
— Пошли, не бойся, — сказал он и оперся на плечо Подростка.
В коридоре по-прежнему было пусто. Стараясь ступать с больным в ногу, Подросток бережно поддерживал навалившееся на него тело и ждал, когда парень заговорит. Но тот только тяжело дышал. Наконец, так и не проронив ни слова, он остановился и показал на одну из дверей:
— Сюда.
Подросток, забыв о больном, рванулся вперед. Парень, будто подгнивший телеграфный столб, резко качнулся и беспомощно привалился к стене.
В тесной комнатенке никого не было. На кушетке лежал пушистый клетчатый плед, на столе — беспорядочно разбросанные бумаги. В шкафу за стеклом виднелись инструменты, коробки, склянки.
Подросток растерялся и бросился было бежать, но парень преградил ему дорогу.
— Да не бойся ты, — сказал он, закрывая дверь, — это комната медсестер. Подождем здесь Эржи, сестру, — она точно поможет.
— Да ведь мне…
— Знаю, ты говорил, — перебил его парень. — Ну-ка, подсоби, — попросил он, ища рукой плечо Подростка.
Они сели на кушетку. «Обманули, — мелькнула мысль, — заманили в ловушку… Может, бежать, пока не поздно. Но как же тогда…»
Парень сжал его локоть и тихо заговорил, запинаясь и прерывая фразы странными придыханиями.
Они с медсестрой соседи. Почитай, даже родня. Не здесь, конечно, а дома, в деревне. Эржи добрая, жалостливая. А в таком месте, как больница, родня — дело большое, это уж точно. Она сейчас придет, нечего волноваться. И придумает что-нибудь. Обязательно.
После бесконечного, как показалось Подростку, ожидания в комнате появилась молоденькая сестричка. Больной с трудом встал и, позвав ее в коридор, о чем-то с ней зашептался.
Усталый и обессиленный, Подросток сидел как в дурмане, и, хотя говорили они недолго, он весь будто одеревенел.
Наконец заглянула сестра и махнула ему рукой. Он покорно последовал за ней. А парень, придерживаясь рукой за стену, поплелся к своей палате.
Медсестра крепко взяла Подростка за руку и повела в противоположную от холла сторону — значит, Отца там уже нет, значит, он все-таки не в двенадцатой. В самом деле, откуда уборщице знать, да и больным тоже — они даже фамилии Отца не слышали.
Мимо мелькали двери, на них — номера, таблички.
Но вот сестра остановилась и постучала. В ответ что-то пробормотали. Она обхватила лицо Подростка руками и, ласково улыбаясь, сказала:
— Побудь здесь. Если кто спросит, скажешь, что ждешь сестру Эржи. Договорились?
Подросток кивнул, и она исчезла.
Коридор тем временем оживился, мимо проходили врачи, прогуливались больные, но к Подростку никто не подходил. Заметив его, они бросали короткие взгляды на дверь и шли дальше. Только тут обратил он внимание, что на блестящей эмалевой табличке вместо номера стояла фамилия. Его опять одолел страх.
Сестра вернулась, знаком велела ему зайти, сама же, шурша крахмальным халатом, исчезла.
Помещение, куда он вошел, было такое же маленькое, как и комната медсестер, только еще более загроможденное.
В огромном кресле сидел пожилой врач.
— Садись, — качнувшись вперед, показал он на кресло поменьше.
Подросток замер, он словно окаменел… Страшился он не возможного наказания, не того, что о походе в больницу (и прогулянных уроках) станет известно Матери, — то был страх, какого он прежде никогда не испытывал, страх, доходивший до смутного леденящего ужаса. Отца в этой комнате он не искал, ни единого взгляда не бросил по сторонам. Он стоял немо и беззащитно.
Мужчина поднялся и силком подвел его к круглому столику.
— Вот так, — довольным голосом сказал он, усадив Подростка в кресло. И сел сам. — Мы знакомы? — спросил он, беря сигарету.
Подросток покачал головой.
— Ну да, не знакомы, — сказал врач, — но я все же знаю, кто ты, — доверительно улыбнулся он. — А кто я, ты, наверно, догадываешься… — Мужчина выжидающе посмотрел на Подростка и замолчал. Быстро чиркнув спичкой, он прикурил и, затянувшись, долго разглядывал пепел на кончике сигареты.
Подросток, уныло опустив плечи, подавленно следил за врачом, за ничего не выражающим взглядом его привычно отведенных глаз и чувствовал, как в груди зарождался и стремительно нарастал странный и незнакомый холод. Он вперился взглядом в полированный столик, поверхность которого казалась застывшим озерцом. Все другие предметы качались и плыли у него перед глазами.
Врач, видя, как побледнел Подросток, с неожиданным для своих габаритов проворством плеснул в стакан воды и, перегнувшись через столик, дал ему выпить.
Тот медленно пришел в себя и открыл глаза.
— Это был он?
— Да, он, — ответил врач.
Подросток ухватился за подлокотники кресла. Хотя голова уже перестала кружиться, он ничего перед собою не видел. Голос мужчины, терпеливый и ровный, точно окутывал его нежной и мягкой, успокаивающей тканью, которая так плотно спеленала его дрожащее тело, что трудно было дышать. Слова постепенно складывались во фразы — умные, твердые, исполненные достоинства.
Разве возможно, что Отец — лишь муравьишка в большом муравейнике? Если это так, тогда возможно все что угодно.
— Да, он таскал былинки чуть покрупнее, чем таскали другие, был чуть быстрее на ногу и чаще оборачивался со своей ношей. Только и всего. Но природа не любит, когда нарушают ее порядки, и мстит, это закономерно, — мужчина старался говорить как можно мягче, приглушая шипящие, — да, сердце совсем изношено… в таком молодом возрасте… а размножение эпителиальных клеток — это не шутка… нет, нет.
Врач первым вышел из кабинета и жестом разогнал любопытных по палатам. Они вместе направились в двенадцатую. Подросток, несмотря на подавленность, шагал неожиданно твердо, а мужчина, могучий и телом, и духом, с трудом переставлял ноги.