– Черт, с папаней твоим нехорошо получилось, мировой был мужик, – сочувственно бормотала она.
Хотя все, что Вероника знала об Анатолии Федоровиче, так это то, что он регулярно дает Лене деньги, а не советы. Не то, что ее собственный политизированный отец, который взамен на кредитные карточки требовал от дочери патриотизма и вступления в какую-то партию.
– Черт возьми, а тебе здорово идет черный цвет, как и всем блондинкам. Зря я осенью перекрасилась. Перемен захотелось. Хожу теперь рыжая, как лиса. Кстати, ты заметила, с кем твоего отца рядом положили? Платон Лисин – известный писатель, декадент. Все сверхидею искал, видимо, не нашел, запил и того… самоубился. Престижное, надо сказать, соседство. К этому Лисину все время экзальтированные читательницы ходят, цветы носят. Черные розы, как он любил…
Лена внимательно посмотрела на соседнюю могилу. Претенциозный памятник с фотографией сорокалетнего декадента с циничной улыбочкой неприятно ее поразил. Она вообще не любила разговоров о самоубийствах. Просто мороз по коже, несмотря на норковое манто. Она помнила, как мать кричала в запале отцу, что жизнь ей обрыдла, что лучше в петлю. Он зарабатывал деньги и почти не обращал на нее внимания, а она заводила интрижки с какими-то юнцами, пила и гоняла на своем спортивном автомобиле. Иногда Лене казалось, что мать умышленно перепутала газ и тормоз. А потом история с братом Борисом, который явно имел психические проблемы, романтизировал убийства и, в конце концов, повесился.
Лена где-то читала, что склонность к сведению счетов с жизнью заложена в генах. Встречаются целые династии самоубийц. Эта мысль вызывала у нее необъяснимый животный страх. Нет, сама Лена вовсе не походила на бледную деву, бросающуюся с утеса от неразделенной любви. Она хотела жить вечно, благо деньги на пластическую операцию у нее найдутся. Но самоубийцы всегда ее пугали. Она не могла читать о них в газетах, смотреть в новостях. Всегда чувствовала глубокое отвращение и странную притягательность. Нет, она не будет думать о Платоне Лисине, о том, что, по иронии судьбы, именно он стал, как выразилась Вероника, соседом ее отца. Да уж, вечные соседи, без надежды на отселение…
От реплики Вероники остался настолько неприятный осадок, что Лена на какой-то миг растерялась, забыла отрепетированную роль. И когда к ней подошел корреспондент какого-то телеканала, она согласилась на интервью. Илья в это время о чем-то разговаривал с отцом, остановить жену не успел. Вышло некрасиво. Конечно, Лена не сказала ничего лишнего, упомянула про большую утрату и надежду на выяснение истины. Но сам факт этого интервью многим не понравился.
Людмила Ивановна сочла странным это желание в такой момент покрасоваться перед камерами, и вице-спикер Госдумы с ней согласилась. В общем, на поминальном обеде в дорогом московском ресторане в курилке было о чем посудачить. Мужчины обсуждали мотивы убийства, а дамы – поведение «безутешной» дочери.
Людмила Болотова курилку не посещала, у нее были дела поважнее. После утреннего совещания с экономкой она решила, что Маше пора взяться наконец за ум. Она позаботилась, чтобы в ресторане ее дочь посадили рядом с сыном заместителя министра иностранных дел – Романом Иваницким. Перспективному жениху было двадцать три года, он заканчивал МГИМО, носил строгие костюмы и целовал дамам ручки, чем окончательно пленил Людмилу Ивановну.
– Восточные люди на похоронах не плачут, – заявил Роман, передавая соседке блюдо с кутьей. – Кто знает, возможно, смерть есть начало новой жизни.
– В том-то и дело, что никто не знает, – грустно усмехнулась Маша.
Она не собиралась рыдать по Фроловскому, но помнила другую скорбь и боль.
– Восточная поэзия и литература нынче очень популярны, – продолжал светскую беседу Роман. – Вы читали Мураками?
– Это слишком западный Восток, – заметила Маша.
Ему явно приглянулась эта хорошенькая блондинка. Стройная, как стебелек, в джинсах и черной рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами, что открывало балетную шею. Конечно, одежда не совсем по протоколу, зато явно дорогая, стильная и очень ей идет. Да, пожалуй, девчонка в его вкусе: полных и простушек он терпеть не мог. Маша тоже вскоре стала улыбаться благосклонно.
Правда, впечатление от перспективного знакомства оказалось немного смазанным неприятной находкой. Отлучившись в дамскую комнату, Маша нашла странную записку в своей сумочке: «Я знаю о том, что произошло в особняке. Со мной не нужно ссориться. Готовься платить по счетам».
Женя на весь день словно зависла в тех пяти утренних минутах, которые Илья провел рядом с ней. Ей даже глаза не надо было закрывать, чтобы представить, как он подходит к ней, что-то говорит, стоит рядом. И смотрит… Что это был за взгляд? С интересом, с тревогой? Ну уж точно в его глазах не было равнодушия. Или ей просто очень хотелось, чтобы не было.
Если днем ее грезы наяву никто не заметил, то вечером это стало опасно. Женя ведь с упорством практиковалась в вождении. Ей и так сигналили за не вовремя включенный поворотник и задержки на светофорах. Но как еще научиться ездить, если не за рулем? Хотя скользкая дорога, метель, бросавшаяся на лобовое стекло, темнота и тоска мешали быть примерной ученицей.
Женя уже почти приехала, сворачивала в свой двор, как вдруг что-то мелькнуло прямо перед капотом ее машины. Женя вдавила педаль тормоза. Но почувствовала удар.
Она сбила человека…
Глава 10
Костя Корастылев настоял, чтобы Наташа поехала с ним на похороны Анатолия Федоровича. Похоже, он решил окончательно утвердить ее в должности своей девушки. Ее такая решимость смущала, она чувствовала себя чужой на этом празднике смерти. Особенно когда заметила в толпе провожающих Фроловского в последний путь того самого продюсера.
Сколько времени прошло. Он постарел, потолстел, поседел. А вот она похорошела. Как все повернулось! Раньше никому не известная певица вынуждена была заискивать и унижаться, чтобы мэтр обратил на нее внимание, а теперь она такая же гостья, даже более значительная, чем он. Какое-то время на холодном кладбище Наталью грела эта мысль. Похоже, как женщине рядом с мужчиной ей удалось добиться большего, чем как певице.
Может быть, ну ее, эту сцену, этот микрофон? Не всем же быть в хит-парадах. Можно весьма комфортно существовать с Костей. Он даст ей деньги и возможности. Не профессиональные, а женские: шопинг, путешествия, дети.
Или мы бедные, но гордые? Между прочим, уже началась горячая пора с холодным названием «Время Снегурочек». Одним праздновать Новый год, а другим скакать вокруг елки с микрофоном, в лучшем случае развлекая малышей, в худшем – их нетрезвых папаш. Пока ты начинающая певица, это неплохой способ подзаработать. Но столько лет подряд – это неплохой способ испытать унижение…
Наташа уже почти решила, что Костя – меньшее из зол. Но на поминках в ресторане он уселся рядом с каким-то мордоворотом, напился, и Наташе пришлось прослушать их общие воспоминания о покойничке…
– А помнишь, Костян, как мы Фролу на день рождения телку подарили? Натуральную телку. Бабу голую. Она ему показала стриптиз наоборот. Все раздеваются, а она одевалась.
– А помнишь, Колян, как Фрол устроил гонки на снегоходах? И Миха шею себе сломал и помер. Но было круто!
– Точно! Круто он помер!
И парни захохотали. А Наталья готова была заплакать. Познакомьтесь, Костя Корастылев. Бандит и правая рука бандита. Из грязи в князи. Университетов не кончали. Кончали людей. Вот его уровень. Так он и такие, как он, проводят свой досуг. Крестиком не вышивают, Бальмонта не перечитывают. Добро пожаловать! Может быть, общество Кости и избавит Наташу от ресторана и роли Снегурочки, но что взамен? Петь «Мурку» для Костяна и Коляна? Нет уж, увольте. По собственному желанию и как можно скорее.
Наташа не стала дожидаться окончания этого мероприятия. Как только представилась возможность, улизнула из ресторана, ни с кем не прощаясь. Она поедет на метро, а потом на электричке. Доберется до дому сама. Лишь бы не видеть этих пьяных, хамских рож.
В кармане дубленки Наташа обнаружила листок бумаги с отпечатанным на компьютере текстом: «Приготовь 10 тысяч долларов. Завтра в 8 утра я позвоню тебе и скажу, как их передать».
Опять записка, непонятно от кого. Неужели это Костя? Наказывает ее за строптивость шантажом. Но откуда он мог знать, что она сегодня от него сбежит? Наташа сама этого не знала. Или его план куда изящнее: привязать ее к себе деньгами? Мол, кто-то ее шантажирует, а ей негде взять такие деньги, только попросить у него.
Нет уж, она не будет ему обязана. Пусть шантажист делает что хочет, пусть рассказывает про нее и Фроловского.
Наташа скомкала записку и выбросила ее в ближайшую урну. А телефон завтра в восемь часов она специально отключит. Будь что будет…
Глухой удар, визг тормозов и ощущение непоправимости. Все уже случилось. И ничего нельзя изменить. Женя сбила человека.
Несколько секунд она боролась с ремнем безопасности, который не выпускал ее с водительского места. Потом вырвалась из его цепких объятий, выскочила из машины, отчаянно желая, чтобы это была кошка, да и та отделалась легким испугом. Иначе Женя совсем перестанет спать по ночам.
Под колесами ее машины скрючилась маленькая фигурка в фиолетовом пуховике.
– Вы живы?! – Женя бросилась к ней. Девчонка лет пятнадцати. Бледное лицо, волосы растрепались, одежда в грязи.
– Мне больно. Руку больно! – простонала она.
Хорошо, что только руку. Еще лучше, что девушка смогла сама сообщить об этом. Значит, в сознании. Пациент скорее жив, чем мертв. Значит, и Жене можно дышать.
– Ты ее сбила на хрен! – крикнул непонятно откуда взявшийся парень в адидасовской куртке. – Я все видел. Научись сначала водить! Женщина за рулем – это как обезьяна с гранатой…
Двор был пуст. Только Женя, пострадавшая и свидетель. Иначе желающих заклеймить позором горе-водителя было бы больше. Но Женя задержалась на работе. Вычитывала статьи для завтрашних газет – не переврали ли чего. Записывала для отчета местные телевизионные новости. Сама вызвалась остаться и записать. Почему бы не порадовать Эльвиру Павловну, раз все равно дома никто не ждет? А остальных, видимо, ждали…