– Нет, товарищ капитан.
– Но ведь завтра к вечеру я буду иметь всю информацию по этому делу, но уже без вашей помощи.
– Ради бога, но не от меня. – Мы расстались оба недовольные друг-другом, хотя я прекрасно понимал, что он делал свою работу, когда иной раз приходилось копаться и в «грязном белье». Но я никак не мог забыть слова особиста Андрея, что Юра приехал с целью «любым путём получить орден». С тех пор отношения наши испортились и перешли на официальный уровень. Я махнул рукой – «А что он мне сможет сделать?». Но первый удар он нанёс мне через два дня в кабинете полковника Дорофеева, где он выразил крайнее неприятие моих методов добывания развед. информации и моих деловых контактов с силовыми структурами, особенно с краевой и городской МГБ. Данный разговор прошёл в крайне напряжённой ситуации, где полковник Дорофеев выполнял роль третейского судьи. Тот раунд я не проиграл: разошлись на равных, но насторожился и стал со своей стороны усиленно «копать». Используя трения между городской и краевой МГБ, пару раз хорошо выпив с одним из сотрудников, сумел получить эксклюзивный источник информации. Честно сказать, источник на серьёзную информацию не кололся, но давал хорошую пищу для размышления, подкидывая иной раз инфу о взаимоотношениях и трениях внутри коллективов силовиков. От него-то я узнал, что у Юры сразу не сложились отношения с МГБистами. Не понравился он им и его просто отфутболили и посмеялись, прекратив с ним всякие отношения. Ещё через несколько дней, этот же источник, предупредил меня: – Борис, ваш особист договорился с Дото Белкания и на тебя сейчас готовят хороший компромат. Причём, инициаторами выступили МГБисты. Где-то ты им «хорошо перешёл дорогу». Они вызвали к себе особиста и сказали ему – Если ты уберёшь отсюда начальника штаба, то мы с тобой будем работать и в качестве преференции они ему открыли канал связи с партизанами абхазской стороны, чтобы он с ними оперативно решал возникающие вопросы.
Всей этой грязной возней был очень обеспокоен полковник Дорофеев и вчера состоялась последняя попытка со стороны Дорофеева примирить нас, которого совершенно не устраивало видеть вместо меня другого офицера, которого снова надо вводить в курс дела.
– Товарищи офицеры, я собрал вас чтобы сделать последнюю попытку примирить. Ваша личная вражда отнимает слишком много времени и сил, которые надо бы потратить на выполнение своих прямых обязанностей. И в конце концов она стала здорово мешать нашему общему делу. Поэтому, прошу вас при мне высказаться по этому поводу и по поводу ваших будущих взаимоотношений и тут же примириться. И на этом закрыть этот вопрос. Товарищ майор, вы первый.
– Товарищ полковник, о примирение на данном этапе речи не может идти. Слишком мы разные люди, разные характеры и разные личные цели, и пути движения к цели у нас тоже разные. – Полковник Дорофеев болезненно поморщился, но смолчал, так как у нас с ним была определённая договорённость и он играл на моей стороне, – Со своей стороны предлагаю заморозить данный конфликт и я за вооружённый нейтралитет. Каждый работает в своём направлении и не мешает другому.
Я замолчал, предоставляя возможность высказаться особисту. Юра, пока я говорил, несколько исподлобья и слегка пригнувшись, чуть подавшись вперёд, пристально глядел на меня, но когда настала его очередь, он откинулся на спинку стула и уткнулся взглядом в полированную поверхность стола.
– Никакого примирения и вооружённого нейтралитета. Поздно примиряться. Завтра после четырёхсторонней встречи на 201 блок-посту я доложу Командующему МС всю информацию, что есть у меня на начальника штаба. Пусть решение принимает Командующий.
Я понимал особиста. Действительно поздно. Юра может быть и пошёл на примирение, но после того как он пошёл на сделку с МГБистами и у него появилась и пошла неплохая информация взамен на обещание выдворить меня отсюда, он просто не мог завернуть всё обратно – «За базар надо отвечать».
Дорофеев, со своей стороны, всё-таки до конца надеялся на благополучный исход этого дела и был сильно разочарован позицией особиста. Всегда спокойный и корректный, но сейчас он едва сдерживал себя. Он резко встал из-за стола, с грохотом отодвинув стул, и несколько раз прошёлся в молчании вдоль длинного стола, успокаивая себя. Взяв себя в руки, он снова сел за стол и заговорил голосом полным напряжения.
– Товарищ капитан, я сейчас скажу прямо и обидно, поэтому не обижайтесь, а задумайтесь хоть на мгновение над моими словами и моим положением. Если вы думаете, что только вы тут работаете – то вы глубоко ошибаетесь. Здесь работают и обеспечивают информацией Командующего и вышестоящих только три человека – я, начальник штаба и вы, товарищ капитан. Втупую разделить всё это – то каждый несёт тридцать три своих процента информации и работы. И я заявляю, можешь Юра обижаться, потом копать под меня, но ты здесь простая шестёрка. Понимаешь – ШЕС-ТЁР-КА. – Особист вскинулся, потом вскочил со стула, – Сядь, капитан, тебя здесь никто не оскорбляет. Я сейчас объясню, почему я тебя шестёркой обозвал.
Капитан медленно сел, а я был поражён и с интересом ждал продолжения: – Да, товарищ капитан, в отличие от тебя – я и майор Копытов ФИ-ГУ-РЫ. Ты копаешь свою часть информации. Часть её передаёшь по своим каналам к себе в Тоцкое, часть сливаешь мне. Понимаешь – Сливаешь. Мы же с Борис Геннадьевичем, не только добываем информацию, но и ПРИНИМАЕМ РЕШЕНИЯ по ней. Понятна тебе разница между твоей работой и начальника штаба Южной Зоны Безопасности. Помимо того, что принимаем мы и несём ещё за эти решения нешуточную ответственность и не только перед Коробко.
И если что случится, ты ведь, товарищ капитан, в сторону уйдёшь и будешь всем докладывать – «А я, мол, их вовремя предупредил… Я своё дело сделал…..». И сейчас, своей упёртой позицией, ты мне предлагаешь следующий вариант. Завтра майора Копытова, офицера который полностью владеет обстановкой, информацией и который на основе этой информации может мгновенно принять правильное, не для Коробко, а для России решение, ты предлагаешь этого офицера поменять на неопытного. Я прозондировал уже почву. Знаешь, кого дадут нам с тобой? Молчишь, капитан, – Дорофеев сделал продолжительную паузу и продолжил, – полковника Суханова дают. Ничего это тебе не говорит? Опять молчишь…. Придёт он: тогда нам с тобой уже придётся по 50% информации тащить, потому что он как человек – НОЛЬ, как военный – НОЛЬ и как полковник – ТОЖЕ НОЛЬ. Даже я не могу понять – Как такие полковников получают? Вот вызову тебя к себе в кабинет и на основе нашей с тобой информации буду принимать в письменном виде решение и ты там, капитан, поставишь свою подпись, чтобы наравне со мной ответственность нести. Понял, капитан? Вот тогда я тебя за фигуру буду воспринимать, а не за «шестёрку».
В кабинете повисла тревожная тишина. Ни я, ни особист не ожидали такого напора от полковника Дорофеева, поэтому молчали, думая каждый о своём. Я встал из–за стола и обратился к начальнику: – Товарищ полковник, капитан принял своё решение. Я своё видение тоже высказал, вы тоже довольно ясно и чётко всё изложили. Чего тут обсуждать? Пусть думает. Юра, только хорошо подумай, а я пойду. Мне ведь ещё развед. донесение для Командующего надо подготовить на завтрашнюю четырёхстороннюю встречу.
…Вновь зашипела радиостанция, отвлекая меня от неприятных воспоминаний и через минуту Сабуров сообщил: – Теперь Ошкерелия с Командующим общается и просят тебе передать, что Коробко в гневе…
– Вот суки, рука об руку работают. Валят, валят ведь целенаправленно….
С полковником Ошкерелия у меня тоже не сложились отношения. Он выпусник Тбилиского артиллерийского училища – я тоже артиллерист. Поэтому была большая доля вероятности найти общий язык в наших взаимоотношениях. Но – этого не случилось.
Невысокого роста, толстенький, многословный, а лучше сказать многоречивый, Ошкерелия считал себя умнее и хитрее всех русских миротворцев, очень гордился своей «Высокой» должностью главного военного наблюдателя от Грузии, поэтому с самого нашего знакомства глядел на меня свысока и с пренебрежением. Подумаешь артиллерист…, да ещё майор – а я вот полковник и Главный военный наблюдатель страны. А когда МГБист Николай Николаевич сказал ему, что я полковник ГРУ, то Ошкерелия в это сразу поверил и одновременно это его и уязвило. Всё-таки полковник ГРУ это тебе не какое-то ХУХРЫ-МУХРЫ. Теперь целью грузинского полковника стало публичное разоблачение меня. Доказать, что мои артиллерийские эмблемы и рассказы об артиллерии лишь простое прикрытие.
Как-то раз, узнав, что я еду с проверкой на 310 блок-пост в населённый пункт Пахулани, он приехал туда буквально следом за мной в сопровождение нескольких журналистов. Помимо этого он заранее договорился с абхазской стороной и в этот же момент со стороны Абхазии также подъехали представители абхазских силовых структур и администрации Гальского района.
Достав из багажника артиллерийскую буссоль ПАБ-2а, Ошкерелия всё это сложил к моим ногам и с ходу предложил проверить правильность координат блок-поста.
Надо сказать справедливости ради, что данный блок-пост изначально был выставлен с ошибкой и не на самой условной линии границы между Грузией и Абхазией, как договаривались, а в семидесяти метрах от условной линии границы на Абхазской стороне. То есть получалось, что грузинский военный наблюдатель, иностранный военнослужащий, находился на территории чужого государства. Поэтому в адрес грузина постоянно сыпались угрозы и существовала реальная опасность его физического уничтожения. Или захвата в плен. Что создавало вокруг деятельности русских миротворцев на этом посту атмосферу нервозности, напряжения и опасности в данном месте. Этим и воспользовался Ошкерелия.
Принимая мужественные позы, как ему казалось и, играя перед камерами снимающих журналистов, он сунул мне в руки футляр с буссолью, треногу и небрежно распорядился: – Товарищ майор, сделайте пожалуйста привязку блок-поста и определите на сколько метров блок-пост углубился на территорию Абхазии.