енно завалился на бок в воду. По воде поплыли чемоданы, сумки, среди них замаячила голова уцелевшего тракториста, но новый разрыв поставил точку в разыгравшейся трагедии.
Жалко, жалко гражданских людей: стариков, детей, женщин, которые всегда становились беззащитными жертвами на всех войнах. Сейчас я воочию наблюдал трагедию грузинских жителей, проживавших на том берегу. Но с другой стороны довольно часто мне вспоминался рассказ абхазского очевидца оккупации Сухуми грузинскими войсками. Вроде бы сил и возможностей у грузин сделать молниеносный рывок и занять Сухуми хватило, но когда военные действия затянулись и нужно было снабжать войска продовольствием, то здесь начались проблемы. Тогда город был поделён между грузинскими батальонами, которые просто грабили жителей кварталов, доставшимся им по жребию. Отбирали последние крохи еды, более-менее ценные вещи. Я уж не говорю про постоянные унижения, оскорбления и изнасилование. А когда стало понятно, что Сухуми не удержать. Начался повальный грабёж. Из города вывозилось всё, что представляло хоть какую ценность. За танки цеплялись троллейбусы, на военные машины грузились станки с предприятий. Город был ограблен дочиста. Мне удалось поговорить с одним из жителей Сванетии, пособником грузин. Он тогда попытался утащить из Сухуми два троллейбуса, но протащив их около двадцати километров по узким горным дорогам они у него свалились в неглубокое ущелье, где и ржавеют до сих.
– Да, хотел их под курятник пустить. То-то курам светло, просторно и тепло было бы…, – простодушно пояснил он мне .
Прикинув, что с Абхазского берега на грузинский за один час переходило до полутора тысяч человек, я съехал с берега и направился на блок-пост, где начальником блок-поста стоял в последний раз старший лейтенант Стрелкин. Выслушав его, я, старший лейтенант и полковник Суханов поднялись на насыпь к укреплению из бетонных блоков. Суханов выглядел подавленным, всем увиденным и ошеломлёнными глазами уже с высоты насыпи оглядывал оба берега реки, прислушиваясь к громким звукам боя. И каждый раз только он один, приседал, услышав звук пролетающей шальной пули. Мне пришлось сделать замечание: – Геннадий Иванович, хорош кланяться, перед солдатами ведь неудобно… Если ты пулю слышишь – то она не твоя и пролетает мимо. Свою, ты не слышишь….
Зря я ему это сказал, потому что он теперь, особо не скрывая страха от солдат и нас, явно пытался встать так, чтобы мы прикрывали его собой от боя, шедшего на абхазской стороне и откуда прилетали пули.
К этому моменту звуки боя приблизились и он шёл в двухстах метрах от моста на абхазской стороне, среди густых прибрежных зарослей. Поток беженцев по мосту иссякал и по нему сейчас тянулись последние остатки людского потока, и реку внизу продолжало переходить около восемьсот человек. Справа от насыпи и внизу окапывались до двух десятков грузинских полицейских и столько же вооружённых гражданских, скорее всего от «прокуратуры в изгнании». Прямо под насыпью на бугорке сгрудились до зубов вооружённые ОМОНовцы, увешанные оружием, ножами, магазинами с патронами, гранатами, миниатюрными радиостанциями. Не хватало только брёвен для самовытаскивания за плечами. Они скучились около одного из своих, который горестно сидел на земле и тёр руками глаза.
– Что там за комедия, Стрелкин?
– Да, полчаса тому назад через мост партизаны с беженцами переправили своих раненых. И один из них его двоюродный брат.
– Что, тяжело ранен?
– Да, но жить будет.
Вдруг сидевший на земле ОМОНовец, сорвался с места и быстро побежал по насыпи вверх, в котором по характерному ножу, узнал ОМОНовца, три месяца назад с товарищами попытавшегося около «прокуратуры в изгнании» отлупить меня. Я его узнал, но он меня нет. Он подскочил ко мне, остановился и стал истерично орать: – Подполковник, пропусти меня туда… Пропусти… Я за брата всех абхазов порешу, Я их…., – дальше последовал целый набор страшилок, почерпанных видать из американских фильмов. Когда он подбежал к нам, я насторожился, думая что его придётся успокаивать силой. Но тут же успокоился, потому что это были обычные грузинские «Понты» и работа на публику.
Следом за ним прибежали его сотоварищи в количестве 20 человек и, размахивая угрожающе руками, стали агрессивно гудеть: – Подполковник, если ты сейчас не пропустишь нас на территорию Абхазии, то мы тебя здесь на куски порвём вместе с твоими сраными солдатами….
– Парни, какие проблемы? Вперёд. Я вас пропускаю, – Я дурашливо посторонился и руками сделал приглашающий жест.
Сзади возмущённо зашипел на меня Суханов и дёрнул за рукав: – Борис Геннадьевич, что ты делаешь? – Но я его в ответ лишь сильно лягнул ногой.
ОМОНовцы радостно закричали и ломанулись мимо нас толпой по мосту в сторону абхазского берега.
– Товарищ подполковник, что вы творите? И чего вы пинаетесь ногой? – Возмущённо возопил Суханов, с болезненной гримасой потирая рукой ушибленную ногу. – Вы нарушаете все подписанные договорённости…
– Слушай полковник, я тут начальник, а не ты. Это во-первых. Во-вторых, если не соображаешь, то лучше помолчи – за умного сойдёшь. И нечего обиженное лицо делать. Они сейчас, с понтом, добегут до линии границы на мосту и всё. Дальше не пойдут – просто зассут. Покричат и уйдут обратно. Ты, чего не видишь, что они друг перед другом выделываются?
Так оно и получилось, добежав ровно до полустёртой белой линии, толпа ОМОНовцев резко остановилась. Поорали, постреляли одиночными в воздух и через пять минут воплей и толкотни на мосту, я даже удивился, что они хотя бы одного из своих случайно не столкнули вниз, группками побрели обратно.
– А что дальше не побежали, а то уж думал сейчас там наваляете…. А вы только в воздух постреляли, – язвительно протянул я, когда ОМОНовцы поравнялись с нами, но те только злобно глянули на нас и промолчали.
Звуки боя совсем приблизились к реке, которую поспешно пересекали последние беженцы. Полицейские, ОМОНовцы и другие вооружённые люди залегли, направив оружие в сторону абхазского берега. Все, в том числе и мы, напряжённо смотрели через реку. Внезапно, слева от моста в метрах четырёхстах, из прибрежных кустов сначала выскочило человек двадцать с оружием в руках, они несли несколько носилок. Потом вывалило ещё двадцать и все вошли в реку, направляясь к грузинскому берегу. Навстречу им из Шамгоны вышли десять человек, тоже вооружённые, которые стали им помогать тащить носилки. А из кустов в реку шагали по одиночке, группами партизаны, тащили на себе ящики, какие-то узлы и переправлялись на другой берег.
– Ну что будем разоружать партизан? – Я с презрением посмотрел на полковника Суханова задавшего этот идиотский вопрос, а потом обратился к начальнику блок-поста.
– Стрелкин, как ты на это смотришь? Сейчас возьмём пяток твоих солдат, да моих десять… Вот восемнадцать человек и пойдёт с полковником Сухановым разоружать. А там их, человек восемьдесят. А, Геннадий Иванович?
– А чё я? Ты ж, Борис Геннадьевич, старший…
– Аааа…, сразу за мою спину спрятался. Тогда стой и молчи. Кстати сказать, там где партизаны перешли, партизанская база в Шамгоне и там ещё около шестидесяти свеженьких партизан с оружием. А по честному сказать, мне на них наплевать. Пусть с ними грузины да абхазы разбираются. Вот если бы они попёрли через мост, вот тут бы мне пришлось покрутится. Всё бы сделал только чтобы они через мост не шли. Понятно, товарищ полковник? Поэтому Дорофеев и сказал мне действовать по ситуации. А не трупы наших солдат плодить из-за десятка другого автоматов.
Суханов стоял и молчал, едва скрывая облегчение от того, что не надо идти куда-то и подвергать себя риску. Я даже пожалел, что не с имитировал своё рвение по разоружению, чтобы заставить понервировать трусоватого полковника.
Мы спустились вниз с насыпи и в это время завязалась перестрелка между грузинами и абхазами вышедшими сгоряча на берег. Все заняли позиции, но не вмешивались в стрельбу, а через пару минут, со стороны грузинских полицейских втихушку начали прилетать автоматные очереди по посту из блоков, а со стороны абхазов, не долетев двести метров до блок-поста, прилетели две гранаты из гранатомёта, гулко разорвавшихся на галечном берегу.
– Стрелкин, дуй наверх и ни в коем случаи не отвечайте на огонь полицейских. После разберёмся с ними. И пулемётчика своего сюда ко мне.
Стрелкин убежал, а через двадцать секунд ко мне, пригибаясь, подскочил солдат: – Боец, давай из КПВТ чесани весь короб по абхазскому берегу. Только прицельно не стреляй. Так по кустам. Понял?
Солдат кивнул, нырнул в люк БТРа, крутанулась башня с двумя пулемётами и оглушительно громко, солидно заработал пулемёт КПВТ. Струя крупнокалиберных пуль обрушилась на галечный абхазский берег, вздымая приличные фонтанчики и выкашивая прибрежные кусты. Несколько секунд такого мощного огня было достаточно, чтобы стрельба с обоих сторон стремительно пошла на убыль и через минуту над рекой повисла тишина.
Потом были разборки с нервными грузинскими полицейскими и с ещё более нервными ОМОНовцами. Нервов у них наверно было бы больше, но я развернул на верху насыпи в цепь всех разведчиков и бойцов блок-поста, которые направили вниз автоматы, пулемёты и гранатомёты, что позволяло мне держать себя с оппонентами довольно нагло, а они вынуждены были сдерживать свои эмоции. Я орал, что по мне пох….й абхазы или грузины, но всех перестреляю, если хоть одна сука ещё раз стрельнет по блок-посту. Я до того разошёлся, что чуть не настучал по роже одного из полицейских, но вовремя опомнился, поняв что сейчас могу запросто перегнуть палку.
Побыв, после разборки, ещё полчаса на блок-посту и убедившись, что здесь обстановка нормализовалась, мы проехали на 308 блок-пост, где была спокойная обстановка, а затем на 310 блок-пост в Дарчели. Вот здесь мне совсем не понравилось. Около блок-поста находилось до ста человек местного населения, настроенного к нам весьма недружелюбно. Пообщавшись с ними, услышал стандартный набор обвинений: блок-посты Северной Зоны Безопасности беспрепятственно запустили абхазскую армию в Зону Безопасности, а вы наоборот грузинскую армию, чтобы она защитила коренных грузин, не пускаете. На мой вопрос – А где грузинская армия? Где она? Я её не вижу…, – местные жители отводили глаза и не отвечали. Я собрал вокруг себя почти всех находящихся у блок-поста и задал всем вопрос.