тических стран. Мы же, напротив, по просьбе балтийских правительств будем гарантировать их дальнейшую независимость своим военным присутствием.
— А если они не согласятся на такие условия?
— Тогда мы постепенно будем выдавливать их с оккупированных ими территорий, — пожал плечами Маккензи. — Опираясь на наше огневое превосходство. В конце концов, каждый из наших корпусов практически равен по мощи всей Российской армии. Это не стиль морской пехоты, но экономика русских завязана на мировой рынок и рухнет быстрее, чем наша. Население Калининградского анклава раз в тридцать меньше, чем в Ираке, значит, партизан мы тоже можем не опасаться. Я думаю, русские пойдут на переговоры, если мы дадим возможность Рогову сохранить лицо.
— А потери? — спросил Кейсон. — Сколько наших парней вы хотите уложить в землю для достижения этих целей?
— В контактных боях потери неизбежны, — признал Кейси. — Мы исходим из того, что ни одно из наших подразделений не потеряет боеспособности из-за потерь в личном составе за всё время операции. Кроме того…
Он сделал паузу, собираясь с мыслями. Вопрос о планируемых потерях был слишком болезненным, чтобы он мог просто так озвучить перед президентом цифры. Помощь пришла с неожиданной стороны.
— Потери сами по себе для нас не катастрофичны, — произнёс за спиной у президента Оскар Шаняк. Он поднялся с места и вышел в центр, чтобы его видели все присутствующие. — Быть может, они даже желательны. Если бы мы не покупали командование иракской республиканской гвардии в две тысячи третьем, а взяли бы позиции их танковых дивизий и Багдад лобовым штурмом, то наши потери составили бы тысяч пять солдат. Но зато мы не имели бы послевоенного сопротивления ни в Ираке, ни в мире вообще. Патологическая боязнь потерь, которую мы получили во Вьетнаме, серьёзно нам повредила. Может быть, настало время прервать эту тенденцию.
— Вот как? — удивился Кейсон. — Но я представляю американский народ. А он не очень-то благосклонно относится к потерям!
— Ошибаешься, Джон! — убеждённым тоном возразил Шаняк. — Общество готово. Это мы не готовы, думая, что американский народ не примет. Мы очень долго били слабых, а это порочная практика. Слабые заражают слабостью. И паническая боязнь потерь — это один из симптомов такого заражения. В Ираке мы доказали своё технологическое превосходство, но любой ублюдок, ненавидящий наши ценности, всегда мог сказать, что оно только маскирует нашу уязвимость. А потом пойти и заложить бомбу там, где наше техническое превосходство нам помочь не может. Армия побеждала, но общество проигрывало, понятно? Сейчас мы обязаны одержать не только военную, но и моральную победу, на деле доказав, что умеем воевать по-настоящему и риск потерь нас не остановит.
На несколько секунд наступила тишина. Сказанное было слишком необычно для насквозь фальшивой политической практики Соединённых Штатов. Такая откровенность могла стоить политической карьеры любому.
«Они как монашки, которым показали презерватив! — неожиданно развеселился президент, глядя на каменные лица присутствующих. — Пора их подтолкнуть!»
— Так что там с потерями, Питер? — обратился он к генералу. — Надеюсь, после слов Оскара вы уже не будете стесняться и назовёте нам цифру?
— Потери… ах да, — опомнился Кейси. — По расчётам командования группировкой, мы теряем от семи до восьми тысяч человек. Учитывая стандартные коэффициенты, это означает около полутора тысяч убитыми. Столько же или чуть меньше потеряют союзники. Русские потеряют втрое или вчетверо больше.
— Ну что же, — сказал президент. — Мне всё понятно. Я подпишу ваш план.
23 января 2015 года. Россия, Московская область
Во вчерашних вечерних и сегодняшних утренних выпусках новостей было объявлено, что встреча президентов России и Белоруссии состоится в десять утра в Кремле. Однако автомобилисты, проклинающие вечные пробки, вызванные проездом в Кремль президентских кортежей, не могли не заметить, что в этот понедельник на дорогах города было куда свободнее, чем обычно. Президенты в Кремль так и не прибыли, хотя встреча отменена не была. Ровно в десять утра на объекте Управления делами Президента Российской Федерации в подмосковных Раздорах собралось совещание невиданной представительности. Здесь, в возможно более узком кругу, собралась вся политическая и военная верхушка Союзного государства. Президенты, премьер-министры, министры обороны и начальники Генеральных штабов Белоруссии и России. Председатели СВР и ФСБ России и КГБ Белоруссии.
Надёжно скрыть место подобной встречи не представлялось возможным, несмотря ни на какие меры секретности, и службы, обеспечивающие безопасность, буквально «стояли на ушах». И если руководству ФСО мерещилась хитроумная группа диверсантов, пробирающаяся на объект по канализационным трубам или в водолазном снаряжении по дну схваченной льдом Москвы-реки, то в ГРУ серьёзно анализировали возможность попытки прорыва к Москве одиночного бомбардировщика или даже удара одиночной БР — слишком уж соблазнительную цель представлял собой подмосковный объект. По той же причине белорусскую делегацию, этой ночью прибывшую из Минска в Шереметьево на двух самолётах, сопровождало в полёте звено истребителей, чьи функции отнюдь не исчерпывались почётным эскортом.
Начал заседание президент России.
— Уважаемый Андрей Дмитриевич, — кивнул президенту Белоруссии, — господа. Все вы знаете, по какой причине мы здесь сегодня собрались. Нашему Союзу угрожает опасность иностранной агрессии. Впервые за очень долгое время, как минимум с сорок первого. Политический кризис мирового масштаба вокруг части нашей территории грозит перерасти в масштабное военное столкновение. Нам надо реагировать. Поэтому я предлагаю прежде всего заслушать министров иностранных дел. Не возражаете?
Никто не возражал. Косицын и Нетребко, министры иностранных дел России и Белоруссии, были даже внешне похожи — оба высокие, куда выше своих президентов, оба с благородной сединой. Только у Нетребко седой была мощная густая шевелюра, а плешь Косицына прикрывало то, что в народе называют «три волосины». Сейчас сходство подчёркивалось тёмными кругами вокруг глаз и общей измученностью вида. Сразу было понятно, что бурные дебаты в ООН не прошли для них даром, да и при возвращении в Москву на одном самолёте, приземлившемся только под утро, министры явно не спали. Они быстро обменялись взглядами, и Косицын кивнул коллеге: начинай, мол, Коля… Нетребко, не торопясь, встал, пригладил рукой непокорный вихор и заговорил глубоким басом:
— О наших успехах и неуспехах присутствующие, я думаю, осведомлены в общих чертах? В общем, ситуация сложная: американское руководство просто движется к войне. С упорством носорога, я бы сказал. На ООН режим Кейсона фактически наплевал, это давно не новость, но с пренебрежением такого масштаба мы сталкиваемся впервые. О пропагандистской кампании, развёрнутой американскими средствами массовой информации против наших стран, вы и так имеете представление. Это полное отсутствие всяческих тормозов. Ещё хотелось бы обратить внимание на уровень недружественных заявлений. Если сначала это были официальные представители Госдепа, то теперь мы слышим открыто воинственные заявления почти на всех уровнях, включая вице-президента и даже госсекретаря Хейли, что уже совсем ни в какие ворота. Локомотивом нагнетания напряжённости является советник президента по национальной безопасности Оскар Шаняк. Если честно, он повторил то, что в конце семидесятых удалось Бжезинскому, — вывел эту техническую, в общем-то, должность практически на первое место в иерархии американской системы управления. Пока в открытую не предъявил нам претензии только сам Кейсон. Но это вот Евгений Павлович, — кивок в сторону Косицына, — с ним встречался, он лучше расскажет. А по моему мнению, раз уж американцы собрались воевать, то жёсткую позицию президента США мы услышим тогда, когда у них всё будет готово. За несколько дней до начала агрессии. Я так думаю.
— Да, верно, — поднялся с места Косицын. — Я дважды встречался с президентом США. Проводил переговоры и с другими официальными лицами. Моё мнение: они готовы применить против нас силу. Готовы воевать. Но я в первую очередь дипломат и по своей должности должен решать подобные конфликты мирным путём. Сразу скажу, американцы на переговорах пользуются своей стандартной тактикой. Они сначала выдвигают неприемлемые для нас требования. А потом, когда совсем неадекватные удаётся снять и соглашение становится возможным, — неожиданно выдвигают новые, неприемлемые для нас инициативы. В результате переговоры срываются. Не далее как позавчера, на встрече с президентом и госсекретарём США, я прямо спросил: чего вы от нас хотите? Кейсон ушёл от ответа, зато госсекретарь Хейли выставил целый список претензий. Среди которых… — Косицын достал лист бумаги и, водрузив на мясистый нос очки, прочитал: — Снижение степени боеготовности стратегических ядерных сил, вывод всех подразделений Российской армии из Белоруссии, вывод из Калининградской области оперативно-тактических ракет и всех подразделений, введённых туда после первого сентября прошлого года… Ну, как вам?
— Это неприемлемо! — одновременно заявили премьер-министр Белоруссии Литвинский и министр обороны России Добрынин.
Дружный смех всех присутствующих слегка разрядил обстановку.
— Смех смехом, — продолжил Косицын, — а когда я спросил его, на какие уступки готовы пойти Соединённые Штаты, чтобы мы согласились на эти их условия, он сделал круглые глаза и заявил, что никаких уступок от США не требуется, поскольку всё, что они делают, они делают и в интересах России также. И вообще, всё им сказанное — это не американская позиция, а предварительные условия для начала переговоров.
— Причём всё это не ограничивается словами, — вступил в разговор глава СВР. — У каждого из вас в папке перевод уведомления, разосланного нескольким сотням тысяч ушедших в отставку американских военнослужащих. Прошу ознакомиться.