бъектов из Белоруссии и с «оккупированных грузинских территорий». Ликвидацию подводных сил Балтийского флота. Ввод в Калининградскую область международного полицейского контингента в три тысячи человек с лёгким вооружением для обеспечения проведения свободных выборов в регионе. И так далее — всего на двадцать один пункт.
«Сколько там было пунктов в австрийском ультиматуме Сербии? — на миг задумался Косицын. — Чёрт, никак не вспомнить… Но суть та же самая — требования заведомо неприемлемы, а значит, война неизбежна».
Зато вспомнилось, что австрийцы тогда давали на раздумья всего двое суток. Американцы были щедрее. Срок их ультиматума истекал через две недели. Никаких угроз в конце документа прописано не было, напротив, выражалась уверенность в том, что переговоры между сторонами прерваны не будут, но его содержание от этого не становилось менее зловещим.
— Копии этого документа будут вручены вашему послу в Вашингтоне и вашему заместителю в Москве, — сказал Хейли, видя, что Косицын заканчивает чтение. — Кроме того, президент Кейсон сейчас выступает с обращением к нации.
Министр поднял на него глаза.
— Ты в своём уме, Стивен? — Он спросил по-русски, будучи уверенным, что американец его поймёт. — Ты предъявляешь ультиматум ядерной державе! Я всегда считал режим Кейсона деструктивным, но это, — он потряс бумагой, — полностью переходит все границы! Хотите быть ответственными за предстоящий апокалипсис?!
Это выходило за всякие дипломатические рамки и за инструкции, согласно которым он не должен был угрожать американцам ни при каком раскладе. Демонстрировать несгибаемость сколько душе угодно, но забыть, что у России есть ядерное оружие. Однако шестнадцать лет назад Евгений Косицын в скромной должности был на борту самолёта, который премьер Примаков развернул над Атлантикой, и навсегда усвоил, что бывают моменты, когда политесом можно и пренебречь.
«Улечу в Москву, — зло подумал он. — К чёртовой матери. Эта бумага лишает моё нахождение здесь всякого смысла. И пусть Шемякин потом твердит о неоптимальном решении».
— Правительство Соединённых Штатов — это не какой-то «режим»! — взвился Хейли.
Типичный представитель истеблишмента своей страны, госсекретарь убедил себя в том, «ядерный аргумент» русские ни в коем случае не используют в региональном конфликте, но червячок сомнения всё же грыз его изнутри, и упоминание Косицыным апокалипсиса попало по больному месту. Но американец оставался дипломатом до мозга костей и возмутиться предпочёл по «идеологически верному» пункту. Впрочем, он тут же взял себя в руки.
— Мне очень жаль, Евгений. Я думаю, что сегодня нам лучше расстаться, но переговоры должны быть продолжены…
— Ну уж нет, Стивен, — протянул Косицын со смешанным чувством горечи и злорадства. — После этого, — он потряс листками, — ни о каких переговорах не может быть и речи. Я возвращаюсь в Москву немедленно. За меня здесь остаётся Осокин. С этого дня все контакты будут осуществляться только через него. А сейчас мы вместе пойдём к старине Данге, и ты ему лично объяснишь, что вы, англосаксы, натворили. И если старика хватит удар, виновата в этом будет твоя страна!
28 апреля 2015 года. Россия, Подмосковье
Когда Геннадий Рогов только готовился к вступлению в должность президента, с ним были проведены несколько занятий для закрепления навыков, которыми высшее должностное лицо страны обладать обязано, но которые тем не менее никогда не афишировались. Они включали в себя, например, принципы работы с «ядерным чемоданчиком», который на самом деле представлял собой терминал экстренной связи с военным руководством любого уровня. Чемоданчик все эти годы находился рядом, задачей специально отобранного офицера в чёрной морской форме было никогда не отдаляться от президента дальше чем на пятнадцать метров. Рогов несколько раз пользовался устройством во время военных манёвров и уже не считал его чем-то инфернальным.
Другое занятие включало в себя отработку быстрого покидания кремлёвской резиденции в случае чрезвычайных обстоятельств через туннели так называемого «Метро-2» и за прошедшие семь лет основательно забылось. Поэтому действия по сигналу «атом», объявленному руководством ГУО, как только там узнали об ультиматуме, произвели на Рогова сильное впечатление.
Президент сегодня задержался в Кремле дольше обычного, беседуя с главой администрации Шемякиным о внутриполитическом положении. Политиков вывели из кабинета, игнорируя лифт, доставили в подвал кремлёвского корпуса и в бронированной клети по длинному бетонированному колодцу опустили на многометровую глубину, где на крохотной станции всегда стоял наготове поезд из четырёх вагонов.
Охрана торопилась. Её сотрудников ещё по оставшимся с советских времён методическим указаниям натаскивали на действия при угрозе внезапного ядерного удара, и они дождались случая показать всё, на что были способны.
Через сорок минут президент пребывал в огромном, но слегка обветшавшем противоатомном бункере в ближнем Подмосковье, расконсервированном два месяца назад. Отсюда можно было по другим туннелям добраться до трёх военных аэродромов и вылететь в любую точку страны, но, поскольку подозрения о ядерном ударе не подтвердились, процедуру экстренной эвакуации было решено пока приостановить.
Ещё через полчаса в убежище прибыли министр обороны и начальник Генштаба.
— Ну, вот и началось, — сказал Добрынин, промакивая платком потеющую лысину. — Это фактически объявление войны.
Охрана выдернула его из дома, эвакуировав почти с той же скоростью, что и президента, что не способствовало сохранению душевного равновесия.
— Нет, — возразил Рогов, уже успевший прийти в себя. — Это попытка сделать так, чтобы войну объявили мы. Провокация. И кое-кто, пожалуй, не прочь на неё поддаться.
— Политика не поддаваться на провокации дорого обошлась нам в прошлом, — заметил Семёнов, в чей огород и был брошен камень. — Сейчас в готовность приведены все наши силы. Войска подняты по тревоге, объявлено состояние военной опасности. Максимум через час мы готовы перечь границы прибалтийских республик с целью деблокады Калининградской области.
— Чего от нас и добиваются, — подхватил президент, — чтобы выставить нас агрессорами перед всем миром. Американцы готовы напасть?
— В американских войсках объявлена боевая готовность «Чарли», это предпоследний уровень, — сообщил Добрынин. — Готовность Коалиции к наступлению тоже где-то в районе часа. Кроме того, им понадобится провести мероприятия, которые довольно трудно скрыть, — поднять дополнительные самолёты, к примеру. Мы сразу же это обнаружим.
— Значит, непосредственной опасности нет, — сделал вывод президент. — Две недели — это очень приличный срок. Я пока вижу только одну опасность. Американцы могут попытаться ввести войска в Прибалтику, не начиная формальных боевых действий. Мы должны быть готовы ответить тем же, как только получим сведения об этом. Проекты нот к руководству Эстонии, Латвии и Литвы с требованием пропустить наши части через их территорию уже заготовлены. В обмен мы гарантируем им сохранение независимости и невмешательство в их внутренние дела. Вероятно, они отвергнут наши требования, но эти дипломатические телодвижения мы должны сделать.
— Не следует с этим торопиться, — возразил министр обороны. — Как только мы дадим ответ на ультиматум, даже в такой форме, они тут же поймут, что мы отвергли их требования, и атакуют. Если уж тянуть время, то до конца. Две недели — приличный срок, и лучше бы нам выбрать его полностью.
— Точно, — поддержал его Семёнов. — ГРУ сообщает, что с сегодняшнего дня армии прибалтийских лимитрофов перешли под прямое командование офицеров Коалиции. Если превентивные действия невозможны, то следует использовать оставшееся время с пользой. Этот срок позволит нам завершить оснащение бронетехники Особого стратегического объединения комплектами «Накидка» и завершить мобилизацию резерва первой очереди. Кстати, я полагаю необходимым объявление всеобщей мобилизации…
— Мне кажется, это лишнее, Владимир Алексеевич, — заметил молчавший до поры Шемякин. — Мы же не собираемся воевать с Америкой много лет, как во Второй мировой? Гитлер говорил, что война должна выигрываться тем же оружием, которым она начата. Он ошибался, но мы сейчас именно в таком положении. Если части постоянной готовности не справятся, то мобилизованные нам не помогут, придётся искать политическое решение.
Семёнов не удостоил его ответом, но Шемякин этого не заметил.
— Я думаю, Геннадий Геннадьевич, что нам с вами пора отправляться дальше — на Урал.
Глава президентской администрации имел в виду комплекс под горой Ямантау, построенный для высшего руководства страны десять лет назад.
— Не поеду! — отрезал президент. — До ядерных ударов не дойдёт, а дезорганизовать управление страной так можно очень легко! Лучше я останусь здесь. Пусть Сёмин туда летит.
— Хорошо, — кивнул Шемякин, который, кроме прочего, курировал информационный центр, призванный противостоять американской пропагандистской машине. — Мы объявим о том, что президент столицу не покидал.
9 мая 2015 года, 10.00 по московскому времени. Белоруссия
За прошедший час дизельная вонь остановленных двигателей успела рассеяться. Поднявшееся повыше солнце набрало силу и наконец начало греть более или менее пристойно. Туман, изгнанный падавшими сквозь еловые кроны столбами солнечного света, исчез, впитавшись в землю или осев каплями влаги на ветви деревьев и броню боевых машин.
Десантников по тревоге подняли в шесть утра. Тревогу, однако, ожидало слишком большое количество людей, чтобы её можно было назвать внезапной. Мысль о том, что агрессор, предъявивший Родине наглый ультиматум, выберет для нападения рассвет праздничного дня, разделялась и офицерами, и солдатами. Когда через три часа марш закончился не на аэродроме, а в каком-то лесу, где было приказано маскировать технику, перевели дух очень многие.