Не ты ли зажал жалкие три тысячи баксов на польское релейное оборудование?»
Налаженные связи в пресс-центре позволили ему вовремя получить информацию о том, что с момента начала военных действий ожидается невиданный по накалу всплеск радиоэлектронной борьбы и гражданские каналы связи, скорее всего, окажутся бесполезными. Наверняка что-то подобное слышали и другие репортёры, но мало кто из них понимал, о чём вообще идёт речь, а ещё меньше приняли какие-то меры. В результате, как только раздались первые выстрелы этой войны, американские телестанции разом потеряли связь с большинством «внедрённых», как называли журналистов, которых командование «прикрепило» непосредственно к боевым подразделениям.
Связь со съёмочными группами в Варшаве и Гданьске сохранилась, но весь северо-восток Польши оказался выброшен из гражданского медийного пространства, и видеофоны со спутниковой связью через систему «Inmarsat», которые предполагало использовать большинство репортёров, оказались бесполезными.
Дмитрий подошёл к этому более предусмотрительно. Прежде всего он связался с папой, который по своей работе в России был не чужд радиоэлектронике. У Голдберга-старшего в его брайтонской клоаке просьба сына вызвала приступ ностальгии по молодым годам и любимому делу, которым он некогда занимался в Москве, в большом доме на Преображенской площади. Он напряг память и вывалил на него кучу технических деталей.
Через день после этого Дмитрий связался с технической дирекцией польского телеканала, у которого арендовал видавший виды «Мерседес-Спринтер» с телерепортажной станцией, и попросил об установке дополнительного оборудования. Поляки долго изумлялись, зачем ему такое старьё, но пообещали помочь, не забыв выставить счёт. На просьбу об оплате Стюарт поджал губы и напомнил Дмитрию о том, что всё необходимое оборудование компания ему уже оплатила и не собирается идти на дополнительные расходы. Чертыхаясь, журналист расплатился с поляками сам и теперь, когда связь с большинством «внедрённых» пропала, мог быть спокоен. Его видеосигнал шёл какими-то забытыми богом и техническим прогрессом путями, через похожие на вертикальные гробы стойки коммутационной аппаратуры, помнящей ещё Войцеха Ярузельского у власти, в Варшаву. А уж оттуда по спутниковому каналу — в Атланту.
— Да, Стюарт, я готов! — ответил Дмитрий, понимая, что в такой ситуации бонусные выплаты за внеочередной эфир превзойдут его самые смелые ожидания.
— Тогда я тебя переключаю! Новости идут круглосуточно, сейчас самое время.
Его лоснящееся лицо исчезло и сменилось изображением новостной студии с двумя ведущими, традиционно мужчиной и женщиной, сидящими на фоне экрана, на котором застыли неподвижное изображение отеля «Полония» в Варшаве, логотип CNN и эффектный лозунг: «Hot war: fervour instead of cold».
— Нам только что сообщили, что есть связь с одним из наших корреспондентов, который находится в боевых порядках наступающих войск, — сказала молодая телеведущая. Дмитрий не сразу вспомнил, как её зовут.
Картинка позади неё сменилась, теперь Дмитрий видел там собственную физиономию.
— Хелло, Дмитрий, вы слышите нас? — произнёс её коллега.
— Рад слышать вас, Руди!
— Поведаете нам и нашим телезрителям, каково там, на переднем крае мировой демократии?
— Конечно. Наступление началось около двух часов назад с мощного огня артиллерии. Собственно, он с тех пор и не прекращался, вы можете слышать грохот, который производят эти орудия, каждую секунду переправляющие в анклав тонны взрывчатки и стали. Этот убийственный огонь не оставляет шансов выжить тем, кто затаился сейчас на русских позициях. Около часа назад двинулись вперёд и танки американских войск. Я не могу называть военную часть, в которой нахожусь, но её командование не делает секрета из своей тактики. Оно намерено разорвать оборону противника огнём, а затем изолировать и ликвидировать «карманы», в которых возможно сопротивление.
— Да, Дмитрий. А предпринимают ли русские ответные меры?
— Около часа назад здесь прогремели несколько большой силы взрывов, не исключено, что это ответный огонь русских. Но он был слаб и скоро прекратился. Я точно знаю, что пострадавших от него нет. Вполне возможно, что эта попытка будет единственной.
— Скажите, Дмитрий, а наши солдаты уже пересекли границу анклава? — задала вопрос ведущая.
— Наверняка пересекли. От места, где я сейчас нахожусь, до русс… — оборвав себя на полуслове, Дмитрий облился мгновенным потом. Говорить «русская граница» или «русская территория» применительно к Калининградскому анклаву категорически не рекомендовалось. Чёрт, он едва всё не испортил! — До границы отсюда примерно две мили, но русские позиции начинаются в глубине территории. Возможно, скоро мы там окажемся. Ожидайте наших репортажей! Дмитрий Голдберг, CNN! — представился он и застыл, глядя в камеру, в ожидании, пока не исчезнет его изображение на экране позади ведущих.
10 мая 2015 года, 5.50 по московскому времени. Литва
Загребая обломком доски (вёсел в лодке не было), Муха злился на себя за эйфорию, охватившую его полтора часа назад, когда он вывалился из бортовой двери Ил-76 над зоной высадки. Все десантники знали, что возможные потери к этому моменту могли составить до четверти личного состава, но, глядя на усыпанное куполами небо северо-восточнее Каунаса, так легко верилось, что этого удалось избежать.
Аэропорт был захвачен с ходу. В стеклянном пассажирском терминале и здании служб аэропорта с жёлтой вышкой вроде бы кто-то ещё пытался отстреливаться, но первый батальон 217-го парашютно-десантного полка, оставив зачищать местность сброшенным без техники коллегам из третьего батальона, уже устремился к следующей своей цели — железнодорожной станции Палемонас.
Тут пришлось повозиться. Противник был малочисленен и имел только лёгкое стрелковое оружие, зато ловко укрывался среди вагонов на забитых путях, где не могли свободно маневрировать бээмдэшки, и у десанта появились первые раненые.
После взятия станции батальон должен был наступать через плотную застройку вдоль железной дороги, имея целью захват мостов через Неман и плотину Каунасской ГЭС, но планы пришлось слегка скорректировать.
Прошляпив парашютную высадку на территории, которая считалась «своей», хотя и простреливалась дальнобойными комплексами русской ПВО насквозь, американское командование решило отыграться на идущих во втором эшелоне транспортниках посадочного десанта. Поскольку рассчитывать на быстрое подавление противовоздушной обороны не приходилось, хотя после массированного удара по Калининграду её плотность и ослабла, американские самолёты обошли зону, которая простреливалась С-300 из Калининградской области, с севера и в районе Кедайняя столкнулись с прикрывавшими десант истребителями. Полки выложились полностью, но целиком сорвать атаку им не удалось.
Ил-76 с двумя самоходными ПТРК «Робот» [38]противотанковой батареи и «КамАЗом» на борту получил попадание американской авиационной ракеты километрах в тридцати от аэродрома. Скорость перегруженной машины была совсем мала, и прямое попадание наверняка сбило бы транспортник. К счастью, комплекс радиопротиводействия запутал ракету, и она взорвалась в полутора десятках метров под левым крылом самолёта. Фюзеляж загудел как барабан под слитным ударом сотен осколков. Второй двигатель вспыхнул сразу, первый густо задымил, но пока ещё тянул, и тяжёлую машину начало кренить влево. Пилоты добавили газ оставшимся движкам и включили огнетушитель на втором. До поля, где приземлялись парашютисты, оставалось ещё километров пятнадцать. Планом операции предусматривалось, что повреждённые транспортники, которые не дотянут до захваченной полосы, будут совершать посадку на нём. Но первый двигатель тянул еле-еле, и тягой обоих исправных движков правого крыла машину всё больше уводило влево. Убрать тягу было нельзя — самолёт всё больше терял высоту, а внизу был лес.
— Не дотянем, командир! — запаниковал второй пилот.
Командир экипажа видел это и сам, но решение пришло мгновенно.
— Спокойно! Садиться будем на водохранилище!
Скользя на левое крыло, самолёт прошёл над малоэтажной застройкой и едва перевалил высокий арочный мост через Курну на шоссе Вильнюс — Каунас. Первый двигатель остановился окончательно, командир прибрал газ остальным и толкнул штурвал от себя. Блестевшая поверхность Каунасского моря стремительно рванулась прямо в лицо пилотам, но в нескольких метрах над поверхностью они рванули штурвалы, выравнивая машину. Ил-76 с грохотом ударился о жёсткую, как наждак, воду днищем, снова взмыл на пару метров в воздух, зацепил воду левым крылом и, развернувшись хвостом вперёд, исчез в циклопической туче брызг.
— Рябина, — прохрипела рация у старшего лейтенанта голосом командира роты, — давай к берегу со своими, посмотри, что можно сделать.
Три БМД взвода, облепленные десантниками, ринулись по застроенным дачными домиками улицам к воде, поводя по сторонам стволами. Кто-то из защищавших станцию мог здесь и укрыться. На углу водитель головной БМД не вписался в поворот и снёс хлипкий заборчик. Машина, взревев, дёрнулась было обратно, но Муха уже увидел за поваленным забором здоровенную перевёрнутую лодку.
— Стой! — заорал он.
Потом спрыгнул с брони и ухватился за алюминиевый нос. Остальные кинулись к нему на помощь, быстро приподняли плавсредство и взгромоздили его поперёк машины над десантными люками.
То, что запасливость оказалась не лишней, выяснилось буквально через минуту. Песчаный берег водохранилища был высок и обрывист. Сползти по нему БМД, наверное, ещё могли, но вот взобраться обратно — уже вряд ли. А лодку просто столкнули в воду, и спасательная операция вступила в завершающую фазу.
Самолёт лежал на воде метрах в двухстах от берега, с сильным дифферентом на нос. Спереди вода покрывала стёкла пилотской кабины, сзади едва доставала до грузовой аппарели.