Кто это был? Неважно, главное не останавливаться!»
В наушниках нервный голос Афанасьева диктовал наводчику очерёдность целей. Американские позиции приблизились, и там кое-где мелькали огоньки — подавить противника окончательно не удалось.
Подлетавшую спереди ракету Олег заметил, наверное, за секунду. Она стремительно приближалась под небольшим углом, и он изо всех сил рванул на себя рычаги, надеясь, что она пройдёт мимо. Его с размаху бросило вперёд, танк, клюнув носом, заскользил вперёд на заблокированных гусеницах, потом всё потонуло в рёве, грохоте и звоне. В них всё-таки попали. Зажмурившись, Олег сжался на сиденье, ожидая буйства тысяч градусов, которые превратят его в пепел прямо на сиденье, но ничего не происходило. Зато нестерпимо зачесался нос. Он звонко чихнул и открыл глаза. Двигатель заглох, танк стоял на месте. Сердце колотилось в груди с неимоверной частотой, в глазах метались красные круги, в воздухе висела поднятая с пола пыль.
— Все целы? — послышался в наушниках неуверенный голос Афанасьева.
— Я цел, — сообщил Олег и ткнул в кнопку стартёра.
— Я тоже, — сообщил наводчик.
Двигатель завёлся с полоборота. Олег прильнул к триплексам, но ничего в них не увидел. На ощупь щёлкнул тумблером тепловизора, но на экране была только ровная зелёная засветка.
— Вперёд, Олег, вперёд!
— Не могу, не вижу ничего!
— Ранен?
— Нет, что-то с приборами!
Он рванул защёлку люка и выглянул наружу, усаживаясь «по-походному». Причина «слепоты» тут же стала понятна. Ракета попала в верхний лобовой лист, но блоки динамической защиты сработали штатно, метнув стальные пластины под углом к кумулятивной струе и разрушив корпус ракеты ещё до её окончательного формирования. Поэтому основная броня пробита не была. Но динамическая защита, сработав, превратила в клочья прикрывавшую это место деталь радиопоглощающего комплекта. Изорванные остатки «накидки», завернувшись, закрыли приборы наблюдения. Танки впереди уже выкатывались на американскую позицию. Одна из машин, остановившись, густо дымила белым. С её башни на глазах Олега скатились в траву две чёрные фигурки. Сзади почти оглушал, несмотря на шлемофон, лай автоматических пушек — приближались БМП с пехотой.
— Люк закрой! — рявкнул в ТПУ Афанасьев. — Ты нам стабилизатор блокировал! Давай вслепую!
— Сейчас! — заорал в ответ Олег, пытаясь руками стянуть неподатливые лохмотья с триплексов.
Освободить приборы не удавалось, для этого надо было покинуть танк и вылезти наружу, а вероятность получить пулю и осколок при этом стремительно приближалась к ста процентам, не говоря уже о том, что неподвижная боевая машина могла схлопотать ещё один противотанковый «подарок» в любой момент. Вести танк «вслепую», по командам командира? Олег не был уверен в своих способностях. В любом случае скорость сильно упадёт, а с беспомощной машиной противник расправится с удовольствием. Тогда — «по-походному»? Но при распахнутом люке башня стопорится и вести огонь танк не сможет. Остаётся… Да, остаётся только маленькая чёрная квадратная кнопка, почти за затылком, за нажатие которой сержанты в «учебке» могли и отжиматься заставить после отбоя. Потому что, будучи нажатой, она отключает контакты блокировки поворота башни и при заезде на бугорок, например, стабилизатор весящей несколько тонн пушки вполне способен её стволом поделить голову механику пополам.
Олег на ощупь ткнул кнопку и, сгорбившись на сиденье, чтобы над обрезом люка торчали только глаза, тронул машину с места.
На растерзанный огнём и гусеницами передний край американцев их танк ворвался одновременно с пехотой. Семь оставшихся танков виднелись далеко впереди.
«Это скольких же нет? — мелькнуло в голове у Олега. — Оба оставшихся из третьей роты прикрывают «самочек», да мы… Значит, троих потеряли?»
Но размышлять было некогда, и он повёл машину вдогонку. Боевой приказ требовал перерезать шоссе Каунас — Клайпеда, до которого оставалось ещё километра четыре, к югу от Расейняя. Скоро американцы должны были прийти в себя и контратаковать.
13 мая 2015 года, 17.30 по московскому времени. Литва
Парашют в кроне дерева повис прочно, и Кузнецову стоило немалых усилий, орудуя ножом, разрезать стропы и спуститься по ним на землю. Первым делом он подобрал автомат и огляделся вокруг. К северу и западу вдоль реки тянулась узкая полоска деревьев. К востоку и югу — почти ровное поле.
Стараясь не обращать внимания на боль в шее, лётчик проверил, работает ли аварийный передатчик.
«Спокойно, только спокойно, — твердил он себе. — Я тянул на север сколько мог. И если город, который я видел, болтаясь под куполом, это действительно Паневежис (а что это ещё может быть!) — значит, я на своей территории».
Обломки самолёта догорали всего метрах в трёхстах. Машина падала плашмя и, если бы не пожар, могла бы сохраниться практически полностью. В голову некстати лез авиационный фольклор:
Прилетели, мягко сели,
Высылайте запчастя:
Два прибора, два мотора,
Фюзеляж и плоскостя.
В ожидании вертолётов ПСС [86]логично было бы остаться на месте, но висящее на дереве полотно парашютной ткани выглядело слишком заметным для любого наблюдателя, и полковник решил, что лучшим решением будет отойти метров на восемьсот и замаскироваться в приречных зарослях.
— Полста двенадцать, — неожиданно проквакал динамик, — я Спасатель три. Идём по пеленгу, будем через несколько минут. Как слышите? Приём.
— Спасатель три, я Полста двенадцать, жду, — откликнулся Кузнецов, поспешно нашаривая сквозь ткань рюкзака с НЗ округлый бок сигнального патрона, — к обозначению себя по вашей команде готов.
— Требуется ли помощь? — сквозь треск донеслось из крохотного динамика.
Пилот как раз нажал тангенту, чтобы сообщить, что помощь ему не требуется, когда в ствол рядом на уровне его коленей ударила пуля, а другие вздыбили фонтанчики жидкой грязи под ногами. Уже падая между корнями ближайшего дерева, он понял, что стрельбу по нему ведут из одного ствола, и звук выстрелов совершенно не похож на те, которые давал «калашников».
«Литовцы? Американцы? Чёрт, вот ведь влип!»
Дав вслепую длинную очередь в направлении противника, Кузнецов откатился по пожухлой траве в грязную ложбинку и ужом прополз по ней в направлении реки, надеясь, что враг потеряет его из виду. Однако попытка поднять голову едва не окончилась для него плачевно: по веткам вокруг защёлкали пули, правое плечо обожгло резкой болью. Неведомый противник передвигался быстрее и оказался значительно ближе, чем в прошлый раз, — очевидно, он приближался перебежками, пока лётчик полз.
Кузнецов ткнулся лицом в мягкую грязь и, подняв автомат над головой, начал стрелять вслепую.
На стрельбище он показывал неплохие результаты, легко выбивая положенную норму, но для этого требовалось хотя бы целиться, а наземный бой неожиданно показался ему куда более страшной вещью, чем воздушный. Впрочем, его «нигга-шутинг» неожиданно оказался успешным, и противник, огрызаясь очередями по два выстрела, был вынужден залечь.
Магазин закончился. Меняя его, полковник внезапно осознал, что слышит характерный звук приближающегося вертолёта. Так он не радовался, слыша Ми-8, даже на тренировках по выживанию в Пермском крае. Радость тут же сменилась опасением, что вертолётчики его не заметят. Кузнецов отложил автомат в сторону и потянул из рюкзака с аварийным запасом сигнальный патрон. Пальцы правой руки не слушались, поэтому пришлось прижать его алюминиевый корпус локтем, чтобы сорвать кольцо предохранителя.
Бросив патрон перед собой, в смутной надежде, что густое облако оранжевого дыма дополнительно прикроет его, полковник начал, зажимая обильно кровившее плечо, отползать ещё дальше назад, подтягивая автомат за ремень. Правая рука вконец отказала, и стрелять лётчик больше не мог.
Рокот вертолёта слышался совсем недалеко, и скоро к нему добавился звук уверенной стрельбы как минимум из пяти стволов. Судя по звуку, это были «калашниковы», и полковник, продолжая зажимать рану, облегчённо привалился к кривому стволу молодой берёзы. Недалеко дуплетом грохнули два взрыва, и всё затихло.
В глазах у пилота всё плыло, но через красные круги он увидел, как к нему направляются двое в камуфляже знакомого рисунка.
— Жив, летун?
Сквозь наваливающуюся сонливость полковник нашёл в себе силы кивнуть. Его быстро, прямо на месте, перевязали. По пути до вертолёта боль уходила, вытесняемая холодом, и Кузнецов, наверное, потерял бы сознание, если бы при погрузке его не приложили раненым плечом о створку вертолётной двери.
Вспышка боли вернула лётчика в реальный мир, и он увидел на скамьях в салоне радостных спецназовцев, озабоченное лицо наклонившегося над ним врача с пластиковым пакетом физраствора и на полу рядом с собой измождённого, небритого и покрытого грязью человека, с перевязанной ногой, от которой исходило ощутимое зловоние.
— Это кто? — удивлённо спросил один из тащивших Кузнецова спасателей, разглядывая второго раненого.
— Их двое было, — пояснил другой. — Американцы. Второго мы завалили, а этот застрелиться хотел, но Сундуков ему не дал. Знаков различия на нём нет, но похоже, офицер, поэтому решили взять с собой.
Первый наклонился над пленным и перчаткой без пальцев стёр подсохшую грязь с нагрудной таблички с фамилией на правой стороне груди. Кузнецов скосил глаза и прочитал: «Groves».
13 мая 2015 года, 17.45 по Гринвичу (20.45 по Москве). Польша, Модлин
Когда часы, показывающие время по Гринвичу, по которому жила вся огромная военная машина Коалиции, высветили на табло без четверти шесть, напряжение в штабе достигло максимального накала.
В анклаве после разгрома контратаковавшей танковой группировки события развивались в полном соответствии с планом. Захватив Полесск, американские части наконец разрезали контролируемую русскими территорию пополам, а взятие Гвардейска обесценивало всю систему обороны, давая возможность американским танкам свернуть её, как ковёр. По правде говоря, сопротивление русских в Калининградской области больше не имело смысла, но аналитики лишь качали головами и поминали Окинаву, где японцы сопротивлялись до последнего. Кажется, у русских тоже были традиции фанатичного сопротивления в б