— Алексей, зайди к нему, скажи, что я хотел бы его видеть, — попросил Федор. — Время, правда, позднее, уже одиннадцатый час… Ну, извинись. Скажи, что очень надо.
Проводив их, Федор разыскал старшину. Сообщив, что завтра задержанных обещали забрать в Свердловск, заговорил о главном.
— Вы, конечно, понимаете, что пока дезертиры у нас не в руках, мы не можем считать дело законченным.
Старшина внимательно слушал.
— Поэтому, — продолжал Федор, — вашим ребятам предстоит последнее усилие…
— Догадываюсь, — просто сказал старшина. И вдруг с каким-то почти юношеским стеснением спросил: — А меня не возьмете?
— Какой разговор, дружище! — Федор даже обрадовался. — А ничего, что ты отлучишься? Кто его знает, сколько лазить по этой горке придется?
— В гарнизоне всегда образцовый порядок! — ответил повеселевший старшина. — У меня заместитель, сержант — парень огонь.
— Сколько людей дадите?
— Я прикидывал. Десять человек хватит?
— Вполне. Себе не в ущерб?
— Все рассчитано. Смена постов у меня через четыре часа. Вместо дежурного по гарнизону отсидит заместитель, сколько потребуется. Двое на постах, четыре солдата — на смены. Все в ажуре.
— Договорились, — одобрил решение Федор. — Скоро, наверное, сюда придет Вершков, надо предупредить вашего часового. И я хочу еще поговорить с Некрасовым…
— Сейчас все сделаю.
Старшина вышел из комнаты.
Привели Некрасова.
Федор молча показал ему на табуретку. Начал разговор не сразу. Он видел, что Некрасов совершенно спокоен, даже как будто доволен чем-то, ему одному известным.
— Как же так, Иван Александрович? — начал Федор. — Семь часов водили нас по лесу, в котором знаете каждую елочку, и не нашли своих знакомых?
— Так ведь я не знаю, где они устроились, — ответил Некрасов. — Я им только посоветовал северный склон. А где? Это они сами облюбовать должны.
— В записке-то сказано, что о их местонахождении должны знать вы. Вы! — подчеркнул Федор.
— Так оно и есть: должен был знать, — подтвердил Некрасов. — А получилось так, что не узнал. Не моя вина и не ихняя в том, — добавил он.
— Чья же?
— Ваша, гражданин начальник, — сказал Некрасов, устремив насмешливый взгляд на Федора.
— Не понимаю вас, — признался Федор.
— Могу объяснить, — все так же смотрел на него Некрасов.
— Ну, ну… — подбодрил его Федор.
— Все просто. Позавчера военные ребятки перешли на новое место. Я проверил это, заглянув в их старый шалаш. К вечеру Чалышев унес Степанову записку от них, которую вы читали. Я ждал Чалышева с ответом от Степанова, но, вы ведь знаете, он не пришел. Ночью вместо него ко мне пришли вы и забрали меня сюда. А ребятки, которые должны были сообщить свое новое местонахождение, приходили ко мне сегодня в одиннадцать вечера… Так что вы сами не дали мне узнать, где они.
Федор все понял. Он видел насмешливую, почти торжествующую улыбку Некрасова, его сиюминутное торжество, которое помогало ему сохранять спокойствие. А сам испытывал такой жгучий приступ ненависти к этому человеку, который подавил на мгновение все другие чувства. Может быть, поэтому он, внутренне замерев, не дал проявиться своему возмущению.
— Интересно, на что вы рассчитываете, Некрасов? — как-то незнакомо для себя, тихо спросил его Федор.
— Я, лично? — поинтересовался тот.
— Да, вы.
— Я ни на что не рассчитываю.
__ Значит, вы все понимаете, — уже спокойно сказал Федор.
— Все понимаю, гражданин начальник.
— Нам не о чем больше разговаривать, — сказал Федор.
— Не о чем, — согласился Некрасов.
Некрасова увели.
Федор сидел за столом задумавшись. Он понял, что столкнулся с серьезным врагом. Многие из тех, с которыми его сводила работа за эти три года, были людьми, уже истратившими ненависть. Они только помнили о ней, оправдывая памятью свою, ставшую мелкой, а то и вовсе пустой, жизнь. Некрасов с упорством скупца сохранил ненависть до конца, сберег ее, и она стала пружиной его сознательного поступка, тщательно продуманного, направленного к достижению желанной цели.
Пришли Виталий с Алексеем и Вершков.
— Колеса есть! — сообщил Виталий. — Завтра в момент скатаем.
Федор пригласил к столу Даниила Андреевича.
— Тревога ваша была, как видите, не напрасной. Поблагодарите обязательно Холодкову, — сказал Федор. — Осталось только посоветоваться с вами насчет завтрашнего дня…
Федор рассказал Вершкову о дезертирах, о намечавшейся операции.
— Вы знаете Яшмиху хорошо. У нас есть основания предполагать, что они скрываются в районе геодезической вышки. Как нам лучше организовать поиск?
Даниил Андреевич попросил листок бумаги. Нарисовал на нем круг.
— Вот это Яшмиха, — говорил он, объясняя свои обозначения. — А это — вышка. Тут — северный склон. Внизу — речка наша — Малая Шайтанка. Здесь все лес, и чем ниже, тем он реже. А вот пойма — самое интересное место. От подошвы горы до речки метров сто пятьдесят. Тут гущина невозможная образовалась: сначала березняк, потом черемуха, а у воды — тальник, Вам, конечно, горку следует осмотреть, но я думаю, что они ближе к воде устроились… Метров сто от горы заросли сухие, а дальше — топь до самой воды, там тоже делать нечего… А вот эту стометровую полосу вдоль горы можно осмотреть от самой выемки и вдоль по речке, насколько сумеете пройти…
Поблагодарив Вершкова, Федор отпустил его, оставив план у себя.
Федор поднялся в пять утра и узнал, что Колмаков и Бадьин уже ушли.
Старшина, предложив завтрак, сообщил, что его отряд готов выступить.
В восемь подразделение вышло к геодезической вышке. Федор развернул листок бумаги с планом Вершкова. Посоветовавшись со старшиной, решили осмотреть северный склон от поселка до выемки, а потом пройти обратно по зарослям в пойме речки.
Развернулись в цепь с интервалом на видимость друг друга. Старшина был крайним справа, Федор — слева.
За час с небольшим медленно прошли склон до выемки. Сели отдохнуть. Покурили. О том, что ничего не обнаружили, будто по сговору, не обмолвились ни словом. Только когда поднялись, старшина сказал, чтобы слышали все:
— А теперь, братцы, глаза пошире и уши повострее.
По густым зарослям бесшумно пройти было невозможно: то ветка хрустнет, то птица испуганной шарахнется. Шли намного медленнее, чем по горе.
И скоро услышали изумленное:
— Сюда!..
Один из солдат стоял перед невысоким шалашом из густо сплетенных ивовых прутьев, толсто укрытым мелкими ветками и травой.
Старшина нырнул в полумрак лесного жилья и сказал удивительно спокойно:
— Только что ушли. Наверное, нас обнаружили раньше, чем мы их… — Он вдруг замолчал. Слышно было, как он ворошит в шалаше траву. — Вот, ловите… — И он, выкинув солдатский котелок, опять замолк. — А теперь примите бережно…
Одну за другой из шалаша приняли две винтовки. Потом появился сам старшина: в фуражке, которую он держал перед собой, матово желтели патроны.
— Еще карманы полные, — сказал он, кивнув на патроны. — Небезобидные ребятки тут жили…
— Почему же они оружие бросили? — удивился один из солдат.
— Налегке уходят… А ну, братцы, вперед и осторожно!..
…Дезертиров взяли часа через два: перед солдатами стояли два парня, грязные и худые. Стояли молча, не смея отвести глаз от земли.
Ухов приехал на Дедово на большой дрезине с шестью солдатами.
Арестованных перевели туда и, оставив под конвоем, зашли в дежурную к Даниилу Андреевичу Вершкову. Ухов поблагодарил старика, который вдруг смутился от такого скопления людей.
— А тебе, командир, спасибо особое! — уже на перроне благодарил Иван Алексеевич старшину. — Сработал ты по-военному. Буду представлять тебя.
Уезжали днем. Разъезд Дедово мирно грелся на солнышке, прижавшись к боку огромной, казавшейся мягкой от хвойной зелени горы, которая гляделась в светлую гладь водохранилища. И, казалось, нет в мире такой силы, что могла бы нарушить это спокойствие, от которого веяло вечным, непреходящим.
Дней через десять после возвращения с Дедово Федор порывисто вошел в оперпункт и остановился в дверях, с улыбкой глядя на Колмакова, который сидел в кухонке-дежурке.
— Ну, чего ты? Крашеное яичко подарили, что ли? — спросил его Колмаков.
— Нет, тебе подарок. Принимай оперпункт. Уезжаю я, Алеша…
Колмаков вскочил.
— Даю адрес: отдел контрразведки Северо-Западного фронта, — уже деловито закончил Федор.
— Может, вызовем Иванченко?..
Потом сидели втроем: Федор, Колмаков и Иванченко, Виталий был в командировке.
Перед прощанием Федор обратился к Колмакову:
— Алеша, у меня к тебе просьба… Я в квартире оставил чемодан. Вот ключ. Заберешь чемодан к себе, а ключ сдай коменданту. Понимаешь, самому некогда было…
Они вышли на крыльцо оперпункта. Через Сортировку спешил на запад очередной воинский. Друзья проводили его взглядом и повернулись друг к другу для последнего рукопожатия.
Анатолий ТрофимовПоправка на справедливость
1
Стрелки на циферблате станционных часов показывали пять утра, хотя здесь, в Верхней Тавде, было не пять, а на два часа больше. Парней, с которыми Алтынов ехал в одном вагоне, встретил на перроне то и дело бухающий в свистящем кашле пожилой человек, одетый в заношенный и тесный армейский полушубок. Размахивая руками, он объяснял что-то. Дождавшись конца разъяснений, добровольцы подобрали котомки и, отряхнув их от снега, побрели следом за представителем залучившей их стройки.
Всего один и простуженный, но был у ребят встречающий, а его, Алтынова, никто не встречал. Да и не давал он знать о своем приезде.
Мордастый парень в растоптанных пимах поднял руку в серой, вязаной, поди, матерью варежке, крикнул прощально:
— Дядька Андрон, пока! Надумаешь — приезжай!