Горячие пески
ГОРЯЧИЕ ПЕСКИ(Документальная повесть)
Вступление
Самолет начал снижаться. Прильнув к маленькому круглому оконцу, Корнев неотрывно глядел на проплывающие под крылом барханы. Немало лет минуло с той поры, когда в этих песках проходила его служба. Он изо дня в день шагал по дозорным тропам, гонялся за нарушителями границы… За далью времени многое забылось, но при виде барханов вдруг возникло ощущение, будто он только вчера покинул эти места, картины прежних лет стали отчетливо восстанавливаться в памяти…
Поездка на границу для него, колхозного механизатора, дел у которого хватает круглый год, а в пору уборочной страды особенно, явилась неожиданной. После завершения жатвы в своей Ростовской области его послали в Казахстан. Там урожай выдался добрый, пшеница стояла стеной. Работали от зари до зари, в сухую погоду не останавливали комбайны и ночью. В общем, уборочная у него в этом году затянулась. А вернулся — дома ждала телеграмма. Родной пограничный отряд приглашал его на свой годовой праздник. Может, сын Василий, который служит сейчас в этом же отряде, попросил командира послать ему вызов, возможно, командование само вспомнило о нем. Суть не в том, главное — пригласили.
— Одобряю и отпускаю тебя, Петр Семенович, — сказал председатель колхоза, теребнув себя за жесткий ус. — Поезжай, дело святое. Встретишься с молодыми солдатами, расскажешь, как мы служили и воевали.
Председатель пустился было в воспоминания о фронте. В бой вступил он на западной границе, прошел всю войну до ее победного конца. И горького хлебнул, и радостей испытал. Но, понимая, что Корневу не до воспоминаний было — он и так уже не успевал к назначенному сроку, — напутствовал его: присмотрись, как твой сын, Василий, выполняет наказ служить честно, не срамит ли свой колхоз.
…У трапа его встретил молодой, одетый в парадную форму офицер. Деловито справился, кто он и откуда, внимательно проверил паспорт и приглашение. «Порядок такой… я ведь в пограничную зону приехал», — одобрил его действия Корнев. Когда уже ехали в машине, офицер пояснил: торжество в разгаре, поэтому они сразу направляются в клуб. Корневу очень хотелось спросить у него о сыне, не приходилось ли встречаться. Но тут же одернул себя, совсем не обязательно этому офицеру знать о его сыне. Тот где-то на заставе, а этот служит, видимо, тут, в отряде. Интересно все же, как там Васька, небось повзрослел? «Погоди, Петро, скоро встретишься и все узнаешь», — успокоительно внушал он себе.
Служебным ходом офицер провел его на сцену, украшенную плакатами и цветами. Позади президиума, под охраной почетного караула, стояло Боевое Знамя. При виде его Корнев непроизвольно выпрямился, будто на строевом смотре. Память сразу вернула его в тот день, когда, преклонив колено, он прощался со Знаменем, и почувствовал, как в груди защемило.
Его усадили в президиуме. Зал был полон. У многих на кителях и пиджаках красовались награды. Он скосил глаза на свои два ордена: догадался надеть…
На трибуне один за другим сменялись ораторы. Вот появился невысокого роста офицер. Занятый своими думами, Корнев не расслышал его фамилии. В облике офицера ему почудилось что-то неуловимо знакомое, памятным показался чуть глуховатый голос и окающий выговор.
«Федя… Ивашкин?» — изумленно подумал он, пристально приглядываясь к выступавшему.
Тот стоял к нему боком, Корнев видел густо посеребренный сединой висок, погон с тремя звездами. Конечно же, это был его давний сослуживец, в то время начинающий пограничник, Федор Ивашкин. Корнев уволился раньше Ивашкина, расставаясь, они обещали не терять связи и хотя бы изредка посылать весточки о себе. Но из этого ничего не получилось. Сам он писать не любил, к тому же сразу, как только вернулся в колхоз, был послан на курсы механизаторов. А приехал оттуда, работы навалилось не продохнуть. Он пахал землю, сеял, растил и убирал хлеб, старался, чтобы год от года его становилось все больше. Каждому известно, без хлеба ни один человек ни одного дня не обходится. Что ж, ему сейчас не стыдно будет глянуть в глаза своему другу — кое-чего в своем деле он достиг. Ордена дают не за красивые глаза.
«А Федя-то каков… В полковники вышел! Молодец».
Собрание кончилось, и они обнялись. Но поговорить им не пришлось, начальник пограничного отряда предложил:
— До начала концерта приглашаю в музей боевой славы. Нашим ветеранам, думаю, интересно будет напомнить героическую летопись, посмотреть, как мы выглядим сегодня.
В музее, словно бы на экране кинохроники, перед ними прошла вся история погранотряда. Совершенно неожиданно Корнев обнаружил, что в ней нашлось место и ему. На одной из витрин он увидел донесение начальника отряда в штаб пограничного округа. Документ пожелтел от времени, был потерт на сгибах, испещрен выцветшими чернильными пометками. В нем значилось:
«В полночь 5-го июля с. г. на участке третьей заставы пограничный наряд обнаружил нарушение границы. Сильный ветер сравнял следы на песчаной местности, поиск нарушителей результата не дал. О факте их прорыва в наш тыл свидетельствовали брошенные ими два мешка с терьяком[1].
Благодаря своевременно принятым пограничным отрядом мерам спустя неделю после перехода границы лазутчики задержаны. Они признались, что следовали в СССР с разведывательными целями. Свои истинные намерения пытались замаскировать контрабандной деятельностью. У агентов изъяты пистолеты маузер, патроны к ним и крупные суммы советских денег. Нарушители и вещественные доказательства направлены в штаб округа.
При задержании иностранных агентов отличились старший сержант Тагильцев, ефрейтор Корнев, рядовые Ивашкин, Бубенчиков…»
Рядом с телеграммой лежала вычерченная на тетрадном листе схема. Бумага тоже пожелтела, карандашные знаки выцвели.
— Посмотри-ка, Федя, — Корнев показал на витрину. — Помнится, это рисовал Тагильцев. Вот и колодец тут обозначен, и мазанка, в которой мы отдыхали, и наблюдательный пункт на бархане.
Ивашкин всмотрелся в документы, слегка побледнел. Начальник отряда, очень молодой для своей высокой должности офицер, сразу все понял, сказал:
— Встретились с солдатской юностью?.. Кстати, эта экспозиция у нас одна из свежих. Документы недавно обнаружили в архиве. Надеюсь, поможете восстановить все детали этого примечательного, своеобразного задержания нарушителей границы? — Посмотрев еще раз на витрину, начальник отряда добавил: — Побывайте на заставах, пограничникам будет очень интересно встретиться с ветеранами отряда. Кстати, расскажете им и об этом задержании. Там и с сыном увидитесь, Петр Семенович, посмотрите, каков он на дозорной тропе.
Вечером в их гостиничном номере долго горел свет. Корнев рассказывал о своей жизни в селе и работе в колхозе, Ивашкин — о службе в пограничных войсках.
— Не забыл я, как ты рвался домой. Девушка тебя ждала, кажется, Катей ее звали, — сказал Корнев.
— Так случилось, служба на границе увлекла меня, — начал свой рассказ Ивашкин. — Остался на сверхсрочную в гарнизоне погранотряда. Командир разрешил мне посещать вечернюю школу. Окончил ее и подался в училище. Потом на заставе служил замполитом. Интересная работа, скажу тебе, Петро. Постоянно с людьми, всегда у них на виду, живешь их нуждами, заботами, постигаешь человеческие души. В свое время окончил я и военно-политическую академию. Сейчас — начальник политотдела пограничного отряда на северо-западной границе. Катя дождалась меня, мы поженились. Многие места повидали мы с нею, немало людей узнали. Только куда бы ни забрасывала судьба, как бы жизнь и служба ни складывались, а молодые годы стоят особицей. Они в сердце навсегда.
— А помнишь, Федя, какими мы были в ту пору?
Глава перваяКАК СЛУЖИТСЯ, ПАРЕНЬ?
Под ногами Ивашкина деревянные ступеньки наблюдательной вышки поскрипывали, покрякивали, даже вроде бы постанывали, будто жаловались на свою многотрудную судьбу: шаркают и топают по ним изо дня в день, год за годом. Вверх, вниз. Ивашкин усмехнулся, слушая скрип ступенек, — вот и он, хотя и без году неделя здесь, на резервной погранзаставе, а тоже несчетное число раз поднялся, спустился. И ничего не попишешь — все светлое время дня часовой по заставе службу свою несет на вышке.
Он постоял с минуту на промежуточной площадке, передохнул, поддернул сползающий с покатого, отнюдь не богатырского плеча ремень автомата, взялся за поручень и снова пошагал вверх. Поднимался не торопясь. Куда спешить — вышка от него не сбежит. Разве только потому надо было пошевелить ногами, чтобы поскорее сменить Генку Герасимова, уже нетерпеливо махавшего ему рукой. На широком, щекастом лице Герасимова читалось без переводчика: давай, Ивашкин, порезвее переставляй ходули. Сам небось подхарчился, своевременно обеспечь такую возможность другому. Разве не догадываешься, у Генки живот подвело.
Едва он успел высунуться в предусмотрительно открытый Герасимовым люк, тот зачастил скороговоркой, дыша ему в лицо табачным запахом:
— Значит, так: на участке все в порядке, граница на замке, ключ у начальника заставы. Я охраняемый участок сдал, ты принял… Ну, я пошел.
Отбарабанил и ринулся вниз, только ступеньки заговорили.
Захлопнув люк, Ивашкин посмотрел в журнал наблюдения. Дата проставлена: такого-то июля, такого-то года. Но страница чистая, без записей. Стало быть, ничего достойного внимания рядовой Герасимов, часовой резервной заставы, за время несения службы не наблюдал.
Ночью Ивашкин проснулся от какого-то шевеления в казарме. Он, было, тоже подхватился, но тут же сообразил — команды «В ружье» не подавалось, его не потревожили, значит, не понадобился, потому мог спать дальше. Чем он и воспользовался.
С рассветом его поднял дежурный и отправил на вышку. Был он сосредоточен и молчалив, от вопросов Ивашкина отмахнулся. Но, поразмыслив малость, решил коротко ввести его в курс дел, все-таки солдат шел часовым по заставе.