— Как есть захотелось, — тихо сказал Ивашкин.
— Пообедать не мешало бы. Но ведь ты утром сухариков пожевал? — бодро сказал Тагильцев и усмехнулся, потому что, кажется, появилась дельная мысль.
— Всего один сухарик сгрыз, случайно завалялся в кармане.
— Ну, раз такое дело, идем, тем более у Корнева каша готова. Чуешь, какие запахи-то растекаются?
Пристроившись рядом с командиром, Ивашкин пошагал неторопливо, степенно. Пусть никто не думает, будто он с прогулки возвращается.
Навстречу им метнулся Корнев, отрапортовал, дескать, никаких происшествий не случилось, часовые сигналов не подавали, обед сварен.
Подметил Тагильцев, заместитель рапортовал бодро, уверенно, а взгляд его почему-то убегал в сторону. Не придал пока этому факту значения, мало ли, может, дымом глаза разъело. Сказал весело:
— Угощай, хозяин. Мечи пироги на стол, тащи гуся с яблоками.
Улыбка тронула нахмуренное лицо Корнева, брови вздрогнули. Пирогов и гуся у него, конечно, не припасено, а кашу он приготовил вроде бы вполне съедобную.
Стола тоже не было, поэтому уселись тут же, возле таганка. На нем теперь висел котелок с кипятком. Корнев взял из пачки щепотку заварки, бросил в кипяток.
— Зеленый, туркменский чай. Жажду утоляет, — сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь.
Каша с мясными консервами была объедение. Ивашкин поглядывал, можно бы и еще немножко, но отделенный, вытерев ложку, пряча ее в полевую сумку, спросил:
— Про часовых-то не забыл? Расход оставил?
— Товарищ старший сержант… — Корнев укоризненно посмотрел на Тагильцева.
Как он мог не помнить о часовых? Такой вопрос излишен и даже обиден для него. Ведь ему же поручена хозяйственная часть, а он любое дело привык исполнять на совесть.
— Сдаюсь, — Тагильцев шутливо поднял руки. Покончив с кашей, пили горячий, с горчинкой, чай.
От еды приятная истома разливалась по телу. Хотелось лечь, забыться. Отставив пустую кружку, отделенный поблагодарил Корнева.
— После такого сытного обеда сполоснуться бы водицей для охлаждения и передохнуть хотя бы самую малость в полутемной комнате на чистой простыне. Впрочем, это больше из области фантазии, — сказал он мечтательно.
Ивашкин покосился на него — не ожидал такой расслабленности. Он привык видеть командира постоянно собранным, подтянутым, порой, может быть, чрезмерно строгим. И тут же подумал, а почему бы, собственно, немножко не отпустить супонь.
— Неплохо бы… — согласился и поддержал Корнев, зажмурился от попавшего в глаза дыма. Встал и засыпал песком чадящие головешки. — Мечтать нам только и остается. Нету ни хорошей комнаты, ни простыни… воды тоже нету.
— Как… нет воды? — посерьезнел, подобрался Тагильцев. — Что это означает, что за загадки ты нам задаешь?
— Не хотел портить вам настроение перед обедом. Со вчерашнего вечера крошки во рту не было.
— Рассказывайте, что случилось, почему не стало воды?
— Котелков двадцать мы подняли, глядим, сильно замутилась вода. А дальше пошла уже просто грязная жижа. Вычерпали водичку за один раз. Половину израсходовали. Остальную процедили через тряпку, разлили в три брезентовых ведра и поставили в мазанке. Как НЗ, стало быть.
— Значит, новая закавыка, — старший сержант подошел к колодцу, заглянул. — За ту воду, что сберегли, спасибо. Будем экономить, растягивать, насколько возможно.
— Три ведерка надолго не растянешь. В общем, дело швах. Что можно придумать? — сказал Корнев, и смуглая кожа на его широких скулах натянулась, побледнела.
— Не станем унывать, еще не все потеряно. И из самого безвыходного положения выход все-таки есть. Так говорят мудрые. Будем надеяться на этот выход, и тогда он найдется, Петро Корнев.
Была такая привычка у старшего сержанта Тагильцева — не по-уставному называть подчиненных по имени и фамилии, когда хотел он подчеркнуть свое обращение к нему. Ивашкин подметил, что эта манера была по душе солдатам, она как бы сближала их с командиром.
— Понятно, товарищ старший сержант. Не будем журиться. Задача ясная — надо найти выход из критического положения. Особенно это меня касается, потому как мне приказано поить-кормить солдат. Разрешите подменить часовых, пусть пообедают?
— Подменяйте. Елкин — Герасимова, Чернов — Бубенчикова. Сигналы для связи прежние.
Пограничники ушли. Тагильцев задумался. Где тот выход, о котором он так красиво говорил? Горы песка мановением руки не превратишь в оазис.
Скоро примчался Герасимов, красный, распаренный, будто только что выскочил из бани. Он оглядывался на вершину бархана, с которого спустился.
— Словно из преисподней, еле живой вырвался, — сообщил он, перед Ивашкиным взмолился: — Будь другом, сообрази ведерко водички, через минуту учиним водные процедуры.
— Не из преисподней, а с поднебесной… Мы же сверху спустились, — поправил его Бубенчиков.
— Все-то ты по науке объясняешь, Бубенчик, а не смыслишь, отчего и почему такая злая жара.
Как полагается, оба доложили командиру о результатах службы — в зоне наблюдения никто не появлялся.
— Нас с Ивашкиным видели?
— Изредка вы появлялись на горизонте. А вот в этом районе мы потеряли вас из виду, — Герасимов показал в сторону лощинки, по которой разведчики вышли к колодцу. — Я беспокоиться начал, как бы не заплутали. Потеряться тут — раз, два и готово.
— Ясно. Обедайте, — Тагильцев отошел в сторону, достал из сумки блокнот и начал что-то писать.
Приставив автомат к стене мазанки, Герасимов скинул гимнастерку и с удивлением вытаращился на Ивашкина, с безучастным видом сидевшего возле потухшего костра.
— Федя, как насчет водички-то? Терпенья нет, помыться надо.
Отмалчивался Ивашкин, лишь пожимал плечами.
— Ну, тебе трудно помочь товарищу? — теряя терпение, сказал Герасимов.
— Не трудно. Только нечем умываться-то.
— Не пойму я что-то тебя.
— Тут и понимать нечего. Воды нет.
— Долго ли достать из колодца?
— Вот чудак-человек, никак ты в толк не возьмешь, в колодце вода кончилась. И хватит об этом. Ты сначала, пообедай, а после поговорим.
— После того, что ты сказал, кусок в глотку не полезет.
Однако, несмотря на такое заявление, Герасимов с обедом управился в считанные минуты, по-братски поделил оставшийся чай с Бубенчиковым.
Застегивая полевую сумку, подошел Тагильцев.
— Товарищ старший сержант, а если нам почистить колодец? — Ивашкин поднялся, оправил гимнастерку, по привычке провел пальцами вдоль поясного ремня, разогнал морщины.
— Как это почистить? — опередил командира Герасимов. — Ты соображаешь, что несешь?
— Подумал прежде, потому и предложил. У нас в деревне тоже колодец начал высыхать. Мужики спустились, сняли один слой, другой, и опять вода появилась.
— То там, а то здесь, — пробурчал Герасимов, сел, привалившись спиной к стене мазанки, вытянул ноги и прикрыл глаза.
— Ивашкин мыслит правильно, — вдруг загорячился Бубенчиков, остановился возле Герасимова, начал доказывать. — Надо же хотя бы элементарные понятия иметь о структурах грунтов, круговороте воды в природе. В почве есть водоносные слои, грунтовые воды просачиваются через них, родниками выходят на поверхность. Так пополняются реки, питаются озера. Ведь если бы они не подпитывались родниками, то в результате испарения высохли бы.
— Эх, Бубенчик, учебник физической географии ты вызубрил… Скажи-ка мне, много родников повстречали мы, пока сюда тащились? Вот что я скажу, это уже будет не учебник, а жизнь: пока не поздно, ноги надо отсюда уносить…
— Рядовой Герасимов, будем считать, что я этих слов не слышал. Надеюсь, не услышу и впредь, — так же жестко, как недавно ставил задачу, сказал Тагильцев.
— Слушаюсь, — угрюмо отозвался Герасимов, неохотно поднимаясь, вытягивая руки по швам. — Только ведь не просто колодец почистить. За такое дело с головой надо браться, хотя бы чуть-чуть в нем шурупить. Вот и хотелось бы знать, есть ли у нас такие умельцы, которые спустятся в колодец и сумеют его почистить?
Он поднял голову, оглядел всех с таким видом, будто только что совершил небывалое открытие.
— Надо, так и в колодец спустимся, и на небо полезем, — уверенно заявил Корнев.
— Я спущусь, — неожиданно для всех, а еще больше для себя, сказал Ивашкин.
Слово уронил, а сердце екнуло. Тогда в деревне он не решился лезть в колодец, в холодную полутемную глубину. А тот был, наверное, втрое мельче, чем этот. Но слово сорвалось, оно не воробей, не поймаешь его.
— Ну, что ж, если вы оба такие храбрые… — в голосе Герасимова прозвучала явная насмешка.
В Корневе Тагильцев не сомневался, на него можно положиться. Да и этого парнишку, Ивашкина, надо поддержать. Не легко ему было на такое решиться. Дух уверенности нужно вселить и в него.
Без воды долго не протянешь. Никто не обвинит его в слабости или малодушии, если он сию же минуту пошлет донесение капитану Рыжову, объяснит обстановку и попросит помощи. Просто он обязан это сделать, ибо отвечает не только за себя, а прежде всего за людей, вверенных ему. Пустыня ошибок не прощает.
Есть и другой выход, более сложный и пока неизвестно, что сулящий. Для того чтобы проверить, будет ли польза от того дела, какое предложил Ивашкин, у Тагильцева в распоряжении сутки — на такое время он попробует растянуть три неполных брезентовых ведра воды, которые предусмотрительно сберег Корнев. За сутки многое может решиться. То ли появятся нарушители, то ли поступит какое распоряжение от начальника заставы, скажем, сняться с колодца и следовать на заставу.
— Будем чистить колодец, — сказал он просто, будто это было привычным делом для него и для его подчиненных.
Но как сразу же выяснилось, сказать легче, чем выполнить. Как опустить на глубину свыше трех десятков метров человека, если над колодцем для этого нет даже примитивного приспособления, какие обычно есть над другими колодцами — стояка с деревянным колесом?
Подошел Герасимов, заглянул вниз.