— Не мельтеши, — серьезно сказал ему однажды Андрей. — Разве ты еще не понял, что если пришел сюда, то пора тебе всю шелуху, которой ты прежде оброс, решительно сбросить? Ты готовишься к службе на границе, а граница — она строгая, спросит по большому счету, она шелопаев не жалует.
И Костя, и другие курсанты, слушавшие разговор, знали: Андрей имел право на такие суровые слова, ибо до училища он два года прослужил на заставе, задерживал нарушителей и был награжден медалью. Он сразу же основательно засел за учебники и пособия, штудировал уставы и инструкции, не выходил из класса, если не до конца разобрался в чем-то. У него была ясная цель — возвратиться на границу, имея прочные военные знания и основательные командирские навыки.
Гусев сначала обиделся, а поразмыслив, может быть, впервые за прожитые двадцать лет, серьезно задумался о своем месте в жизни, о том, как ему быть дальше.
Незаметно все трое подружились, вместе ездили на стажировку в пограничный отряд, ходили в городские увольнения, бывали в семье у Гусева. Они много говорили о будущей службе на границе, делились впечатлениями после войсковых стажировок, часто спорили, оставались разными людьми.
Многое, очень многое слышала старая береза, склонившаяся над беседкой. А сегодня, наверное, дивилась молчаливости и грустной задумчивости друзей.
— Хорошо-то здесь, а, Андрей! — наконец воскликнул Костя. — И надо уезжать отсюда.
Андрей уловил в его голосе тревожные нотки. Легко ли впервые надолго, может, навсегда оторваться от дома коренному москвичу Гусеву — вопрос не праздный.
— Нам пора, — Андрей встал, погладил корявый ствол березы, отломил веточку. — Это на память. На заставе, где буду служить, березы не растут. Прощай, старушка. Я буду помнить тебя.
Он потрогал теплые, бархатистые листочки, стряхнул торопливо сновавшего по ним муравья, поднес ветку к лицу. Листья пахли свежестью, ветром и солнцем…
У входа в клуб их встретил Петенька.
— Где вас носит? — воздев длинные руки, закричал он. — Курсовой командир бросился за вами с розыскной собакой. Придирчиво оглядев их мундиры с золотыми погонами, брюки с тщательно наведенными стрелками, сияющие солнечными бликами ботинки, удовлетворенно хмыкнул. Знай наших. — Все собрались на плацу. Построение для вручения дипломов и нагрудных знаков.
Фамилию Северинова назвали одной из первых, среди окончивших училище с отличием. Высокий, по-юношески стройный генерал, чья жизнь — курсантам это было хорошо известно — вся была отдана границе, развернул плотные тисненые корочки, пытливо посмотрел на лейтенанта, на его медаль с изображением пограничника, тускло поблескивающую на груди. Стоящий перед ним выпускник был из тех, к кому у него теплилось особое чувство. Такие послужили на границе, потянули солдатскую лямку. И сейчас он направлялся в Среднюю Азию. Сам туда попросился.
— За пограничную доблесть — боевую медаль! За высокие успехи в учебе — диплом с отличием! Вот достойный пример для подражания, — сказал генерал замершему строю. Он шагнул к Андрею, порывисто обнял его и повернул лицом туда, где стояли еще совсем зеленые первокурсники. — Может кому-то придется на пограничных перекрестках встретиться с командиром Севериновым и служить вместе…
Костя и Петенька встретили его уважительными словами:
— Тебе особые почести, — и хоть в голосе было немножечко иронии, пылающие щеки и блеск в глазах свидетельствовали, что они гордятся своим другом.
Потом выпускники поехали в центр, прошли перед Мавзолеем В. И. Ленина, перед могилой Неизвестного солдата, дали молчаливую клятву верности воинскому долгу, границе.
…Вечером был концерт. Вел его Петенька, как умел, в темпе, весело, с выдумкой. Сочным баритоном рассказывал юморески, объявлял очередные номера. Хор, составленный из лейтенантов-выпускников и курсантов, исполнял песни под сопровождение эстрадного оркестра. Потом были исполнены картинки из жизни училища. Гвоздем явились частушки, смешные и едкие эпиграммы, в которых курсанты и лейтенанты узнавали себя. Андрей с Костей удивлялись, когда Петенька в трудную пору экзаменов все это успел сочинить. А тот виртуозно управлял маленьким эстрадным оркестром, пел, изображая в лицах товарищей. В зале то и дело вспыхивали смех, аплодисменты.
«Петенька в своей стихии», — подумал Андрей, — и с сожалением вспомнил, что Чугунов будет теперь далеко от него — того послали на дальневосточную границу.
И словно угадав мысли Андрея, Петенька прочитал «Курсантскую венгерку» Владимира Луговского:
Сегодня не будет поверки,
Горнист не играет поход.
Курсанты танцуют венгерку, —
Идет девятнадцатый год.
— Изумительно! Ты помнишь? — шепнул Андрей, склоняясь к Косте.
Однажды курсанты попали на литературный вечер, посвященный поэту Луговскому, много написавшему о пограничниках, о среднеазиатской границе. Тогда же включили пленку с записью голоса самого поэта. Могучим, глубоким басом автор стихов как бы обращался к сегодняшнему поколению воинов:
Заветная ляжет дорога
На юг и на север — вперед.
Тревога, тревога, тревога!
Россия курсантов зовет!..
…И вот перед ними лежала дорога, за окном вагона мелькали лужайки и перелески. Электричка мчала их в аэропорт Домодедово, откуда им предстояло разлететься в разные концы. Сначала в отпуск, как и полагается после училища, а после — на границу. Она ждет лейтенантов.
Петенька держал гитару на коленях, устремив немигающий взгляд в окно.
— Смотрите, этот ручей очень похож на тот, в котором я чуть не «утонул», — кивнул Петенька.
Андрей взглянул на матово блеснувшую в густых зарослях речушку, сказал усмехаясь:
— Там, где ты «тонул», было болото…
В тот жаркий летний день они вышли на полевые занятия. Остановились на опушке леса. Из глубины его тек густой смолистый воздух, от которого в голове начиналось кружение. Над ближним лугом и ручьем, что змеился посредине его, висело струящееся марево. За ним вдали угадывались близко расположенные одна от другой деревушки. В высоком небе, невидимые из-за слепящего сияния солнца, звенели жаворонки. Хотелось раздеться, скинуть сапоги, упасть на душистый травяной ковер, дышать полной грудью и бездумно смотреть в безоблачное небо.
Стоящий во второй шеренге Костя краем уха слушал, что говорил подполковник — преподаватель тактики. Костя вытирал ребром ладони лоб, стряхивал капельки пота и с нетерпением ждал, когда объявят перерыв и можно будет отойти в глубину леса, поблаженствовать в холодке на пенечке, который он уже облюбовал. Ему на руку сел и сразу больно впился большой коричневый слепень. Костя накрыл его ладонью и осторожно снял.
— Ага, попался, который кусался, — зашептал он. — Кусай тех, кто не занимается тактикой.
Он поднял сухую травинку и вставил ее слепню в брюшко. За манипуляциями Кости, скосив глаза, с любопытством наблюдал Петенька. Подмигнув ему, Костя выпустил слепня. Насекомое резко взяло вверх, но травинка осаживала его. Слепень не мог подняться, и завис, как вертолет, жужжа и покачиваясь перед глазами подполковника. Курсанты заметили проделку, давясь смехом, смотрели, как взгляд подполковника бегает за качающимся слепнем. На покрытом веснушками, посмуглевшем от густого загара лице Кости сияло истинное наслаждение. Слепень с полминуты качался, травинка выпала и он, подхваченный ветерком, взвился вверх.
— Курсант Гусев, открыли новый вид насекомого? — спросил подполковник.
По шеренге прокатился смешок. Костя, опустив голову, ждал, что подполковник вызовет его и заставит решать летучку. Но вызван был почему-то не он, а Петенька.
Приминая траву и осыпая пыльцой ромашки огромные растоптанные сапоги, Петенька нехотя вышел из строя и остановился перед подполковником. Оказалось, и он, и Гусев, возясь со слепнем, прослушали, как подразделению был обозначен маршрут и поставлена задача обеспечить движение головной походной заставе. Курсант Чугунов назначался ее командиром, ему надо было провести разведку, избрать наиболее короткий путь движения. Случилось то, чего Петенька опасался больше всего. Накануне он опоздал на самоподготовку, по пути в поле наверстывал упущенное, выпытывая у Андрея особенности марша в лесисто-болотистой местности. Петенька долго рассматривал карту, беззвучно шевелил припухлыми губами, морщил лоб и молчал.
— Понимаете, товарищ подполковник, моя рабочая карта в сумке потерлась, — сказал он виноватым голосом. — Надписи и топографические знаки плохо видны.
— Отложите карту. Перед вами местность, вот и ведите свою заставу, — в голосе подполковника слышалось нетерпение.
Петенька подумал, снова посмотрел на карту и довольно связно изложил решение.
— Все хорошо, за небольшим исключением, — остановил его подполковник. — Головная походная застава двинулась на бронетранспортерах в заданном вами направлении и вместе с вами утонула в непроходимом болоте…
— В нашей округе нет такой глубины, в которой можно было бы утопить Чугунова, — сказал кто-то в задней шеренге.
От дружного хохота дрогнули на опушке березки, в вышине замерли на мгновение жаворонки и метнулись за ручей. Петенька сердито моргал и показывал курсантам из-за спины здоровенный кулачище. Подполковник поблескивал белыми зубами из-под щеточки усов.
— Шутки в сторону, — сказал он. — Перед нами деревни. Рассуждайте, курсант Чугунов. Люди их между собою общаются?
— Несомненно, — согласился Петенька.
— Надо полагать, и мост для этих целей построили?
— Не в брод же ходят. По мосту сподручнее.
— Так почему же вы бросили свои машины в трясину? — предупреждая новую вспышку смеха, подполковник поднял руку.
Спасать положение и самого Петеньку пришлось Андрею. Он выслал дозоры, проверил грузоподъемность моста через ручей, опросил местных жителей и уверенно повел головную походную заставу в стороне от деревень, по лесной накатанной дороге.