Я не думала о мече Торвика. Не видела его торжествующей гримасы. Не слышала злобного рева магов или грохота битвы ниже. Весь мир сузился до точки. До треснутой ледяной глыбы. До бледного лица за толщей льда. До слабой, голубой пульсации на его шее — последнего признака жизни, который я должна была спасти. Ценой всего.
Мои руки, тонкие, беспомощные на фоне монумента льда, сами нашли цель. Не голову, не плечи. Грудь. Там, где под метрами искрящегося плена должно было биться его сердце. Ледяной панцирь был гладким, обжигающе холодным. Прикосновение к нему было как удар током, мгновенно парализующим, выжигающим нервы. Но я не отдернула рук. Впилась пальцами в лед, пытаясь пробиться сквозь него к нему, к теплу, которого уже почти не было.
И в этот миг — миг, когда пылающий магией клинок Торвика начал свое сокрушительное падение, когда его злобный вопль слился с ревом торнадо-силы, рвущейся с лезвия — камень в моей груди взорвался.
Это был не просто свет. Это было извержение. Золотое, ослепительное, всепоглощающее солнце, рожденное в глубине моей души и вырвавшееся наружу через трещины в реальности. Оно выплеснулось из моей груди не лучами, а плотной, живой, пульсирующей рекой чистого, нефильтрованного жизненного сияния. Оно ударило в ледяную гробницу Кайлена прямо в точке прикосновения моих рук.
Эффект был мгновенным и чудовищным.
Золотой поток жизни встретился с ледяным панцирем смерти. Раздался звук, не поддающийся описанию — как будто ломались хрустальные небеса. Не треск, а оглушительный грохот разрывающейся реальности. Лед под моими руками не таял — он взрывался. Не водой, а миллиардами искр, ослепительно-белых и золотых, как конфетти из чистых энергий.
Золотое сияние, вырвавшееся из меня, не просто атаковало лед. Оно сформировало плотный, сияющий купол вокруг меня и Кайлена. Как раз в тот момент, когда меч Торвика, пылающий уничтожением, достиг цели. Зеленое и золотое торнадо-силы врезалось в золотой щит.
Мир погрузился в немое белое сияние. Звук исчез. Ощущение времени пропало. Я почувствовала не физический удар, а взрыв внутри себя. Как будто каждый нерв, каждая клетка моего тела разорвалась от чудовищного давления. Это была сила Торвика и его магов, принятая щитом, но оплаченная МОЕЙ жизненной энергией. Боль была абсолютной, вселенской, белой и чистой, как сама смерть. Я закричала, но не услышала собственного голоса. Видела только, как золотой купол трещит под напором вражеской магии, как он сжимается, но не ломается. Он держался. Ценой меня.
В момент этого невыносимого напряжения, когда моя сущность рвалась на части, чтобы поддержать щит, пришло окончательное понимание. То, что камень лишь намекнул, теперь стало абсолютной, неоспоримой истиной, выжженной в сознании:
Мой дар — не целительство. Это была лишь тень, поверхностное проявление.
Я — Мост. Мост между Жизнью и Смертью. Между Созиданием и Разрушением. Канал для чистейшей силы Бытия.
Проклятие Кайлена — не просто болезнь. Это древний симбиоз магии льда и смерти, вплетенный в его кровь, питающийся отчаянием и холодом мира. Его «ледяное сердце» — не метафора. Это реальный кристалл смерти в его груди.
Чтобы разрушить симбиоз, нужен антагонист. Не тепло. Жизнь. Абсолютная, жертвенная, безусловная Жизнь. Отданная добровольно. С Любовью.
Ключ — это Я. Моя жизнь. Моя любовь. Моя душа. Все, что я есть.
И я поняла, что делаю. Щит — это не защита. Это фокус. Концентратор. Чтобы направить ВСЮ свою сущность в одну точку — в его сердце.
Боль от удара меча Торвика по щиту была чудовищной, но она стала катализатором. Я перестала бороться. Перестала держать щит как барьер. Вместо этого я направила его. Всю эту ревущую, рвущую меня изнутри золотую бурю — сквозь трескающийся лед, сквозь умирающую плоть, сквозь последние преграды — прямо в грудь Кайлена. В тот самый кристалл смерти.
«Возьми! Все! Без остатка! Это твое! ЖИВИ!»
Мысли не было. Только воля. Последняя, огненная воля отдать все. Не умирать. Перетечь. Стать частью его жизни. Противовесом его смерти.
Золотой поток, уже не сдерживаемый формой щита, хлынул в ледяную гробницу с невероятной силой. Он не растапливал лед — он преображал его изнутри. Сияние ворвалось в трещины панциря, заливая их изнутри жидким золотом. Лед переставал быть прозрачным и голубым. Он становился золотистым, теплым на вид, как янтарь, поймавший солнце. Трещины не разрушали его — они сияли, как реки расплавленного света.
А внутри… Внутри ледяной глыбы, в центре, где должно было биться его сердце, вспыхнул новый источник света. Маленький, поначалу слабый, но неуклонно растущий. Не голубой, как эхо проклятия. Золотой. Как мое сияние. Как сама жизнь. Он пульсировал в такт моему угасающему сердцебиению.
Боль. Когда золотой свет коснулся кристалла смерти в его груди, я почувствовала это физически. Как будто мое собственное сердце пронзили ледяным кинжалом. Но это была не только боль. Это был… контакт. Абсолютный, глубинный. Я почувствовала его. Не тело. Не разум. Душу. Запертую, отчаявшуюся, замерзшую, но все еще живую. Огромную. Трагическую. Красивую. И бесконечно одинокую. И в этот миг одиночества не стало. Были только мы. Две души, слившиеся в точке золотого света. Моя жизнь текла в него, как река в иссохшее русло, выжигая тьму проклятия, заполняя пустоту теплом и чем-то новым.
Я видела, как его лицо за льдом дрогнуло. Не от боли. От шока. От невероятного, забытого ощущения. Тепла. Идущего изнутри. Его веки затрепетали. С трудом, невероятным усилием, он начал открывать глаза. Его серебристые зрачки, тусклые и мертвые секунду назад, встретились с моими сквозь толщу светящегося теперь золотистого льда. В них не было понимания. Только немой, абсолютный ужас. Ужас от осознания того, что я делаю. Откуда берется это тепло. Какой ценой.
«Нет…» — прошептали его губы за льдом. Беззвучно. Но я прочитала. И почувствовала отчаянный порыв сопротивления, попытку оттолкнуть поток жизни. Слишком поздно. Мост был построен. Жизнь текла. Я чувствовала, как моя собственная сущность истончается, растворяется в этом золотом потоке. Силы покидали тело. Ноги подкосились. Я уже не стояла, а повисла на ледяной глыбе, прижавшись к ней всем телом, как к последнему якорю. Зрение затуманивалось. Звуки битвы вернулись, но как далекий гул. Я видела только его глаза. Его ужас. Его пробуждающуюся боль от моего угасания.
«Не бойся…» — попыталась я прошептать, но губы не слушались. Мысль была ясной. «Это не смерть. Это… дар. Возьми его. Живи. Для себя. Для них. Для весны…»
Внешний мир ворвался в нашу хрупкую реальность. Золотой купол, истощенный моей отдачей, дрогнул и рассыпался в мириады искр. Меч Торвика, потерявший опору, с оглушительным звоном ударил в камень рядом, высекая сноп зеленых и золотых искр. Сам Торвик отшатнулся, ослепленный вспышкой, его лицо исказилось от ярости и недоумения. Его маги завороженно смотрели на светящуюся золотым светом ледяную глыбу, где мы с Кайленом были слиты в последнем объятии.
— Что за чертовщина⁈ — проревел Торвик, тряся головой, чтобы прогнать пятна перед глазами. — Добейте их! Сейчас же! Маги! Ледяные копья! Вонзите их в эту сияющую мерзость!
Маги опомнились. Их руки взметнулись. Из воздуха перед ними начали формироваться огромные, зазубренные копья из чистого, голубоватого льда, нацеленные прямо на нас.
Но внутри ледяной глыбы уже бушевала революция. Золотой свет, впрыснутый мной в самое сердце проклятия, делал свое дело. Кристалл смерти в груди Кайлена треснул. Не разрушился, но дал глубокую, зияющую трещину, из которой хлынул поток золотого света, смешиваясь с голубой скверной проклятия. По всему ледяному панцирю, сдерживавшему Кайлена, побежали не трещины разрушения, а золотые жилы жизни. Они пульсировали, как вены, наполняя лед теплом и светом. Сам панцирь начал меняться. Не таять, а становиться… другим. Прозрачность сменилась внутренним золотистым сиянием, жесткие грани начали сглаживаться, как бы подстраиваясь под форму тела внутри.
И Кайлен… он не просто смотрел. Он чувствовал. Чувствовал поток моей жизни, вливающийся в него, выжигающий боль, заполняющий пустоту, которую он носил в себе десять лет. Чувствовал, как я угасаю. Его глаза, полные ужаса секунду назад, наполнились чем-то невыразимым. Болью. Не своей. Моей. И абсолютной, бесконечной благодарностью. И яростью. Яростью за меня. Против Торвика. Против проклятия. Против самой смерти.
Его рука, скованная еще золотистым, но уже менее монолитным льдом, шевельнулась. Сначала едва заметно. Потом сильнее. Пальцы сжались в кулак. Лед вокруг треснул не с хрустом, а с чистым, высоким звоном, как бьется стекло. В его серебристых глазах, отражающих золотое сияние нашей связи, вспыхнул огонь. Не метафорический. Реальный, яростный, живой огонь решимости. Он втянул воздух — первый глубокий вдох, не скованный льдом, за долгие годы. И его грудь под золотистым панцирем вздыбилась.
Я увидела это. Увидела пробуждение не просто человека, а Силы. И поняла, что моя часть почти сделана. Силы покидали меня стремительно. Золотой поток из моей груди стал тонким, прерывистым ручейком. Темнота сгущалась по краям зрения. Но в последнем проблеске сознания я увидела, как голубые ледяные копья магов Торвика, огромные и смертоносные, уже летят к нам. К нему. К моему Кайлену, который только что обрел шанс.
Нет. Это слово уже не имело звука. Только последний импульс воли. Я собрала остатки себя, последние капли жизни, не влитые еще в него, и бросила их не в Кайлена, а вперед. Не для атаки. Для щита. Последнего, хрупкого, как паутинка, барьера любви между ним и смертью.
Золотое сияние перед нами вспыхнуло на мгновение — слабое, дрожащее. Оно не остановило ледяные копья. Но оно коснулось их. На долю секунды голубой лед магических копий заискрился золотыми прожилками. Их траектория дрогнула. Они вонзились не в центр золотистой глыбы, где был Кайлен, а рядом. В лед у его ног и над головой, с оглушительным треском разбивая уже светящуюся, но все еще хрупкую оболочку.