.
Он открыл глаза. Ледяное пламя в них горело с новой силой, но теперь оно было смешано с железной решимостью. Он знал, что сделал. Купил время. Драгоценные минуты, может, часы, в которых не было исцеления, но не было и окончательной смерти. Цена этой паузы была видна в его лице — легкая бледность, едва заметная дрожь в руке, все еще лежащей на моей груди. Удержание такого тонкого, направленного холода требовало невероятной концентрации и сил.
Он осторожно поднял меня на руки. Его движение было плавным, но я почувствовала, как мир качнулся. Он держал меня не как хрупкую драгоценность, а как знамя. Как символ того, ради чего он теперь будет сражаться. Его холодное сияние плотнее обволокло меня, как защитный саван из сияющего мороза. Он поднял голову, и его взгляд, острый и безжалостный, устремился к фигуре, пытавшейся подняться на коленях у подножия обломков. К Торвику.
Герцог Амаранта отчаянно пытался стряхнуть лед, сковывавший его доспехи. Его меч, пылавший зеленым и золотым, был наполовину покрыт инеем, его магия боролась с холодом Кайлена, но проигрывала. Его лицо, искаженное яростью и страхом, встретилось со взглядом Повелителя Льда.
— Тварь… — прошипел Торвик, с трудом поднимая тяжелый меч. Его голос был хриплым от напряжения и холода. — Что ты наделал⁈ Что это за колдовство⁈
Кайлен не ответил словами. Он ответил действием. Легким движением свободной руки — той, что не держала меня — он махнул в сторону ближайшей группы южан, пришедших в себя после шока и пытавшихся окружить его. Не атаковать — страх был сильнее ярости — но просто стоявших на пути.
Ничего не произошло. Ни вспышки, ни удара. Но воздух перед ними сгустился. Визуально. Как будто невидимая, ледяная стена выросла на их пути. Они не замерзли. Они просто… остановились. Как вкопанные. Не могли сделать ни шагу вперед. Их глаза округлились от ужаса, когда они поняли, что их тела больше не слушаются их, скованные невидимой силой холода, исходящей от этого человека-ледника.
— Мое королевство, — голос Кайлена прозвучал над площадью. Тихо. Без повышения тона. Но он резал ледяной тишину, как нож, и был слышен каждому. — Мой народ. Моя… — он взглянул на меня в своих руках, и голос дрогнул, но лишь на миг, — … моя жизнь. Вы пришли с огнем и мечом. Вы принесли смерть и хаос. Вы тронули то, что было дороже собственного дыхания.
Он сделал шаг вперед. Только один. По направлению к Торвику. Ледяные ступени возникали под его ногами и таяли за ним, оставляя сияющий след на замерзшей мостовой. Холодное сияние вокруг него пульсировало, нарастая.
— Теперь, — продолжил Кайлен, и в его голосе зазвучали стальные нотки неоспоримой власти, — вы узнаете, что такое настоящий холод. Не проклятие. Воля. Воля короля Эйридена. Воля… защитить свой дом.
Торвик вскочил на ноги. Страх в его глазах боролся с яростью и амбициями. Он понимал, что столкнулся с чем-то, что ломало все его представления о магии, о войне, о мире.
— Король? — он фыркнул, пытаясь вернуть себе уверенность, поднимая свой частично замороженный, но все еще пылающий магией меч. — Ты — жалкая тень! Ледяной урод! Твоя власть — это власть развалин и трупов! Амарант! Ко мне! Убейте его! Убейте эту тварь и ту девку в его руках!
Его крик подействовал на некоторых. Несколько самых отчаянных или глупых южан, подогретых призывом своего лидера, рванулись вперед. Не к Кайлену — к нему не подступиться — а ко мне. Видимо, решив, что уязвимая цель в его руках — его слабое место.
Ошибка. Роковая.
Кайлен даже не взглянул на них. Он лишь сузил глаза. И на пути атакующих вырос лес. Не деревьев. Ледяных шипов. Острых, как пики, толстых, как столбы, возникших из земли за долю секунды. Они не пронзили нападавших. Они запечатали их. Окружили плотной, непроходимой стеной блестящих, смертоносных кристаллов. Южане вскрикнули, отпрянув, осыпаемые ледяной крошкой. Один, не успевший остановиться, чиркнул плечом о шип — ткань и кожа мгновенно примерзли, и он завизжал от боли и ужаса, пытаясь оторваться, оставляя на остром льду клочья кожи и мясо.
— Последнее предупреждение, — голос Кайлена был холоднее самого льда. Он смотрел только на Торвика. — Сложи оружие. Прикажи своим отступить. Пока я не обратил весь Амарант в ледяное воспоминание.
Торвик задрожал. Не только от холода. От бессильной ярости. От осознания, что его победа, казавшаяся такой близкой, ускользает, превращаясь в кошмар. Его маги — ледяные статуи. Его лучшие воины — заморожены или блокированы. Его собственная мощь дрожит перед этой новой, непостижимой силой. Он посмотрел на меч в своей руке. На пылающие, но слабеющие искры зачарования. На Кайлена, стоящего невозмутимо, держащего на руках мое замершее тело, как символ своей непоколебимости. И в его глазах мелькнуло не решение о капитуляции. Мелькнула безумная азартная ставка.
— Ты силен, ублюдок, — прошипел он, и в его голосе зазвучал странный, истерический смех. — Но ты держишь ее! Свое слабое место! И пока ты защищаешь труп, ты не можешь быть везде!
Он не стал атаковать Кайлена. Он резко развернулся и швырнул свой пылающий меч. Не в Кайлена. Не в меня. В главные ворота замка Эйриденхолд!
Меч, все еще несущий в себе сконцентрированную силу магов Торвика и его собственную ярость, полетел, как метеор. Зеленое и золотое сияние слилось в ослепительный шар разрушения. Он был направлен не на саму решетку (герсу), а на массивные каменные опоры, державшие ее, уже поврежденные предыдущими ударами таранов.
— НЕТ! — крик Кайлена был полон не ярости, а ужаса. Не за себя. За тех, кто был за воротами. За остатки гарнизона. За своего отца, возможно. Он инстинктивно рванулся вперед, чтобы остановить летящую смерть, но его движение было сковано — он держал меня. Остановить меч магией на таком расстоянии, с такой скоростью? Он не успевал!
И тут случилось невозможное.
Холодное сияние, окутывавшее меня, пульсировало. Не от его воли. От чего-то внутри меня. От той последней искорки золота, что он законсервировал. Она слабо вспыхнула в ответ на его ужас, на летящую угрозу его дому. И этого было достаточно.
Кайлен почувствовал импульс. Не мысль. Чистый инстинкт, усиленный нашей связью, его новой силой и… моей последней волей, пойманной в ледяной ловушке его магии. Он не стал бросаться вперед. Он взмахнул рукой — той, что была свободна. Не к воротам. Вверх.
Над летящим мечом, в самой высокой точке его траектории, разверзлось небо. Вернее, появилось нечто. Крошечная, но невероятно плотная черная точка. Точка абсолютного холода. Вакуума. Она просуществовала долю секунды. Но этого хватило. Летящий с чудовищной скоростью меч, несущий энергию разрушения, всосался в эту точку. Не исчез. Схлопнулся. Как бумажный кораблик в кулаке гиганта. Зеленое и золотое сияние не взорвалось. Оно погасло. С хрустом лопнувшего стеклянного шара. Остатки меча — теперь просто куски темного, ничем не примечательного металла — с глухим стуком упали на камни далеко в стороне от ворот, никому не причинив вреда.
Тишина. Еще более гнетущая, чем после его пробуждения. Южане, королевские защитники на стенах, сам Торвик — все замерли в немом шоке. Что это было? Как это возможно?
Кайлен стоял, тяжело дыша. Держа меня на руках. Его лицо было бледным от напряжения. Этот трюк, этот мгновенный, точечный контроль над пространством и температурой на таком расстоянии, стоил ему сил. Но в его глазах горело не истощение. Горело изумление. Изумление от того, что он только что сделал. От возможностей, что открылись. И от крошечного ответного импульса из моей законсервированной жизни.
Он посмотрел на Торвика. На этого человека, который принес столько боли, который чуть не убил его дом и уничтожил меня. В его ледяных глазах не было ненависти. Был приговор. Холодный. Неизбежный. Как смена времен года.
— Твоя очередь, — просто сказал Кайлен. И сделал шаг вперед.
19 глава
Боль вернулась первой. Не та острая, рвущая все внутри боль от ударов или падения. Нет. Это была тупая, глухая, всепроникающая тяжесть. Как будто из меня вычерпали все до последней капли тепла, всю энергию, оставив лишь ледяную пустоту, усыпанную осколками. Каждое сломанное ребро напоминало о себе тупым нарывом при малейшей попытке вдохнуть глубже. Голова гудела, словно в нее вбили гвоздь — эхо того удара, что оглушил меня тогда, наверху. Руки и ноги были ватными, чужими, мышцы дрожали мелкой дрожью, как у новорожденного теленка.
Я открыла глаза. Не сразу. Веки казались свинцовыми, слипшимися. Свет, пробивавшийся сквозь них, резал, как лезвие. Я моргнула, зажмурилась, потом снова осторожно приоткрыла.
Это был не лазарет. И не ледяные покои Кайлена. Комната. Незнакомая, но… теплая. Не в смысле жара от печи, хотя здесь действительно не было пронизывающего холода. Теплая атмосферой . Высокие потолки с деревянными балками цвета теплого меда. Стены, обитые кремовой тканью, расшитой нежными вьюнками по краям. Огромное окно, залитое утренним светом, с тяжелыми бархатными занавесями спело-сливового оттенка, сейчас отдернутыми. Солнечный луч, пойманный хрустальной подвеской люстры, рассыпал по стенам радужные зайчики. Воздух пах… весной? Нет, не совсем. Скорее, оттепелью. Свежестью, влажной землей и чем-то сладковатым, неуловимым — может, почками где-то лопающимися.
Я лежала в огромной кровати с резными столбиками, утопая в мягкости перин и подушек, укрытая легким, но невероятно теплым стеганым одеялом. И тогда я увидела его.
Кайлен. Сидел на стуле рядом, склонив голову на спинку. Спал. Поза была неудобной, вымученной. Темные круги под глазами говорили красноречивее слов — бессонные ночи. Но что поразило меня больше всего — он выглядел… живым . По-настоящему. Цвет вернулся к его щекам, не болезненный румянец, а здоровый, теплый оттенок слоновой кости. Его губы, всегда такие тонкие и синеватые, теперь были естественного, чуть розоватого цвета. Он дышал ровно, глубоко, без той прерывистой хрипоты, что выдавала вечную внутреннюю борьбу. Его рука лежала поверх одеяла, рядом с моей. И она была…