теплой . Просто теплой. Не обжигающе горячей, не ледяной. Нормальной, человеческой теплоты.
Воспоминания нахлынули лавиной, сбивая дыхание. Падение. Его рев, разрывающий небо. Ледяной Колосс, сходящий с обломков. Моя жертва — золотой взрыв, вырывающий из меня все. Его руки, несущие мое беспомощное тело. Торвик… застывший в последней атаке, памятник собственной ярости. И потом… долгая, беззвучная темнота.
Я попыталась пошевелить рукой, коснуться его, но слабость была абсолютной. Лишь слабый, хриплый стон вырвался из моего пересохшего горла.
Звук сработал как щелчок. Его глаза — те самые серебристо-серые — распахнулись мгновенно. В них не было ни льда, ни пустоты, ни ярости Повелителя. Была мгновенная настороженность, сменившаяся таким глубоким, всепоглощающим облегчением, что на глазах выступили слезы. Он наклонился вперед, его теплая рука осторожно сжала мою холодную ладонь.
— Ты… проснулась, — его голос был хриплым от сна или от сдавленных эмоций. Он звучал по-новому. Глубже, увереннее. Без прежней хрипоты. — Алиса… Аннализа… Доброе утро. Хотя уже скорее день. Утро было пару часов назад.
Он пытался шутить. Но голос дрожал. Он поднес мою руку к своим губам, осторожно коснулся костяшек пальцев. Его дыхание было теплым. Не ледяным инеем. Просто теплым. Человеческим .
— К…ай…лен… — мой собственный голос был шепотом, скрипом несмазанных петель. Горло горело. — Жив… Ты… жив…
— Благодаря тебе , — он ответил быстро, крепче сжимая мою руку. Его взгляд скользил по моему лицу, будто проверяя каждую черточку, убеждаясь, что я здесь, реальна. — Ты… ты чудо. Ты вернулась. Лекари… они не верили. Говорили, ты не проснешься. Или не выживешь, если… — Он замолчал, с трудом сглатывая ком в горле. — Как ты? Больно? Говорить тяжело?
— Пить… — прошептала я, и это было похоже на скрежет камней.
Он кивнул, мгновенно вскочил. Движения — плавные, уверенные, без прежней скованности. Подошел к столу с кувшином и чашей, налил. Вернулся, осторожно приподнял мою голову одной рукой (как же это больно!), а другой поднес чашу к губам. Вода была прохладной, чистейшей. Я сделала глоток — райское облегчение для пересохшего горла.
— Медленнее, — он мягко остановил меня после нескольких глотков. — Твой желудок… он пуст слишком долго. Не торопись.
Он снова устроил меня на подушках, его движения были бережными, но уверенными. Не как у слуги. Как у человека, знающего, что делает. Научившегося.
— Где… мы? — спросила я, голос чуть окреп, но все еще слаб.
— В моих… в наших покоях, — он поправился, и легкий румянец тронул его скулы. — Вернее, в том, что от них уцелело. Северное крыло… сильно пострадало. Эти комнаты — чудом остались целы. Я приказал… сделать их теплее. И безопаснее.
Я огляделась внимательнее. Окно — новое, крепкое, с толстыми стеклами. На полу — глубокий, мягкий ковер. В углу — камин, в котором весело потрескивали дрова, отбрасывая теплые блики. И повсюду… цветы. Скромные, зимние — розовые и белые цикламены, ярко-красные каланхоэ в горшках на подоконнике, на столе, на каминной полке. Жизнь, упрямо пробивающаяся сквозь память о зиме.
— Торвик… — имя сорвалось с губ само, с холодком страха.
— Лед, — ответил он коротко, и в его глазах на миг мелькнула знакомая, холодная жесткость. — Он и его маги. И те, кто был слишком близко. В подземельях. Глубокая заморозка. Живы, но недвижимы. Пока. Их судьбу… решим позже. Остальные южане отступили за перевалы, как только узнали. Перемирие. Хрупкое, но есть.
Он снова взял мою руку, поглаживая тыльную сторону ладони большим пальцем. Заботливо. Тепло его кожи было невероятным утешением.
— Мой дар… Я не чувствую его? — выдохнула я. Внутри была только пустота. Та самая, которую он когда-то описывал. Где раньше пылал шар целительной энергии, теперь была тишина. Холодная, мертвая тишина.
Кайлен взглянул на меня с бездонной печалью и пониманием.
— Угас? — сказал он тихо. — Ты отдала его. Всю свою жизненную силу. Всю энергию. Чтобы разбить кристалл во мне. Чтобы дать мне… это. — Он развел рукой, указывая на себя, на комнату, на мир за окном. — Лекари говорят, чудо, что ты жива. Твое тело… оно истощено донельзя. Восстановление — месяцы. Годы. И дар… — он покачал головой, — … они не знают. Может, вернется, когда окрепнешь. Может, станет другим. А может… — Он не договорил, но я поняла. А может, ушел навсегда.
Горечь, острая и соленая, подкатила к горлу. Я была Алисой-целительницей. Аннализой-волшебницей. Это было моей сутью, опорой, смыслом в этом чужом мире. А теперь… кто я? Слабая, сломанная девушка, обуза для разоренного королевства? Слезы, предательски горячие, потекли по щекам.
— Эй, нет, — Кайлен наклонился ближе, его теплая ладонь легла на мою щеку, сметая слезинку. — Не плачь. Пожалуйста. Ты совершила невозможное. Спасла меня. Спасла королевство. Этот дар… он был инструментом. Мощным, прекрасным. Но он не был тобой . Ты — это твое мужество, когда бросилась под колесницу. Твое сострадание, когда видела боль. Твое упрямство, когда я гнал тебя прочь. Твоя любовь… — его голос сорвался, — … которая растопила лед там, где магия была бессильна. Ты цела. Твоя душа. Твое сердце. И пока они бьются, все остальное… мы преодолеем. Я помогу. Мы найдем новый путь. Вместе.
Его слова, такие искренние, наполненные любовью и верой, согрели меня изнутри сильнее любого целительного тепла. Пустота оставалась, но в ней уже не было такой ледяной черноты. Я кивнула, с трудом сдерживая новые слезы, но теперь — слезы облегчения.
— А твой отец? — спросила я, вспомнив короля.
Лицо Кайлена омрачилось.
— Жив. Ранен. Стрела в плечо, удар по голове при падении герсы… она рухнула частично, после того как я отвел меч Торвика. Защитники успели отойти. Он… — Кайлен вздохнул, — … в сознании. Слаб, как тростинка, но цепляется. Лекари дают шанс. Он… видел. Видел меня на стене. Видел… что было потом. — Кайлен отвел взгляд в окно. — Он боится меня, Алиса. Не как сына. Как… силу. Как нового монстра, сменившего старого.
— Он ошибается, — прошептала я, сжимая его руку изо всех сил своих слабых пальцев. — Ты не монстр. Ты его сын. Ты спас Эйриден.
— Спас? — Кайлен горько усмехнулся. — Город в руинах. Тысячи погибли. Тысячи ранены. Голод, холод, разруха. Южане жаждут реванша. А я… — он поднял руку, и над ладонью возникла крошечная, идеальная снежинка. Она медленно вращалась, переливаясь радугой в свете. — Я могу творить лед. Контролировать холод. Заморозить отряд одним желанием. Как Торвика. Удобно? Страшно. Но это не пашню засеять. Не дом отстроить. Не рану исцелить. — Он сжал кулак, снежинка рассыпалась в алмазную пыль. — Я Повелитель Льда. Но королевству нужен Король. А я… я не знаю, смогу ли. Не таким. После всего…
Дверь приоткрылась. В проеме — пожилая женщина в строгом, добротном платье служанки. Увидев мои открытые глаза, она ахнула.
— Ваше Высочество! Она… проснулась! Слава Создателю! — Она едва не уронила поднос.
— Тише, Марта, — Кайлен поднял руку, но лицо его светилось отраженным облегчением женщины. — Да, проснулась. Принеси бульон. Самый легкий. Чай. И позови лекаря Хардина. Только чтобы не шумел.
Марта закивала, сияя, и скрылась.
— Марта? — удивилась я.
— Бывшая служанка моей матери, — пояснил Кайлен. — Единственная, кто не сбежал. Она… помнит меня маленьким. До… — он махнул рукой, — … всего. Согласилась ухаживать за тобой, помогать. — Он смущенно потупился. — Я не мастер… кормить с ложки, компрессы… Марта учила.
Представить Кайлена, Холодного Принца, кормящего меня с ложки… Это было так невероятно и трогательно, что я слабо улыбнулась. Он улыбнулся в ответ — робко, но так по-человечески.
Вскоре вернулась Марта с подносом, а за ней — пожилой лекарь Хардин с умными, уставшими глазами. Его осмотр был тщательным, но бережным. Слушал сердце, заставлял дышать глубже (ааа, ребра!), щупал живот, смотрел зрачки. Больно, но терпимо.
— Чудо, — пробормотал он, отходя. — Чистое чудо, миледи. Организм на пределе. Кости срастаются медленно. Мышцы ослабли. Но… — он глянул на Кайлена, — … жизненные силы стабильны. Пульс слаб, но ровен. Главное — покой. Питание: бульон, каши, позже — овощи на пару, мясо протертое. Мало, но часто. Никаких резких движений. И… — он посмотрел на меня, — … терпение, миледи. Много терпения. Вы отдали слишком много. Возвращаться будет долго и трудно.
— А дар? — не удержалась я, хотя боялась.
Хардин покачал головой.
— Признаков нет, миледи. Ни тепла, ни свечения. Организм — на выживание. Возможно… — он взглянул на Кайлена, — … это навсегда. Но жизнь — вот величайший дар. Держитесь за нее.
Когда они ушли (Марта накормила меня несколькими ложками горячего бульона — слабая волна тепла разлилась внутри), Кайлен задумался.
— Надо идти, — сказал он. — Совет. Первый после осады. Ждут решений. Продовольствие. Укрытие. Стены. Пленные южане… — Он потер переносицу. — Отец не может. Значит… я.
В голосе — тяжесть, но не паника. Решимость.
— Иди, — прошептала я. — Они ждут своего Короля.
Он вздрогнул от слова, но кивнул. Поднялся, наклонился, осторожно поцеловал в лоб. Губы — теплые, мягкие.
— Скоро вернусь. Отдыхай. Марта рядом.
Он вышел. Я осталась одна, но не в пустоте. В тепле, под треск камина, с запахом бульона и цветов. Прислушалась. Сквозь стены — слабый, но различимый звук. Не вой ветра. Не звон стали. Капель . Упорная, ритмичная.
Повернула голову, скрипя зубами от боли в ребрах, к окну. Солнечный луч стал ярче. На подоконнике, за стеклом, сидела маленькая пушистая птичка с красной грудкой. Снегирь? Не знаю. Чистила клювом перышки, потом залилась звонкой, настойчивой трелью. После тишины Вечной Зимы — это был гимн. Жизни .
Закрыла глаза. Запомнить. Этот звук. Этот первый голос пробуждающегося мира. Пустота внутри — да. Боль — да. Но где-то очень глубоко, под слоями слабости и потери, шевельнулось что-то крошечное. Не тепло целительства. Другое. Росток… надежды. Благодарности. Я жива. Он жив. Зима отступает.