или как ты,
всем сущим наслаждаясь,
но только силы мне даны не те:
я каждый вечер в пропасти срываюсь
своих видений, ритмов, неутрат,
пронзающего горло песнопенья.
Мне очень жаль, что ты не виноват
в моих тревогах
и в моих мученьях.
Мне очень жаль, и непонятно мне,
откуда это светлое виденье,
что образ твой стоит в моём окне,
что ты ко мне приедешь в воскресенье.
Я не хочу!
Я не хочу,
чтоб ты мне позвонил!
Ты не звонишь,
а значит, всё в порядке,
и утра горизонт,
густой и гладкий,
похож на очертания перил.
Пускай! Пускай!.. Ты держишься за них,
чтобы пройти остаток этой ночи!
Мне за тебя, больного, страшно очень
и за всех тех, кого ты не любил.
Они такие:
будут долго спать,
за шторой не почувствуют вторженья,
той женщины
над городом круженья,
что в страшный мир спускается опять.
А после?..
Станут чувствовать вину:
«Недолюбили… да… недосмотрели…» –
и говорить четыре-три недели
про то, как ты не любишь
тишину.
Но за неё одну
мне всех страшней, –
с лицом уставшим,
мягким, точно вата,
глядящую
как будто виновато,
но знаю точно: нет вины за ней.
И лишь её молитвами из слёз
(а этих слёз все матери на свете
пролили столько, что не смогут дети
вдруг оценить их тайный дар всерьёз)
сегодня впрок утешится Она,
летящая над городом несмело,
забудет то, что тут забрать хотела,
и превратится в облако из сна.
И я, поверь, сильней всего хочу,
чтоб не пришлось нечаянно расстаться
с тем, –
с кем смешней смешного
мне смеяться,
с тем –
с кем порой и боль
не по плечу.
Ты знай!
Мне холодно, если тебя рядом нет.
Мне больно, когда утром еду к другому,
когда поздней ночью шатаюсь по дому
и вся моя жизнь превращается в бред:
в забытый на площади
цирк шапито,
в трамваи промозглые,
в блеск от витрины…
С тобою мы стали почти половинны,
но этого, жаль, не узнает никто.
С тобою мы точно два серых стекла –
безликого моря бесчувственной глади.
Не дай же проститься с тобой, бога ради,
чтоб я этой гладью вовек не была.
Не дай мне проститься с тобой!.. Уходи,
лишь если сумеешь опять возвратиться.
Которую ночь мне твой образ не снится,
и столько ненужных ночей впереди.
Но даже в тот миг, когда гордо твержу:
«Не надо!.. Не сбудется больше!.. Расстались!..» –
ты знай: во мне прежние чувства остались,
ты знай: я, как прежде, тобой дорожу.
«Теперь хочу…»
Теперь хочу,
чтоб ты был счастлив там,
где нет моих капризов и различий,
где, просыпаясь с женщиной обычной,
ты будешь растворяться по утрам
в себе и в деле,
в детях и в жене,
в покупке холодильника и крана.
Хочу, чтоб больше
не ходил ко мне
ни ночью поздней
и ни утром рано.
Хочу тебя всей болью отпустить!
(И пусть потом вовек не позабуду.)
Ещё тебя мне хочется простить
за то, что я
той женщиной
не буду,
что вылепить меня ты не сумел,
какой мечтал,
какой всегда хотел
(что мастер оказался мягче глины).
Но и расставшись,
мы с тобой едины.
Новогодняя сказка
«Нас разделяет ровно десять лет…»
Нас разделяет ровно десять лет,
а в них – восторг, покой, паденья, страсти,
в них ощущенье неизменной власти
над собственной возможностью побед.
Ещё нас разделяют города,
сердца столиц – Москвы и Петрограда,
и я к тебе спешить сегодня рада,
ещё сама не ведая куда –
…в огромный замок и в старинный сад,
в прохладу серой потускневшей арки,
вблизи проспектов и вблизи Фонтанки,
где новогодних ёлок маскарад,
где всё, как сотню
с лишним лет назад:
наряды, кони…
Только вот машины,
и серебром горящие витрины,
и надписи: «Билайн», «Смартфон», «IPad».
«Но в белом парке через глубь-года…»
Но в белом парке через глубь-года
ещё до нас доносится как чудо –
она ему: «Я Вас не позабуду!»;
он ей: «Не позабуду!.. Никогда!».
…То было сотню с лишним лет назад.
Сегодня чудо снова повторится:
моя рука с твоей соединится,
ты спросишь: «Рада?» –
и ответишь:
«Рад!»
«Выплёскиваю тело своё…»
Выплёскиваю тело своё
в тебя!
Будешь теперь
по ночам
обо мне
молиться!
Куда ни приедешь –
всюду тебе приснится
нежность моя
и гремучая спесь
моя.
Куда ни приедешь –
будешь искать угла,
чтоб только спрятаться,
чтобы освободиться!..
Но я не выйду
из вен твоих
никогда.
Вены мои
все в тебе
превратятся
в спицы.
Колко и вёртко
все будут в тебе свербеть,
но не узнаешь,
куда и уйти от боли.
Я тебя, миленький,
так научу любить,
что рад проснуться
ты будешь в моей
неволе.
Я тебя, миленький,
так научу желать
тела чужого,
как воздуха в бездыханьи!..
А отпущу –
не захочешь уже
бежать,
а прогоню –
заскулишь и умрешь
в изгнаньи.
Будешь подобен
лохматому псу у ног,
но не пущу –
никогда не пущу обратно.
Буду жестокой,
как ты был со мной жесток.
Душу твою превращу
в болевые пятна.
Будешь в поту просыпаться,
в аду, в бреду,
будешь рычать и стонать
от нещадной боли.
А как иссякнешь –
тогда я к тебе приду!
И ты на воле
уже не захочешь
воли!
Остаток дня
Не знаю, что случилось с этим днём,
но, начинаясь,
с самого рассвета,
он то и дело говорил о нём,
о незнакомце
беспокойном этом.
И пусть была на улице зима,
луч ринулся по стенам
и по шторам.
И ощутила радость я сама,
как будто небо
перед летом скорым.
Потом – улыбку видела в метро
у старика, сидевшего с газетой,
и думала: «Вот дурню повезло!..
Увидеть радость на бумажке этой!»
Потом – собака белая, как пух,
мне во дворах арбатских повстречалась.
И я уже произносила вслух:
«Как мало мне до радости осталось!»
Не замечая серых, нудных лиц,
неслась к тебе,
не знавшему об этом,
и наши взгляды молнией сплелись,
стремясь к друг другу,
и сияли светом.
Никто в тот миг не мог произнести,
как этой встречи мы безмерно ждали,
но счастье в сердце смела унести
я – целый год проведшая а печали.
И, наслаждаясь глупостью звонка,
случившегося после скорой встречи,
я говорила «здравствуй» и «пока»,
а ты про то, что был прекрасным вечер.
Потом – всю ночь не смела засыпать,
чтоб день избыть без всякого остатка.
Но день прошёл – и вот его загадка:
я сделалась счастливою опять.
«Дождался ты: я стала деревянной…»
Дождался ты: я стала деревянной.
Стучи – откликнусь… Не стучи – молчу…
Колодою дубовой, окаянной, –
не всем придусь отныне по плечу.
Возьмёшь не так – и руку вмиг поранишь,
как будто вдоль руки прошёлся нож.
От новодеревянной ты устанешь,
но и к другой не сможешь – не уйдёшь.
Попытка заговорить
Со мной не встретишься, не спросишь:
«Зачем живу и как сейчас?»
Обиду в сердце бедном носишь
не за меня одну – за нас.
Идёшь куда-то ночью длинной,
глядишь в холодные зрачки
скользящих фар, домов старинных,
на башен чёрные крючки.
Идёшь безмолвно и не знаешь,
что в этот день и в этот час
всё безысходнее теряешь,
всё больше отдаляешь нас,
что наша жизнь не вечно длится:
в ней миг не повернётся вспять.
Тебе советую решиться
со мною встретиться опять,