Келп решил сыграть обычную игру. Он уже уложил двенадцать шаров всего при четырех промахах и прицеливался к следующему, когда вошел майор.
Келп положил кий на стол.
— Хай, майор. Принес новый список для вас.
— Давно пора, — сказал майор. Он хмуро глядел на бильярд и, казалось, был чем-то раздражен.
Келп сказал:
— Что вы имеете в виду под этим «давно пора»? Мы потратили меньше трех недель.
— В прошлый раз это заняло меньше двух недель, — напомнил майор.
— Майор, они не охраняют Колизеи так, как охраняют тюрьмы.
— Мне известно лишь, — сказал майор, — что к настоящему моменту я выплатил три тысячи триста долларов зарплаты, не считая стоимости материалов и оборудования, и у меня до сих пор нет ничего взамен.
— Так много? — Келп покачал головой. — Растет, как гора, верно? Ну, вот ваш листок.
— Благодарю вас.
Майор с кислой миной стал изучать список, в то время как Келп вернулся к бильярду и загнал один шар, оставив девятку и тринадцатый. Он промахнулся, пытаясь уложить девятку, но в итоге она заняла идеальную позицию для удара по тринадцатому. Он закатил тринадцатый с таким огромным вращением своего шара, что тот мог бы попасть прямо в кармашек его рубашки, и тут майор воскликнул:
— Что, грузовик с фургоном?!
— Нам понадобится один, — сказал Келп. Он примеривался к девятке. — И притом не тепленький, иначе бы я пошел и угнал его сам.
— Но грузовик, — возразил майор, — это дорогая вещь.
— Да, сэр. Но если все пойдет хорошо, вы сможете снова продать его, когда все будет кончено.
— Это займет время, — сказал майор. Он пробежал глазами список. — Все остальное не должно составить проблем. Вы собираетесь влезать на стену, да?
— Что ж, раз она там у них есть, — сказал Келп. Он ударил по своему шару, который стукнул по девятому, и оба закатились в лузу. Келп покачал головой и положил кий.
Майор разглядывал список все еще насупившись.
— Этот грузовик, он не обязан быть скоростным?
— Мы не собираемся стартовать на нем в гонках, нет.
— Значит, он не обязан быть новым. Итак, подержанный грузовик…
— С чистыми документами, которые мы сможем предъявить, — напомнил Келп.
— А что, если я возьму его напрокат?
— Если вы сможете нанять грузовик так, что они не доберутся до вас, сложись все неудачно, то… вперед. Только помните, для чего мы его используем…
— Я не забуду, — натянуто улыбнулся майор. Он бросил взгляд на бильярдный стол. — Если вы уже закончили свою игру…
— Разве что вы сыграете вместе со мной…
— Прошу извинить меня, — сказал майор с убийственной улыбкой, — но я не играю.
6
Из своей камеры Алан Гринвуд мог видеть заасфальтированный прогулочный двор и побеленную стену тюрьмы Утопия Парк.
Тюрьма Утопия Парк принадлежала графству, но большинство заключенных в ней принадлежали штату, ибо графство располагало тремя собственными более новыми тюрьмами, и в этой не нуждалось. Здесь находилась накипь разных тюрем штата, плюс обвиняемые из штата, которым удалось заработать смену судебного округа до суда, плюс излишки из пяти районов Нью-Йорка, плюс несколько специальных случаев, вроде Гринвуда. Никто не был здесь подолгу, поэтому в заведении отсутствовало обычное сложное по структуре общество заключенных, которое при нормальных обстоятельствах складывается внутри тюремных стен, чтобы люди не отвыкали от цивилизации. Никакой иерархии птичьего двора, другими словами.
Гринвуд проводил большую часть своего времени у окна, потому что ему не нравились ни его камера, ни сосед по ней. И та и другой были серыми, похабными, грязными и старыми. Камера просто существовала, но сосед тратил много часов, ковыряясь между пальцами ног и нюхая кончики пальцев рук. Гринвуд предпочитал наблюдать прогулочный двор, стену и небо. Он был здесь уже около месяца, и его терпение подходило к концу.
Загрохотала дверь. Гринвуд повернулся, увидел, как сосед, сидя на верхних нарах, нюхает свои пальцы, затем взор его упал на охранника в дверях. Охранник был похож на старшего брата соседа по камере, но по крайней мере на нем были ботинки. Он изрек:
— Гринвуд. Посетитель.
— Нормально.
Гринвуд вышел, дверь грохнула снова, Гринвуд и охранник прошли по металлическому коридору, через две двери, которые отпирали снаружи и запирали у них за спиной. Затем следовал коридор, обклеенный пластиком, покрашенным в зеленый цвет, а потом — светло-коричневая комната, в которой восседал Юджин Эндрю Проскер. Он улыбался. Гринвуд сел напротив него.
— Ну, как там снаружи земля?
— Она вертится, — заверил его Проскер. — Она вертится.
— А как продвигается моя кассация? — Гринвуд имел в виду не кассацию по какому-либо судебному делу, но свою просьбу к бывшим подельщикам об избавлении.
— Продвигается славно, — сказал Проскер. — Я не удивлюсь, если на этот счет будет что-нибудь слышно до завтрашнего утра.
— Это хорошие новости, — улыбнулся Гринвуд. — И поверьте, я созрел для хороших новостей.
— Все, о чем ваши друзья просят вас, — сказал Проскер, — чтобы вы их встретили на полпути. Я знаю, что вы захотите сделать это, не правда ли?
— Конечно захочу, — сказал Гринвуд, — и я действительно постараюсь.
— Вы должны постараться не один раз, — сказал Проскер. — Все, что стоит стараний, стоит их по крайней мере три раза.
— Я запомню это, — сказал Гринвуд. — Вы не сообщили моим друзьям остальные подробности, я надеюсь.
— Нет, — сказал Проскер. — Как мы и решили, лучше всего, наверное, будет подождать, пока вы окажетесь на свободе…
— Я тоже так считаю, — кивнул Гринвуд. — Вы вывезли мои вещи из квартиры?
— Обо всем позаботились, — ответил Проскер. — Все благополучно хранится под именем вашего друга.
— Хорошо, — Гринвуд покачал головой. — Мне чертовски жаль отказываться от этой квартиры. У меня там было как раз так, как я хотел.
— Вам придется переменить массу вещей, как только мы вытащим вас отсюда, — напомнил ему Проскер.
— Это верно. В некотором роде почти начать новую жизнь. Перевернуть страницу. Стать другим человеком.
— Да, — сказал Проскер без энтузиазма. Он не любил ненужной игры в небезопасные двусмысленности. — Ну-с, это определенно обнадеживает, когда вы так говорите, — сказал он, поднимаясь и собирая свой атташе-кейс.
7
В два двадцать пять ночи, после посещения Гринвуда Проскером, отрезок шоссе Нозерн-Стэйт-Паркуэй в окрестностях поворота на Утопия Парк был практически совсем пустым. Лишь одно транспортное средство находилось в этом районе, большой грязный грузовик с синей кабиной и серым фургоном, и с надписью на обеих дверцах «Прокат грузовиков Паркера». Майор Айко нанял его через подставных лиц только накануне днем, и за рулем в данный момент был Келп, направлявший машину на восток от Нью-Йорка. Когда он притормозил перед поворотом, Дортмундер, сидевший рядом, наклонился вперед, чтобы взглянуть на часы в свете приборной панели.
— Мы на пять минут раньше.
— Я поеду медленнее по этим разбитым улицам, — сказал Келп, — учитывая, что у нас сзади.
— Нам ни к чему попадать туда слишком рано, — сказал Дортмундер.
Келп вывернул тяжелый в управлении грузовик с шоссе на кривую поворота.
— Я знаю, — сказал он. — Я знаю.
В тюрьме в это самое время Гринвуд тоже смотрел на свои часы, зеленые стрелки в темноте показывали, что ждать осталось еще полчаса. Проскер сообщил ему, что Дортмундер и компания не начнут операцию до трех часов. Он не должен делать раньше времени ничего, что могло бы обнаружить их.
Двадцатью пятью минутами позже арендованный грузовик с выключенными фарами тихо остановился на стоянке компании АП в трех кварталах от тюрьмы. Уличные фонари на перекрестках были единственной иллюминацией в этой части Утопия Парк, а облачное небо делало ночь еще более темной. С трудом можно было разглядеть свою руку, поднеся ее к лицу.
Келп и Дортмундер вылезли из кабины и осторожно двинулись к задним дверям фургона, чтобы открыть их. Внутри фургона стояла кромешная тьма. Пока Дортмундер помогал Чефвику соскочить на асфальт, Мэрч передал десятифутовую лестницу Келпу. Келп и Дортмундер приставили ее к боковой стене фургона, а тем временем Мэрч подал Чефвику моток серой веревки и его черный портфель. Они все были одеты в темное и переговаривались шепотом.
Дортмундер взял моток веревки и первым поднялся вверх по лестнице, следом Чефвик. Келп внизу придерживал лестницу, пока оба они не оказались на крыше фургона, а потом подал лестницу наверх.
Дортмундер уложил ее посреди крыши по длине грузовика, затем он и Чефвик улеглись по обеим сторонам от нее, как персонажи Бокаччо, разделенные мечом. Келп, как только лестница оказалась наверху, снова обошел грузовик и закрыл задние двери, потом вернулся в кабину, завел мотор и медленно повел машину через стоянку АП на улицу.
В тюрьме Гринвуд, поглядев на часы и обнаружив уже без пяти минут три, решил, что время пришло. Он сел, сбросив с себя одеяло и продемонстрировав, что уже полностью одет, за исключением туфель. Он обул их, несколько секунд смотрел на человека, спавшего на верхних нарах, — старик слегка похрапывал, его рот был открыт, — и ударил его в нос.
Глаза старика внезапно открылись, белые и круглые, и в течение двух-трех секунд он и Гринвуд смотрели, уставившись друг на друга, лицом к лицу на расстоянии не более фута. Потом старик моргнул, его рука соскользнула с одеяла, чтобы пощупать нос, и от удивления и боли он ойкнул.
Гринвуд на пределе возможностей проревел:
— Прекрати ковыряться в своих мерзких ногах!
Старик сел, его глаза становились все круглее и круглее. Кровь потекла из разбитого носа. Он пролепетал:
— Чего-чего?
Все еще на максимальной громкости Гринвуд прорычал:
— И перестань нюхать свои вонючие пальцы!
Руки старика все еще ощупывали нос, но теперь он убрал их оттуда и посмотрел на пальцы — на кончиках их была кровь.