Арендуемый сейф на самом деле представлял собой выдвижной ящик высотой около дюйма, шириной четыре дюйма и глубиной дюймов восемнадцать. Альберт выдвинул его почти целиком и сказал:
— Сэр, если вы хотите остаться в одиночестве, я могу отнести его в одну из боковых камер.
Он сделал жест в сторону маленьких комнат, отходивших от центрального морга, каждая из них содержала в себе стол и стул, чтобы клиент имел возможность в приватной обстановке пообщаться со своим ящиком.
— Нет, спасибо, — сказал Дортмундер. — Сегодня такое не требуется. Я просто хочу положить в него этот пакет.
И он достал из внутреннего кармана пиджака толстенький заклеенный белый конверт, хранивший семь неиспользованных «Клинексов». Он аккуратно положил конверт посреди ящика и отступил назад, предоставив Альберту возможность привести все в исходное состояние.
Альберт пропустил его в первую дверь, а Джордж распахнул перед ним вторую, и Дортмундер поднялся наверх и вышел на улицу, где почему-то почувствовал себя странно, обнаружив, что там все еще день. Он сверился с часами и остановил такси, потому что теперь ему предстояло проехать чуть не полгорода и вернуться назад с Великим Чмо раньше, чем служащие банка разойдутся по домам.
5
— В Нью-Йорке человеку всегда одиноко, Линда, — сказал Гринвуд.
— Ох, еще бы, — сказала она. — Я это так хорошо знаю, Алан.
Он сохранил свое имя, а его фамилия по-прежнему начиналась с буквы Г, что было достаточно безопасно и весьма удобно.
Гринвуд поправил подушку и крепче обнял девушку, лежавшую рядом с ним.
— Когда удается встретить родственную душу в таком городе, как этот, — произнес он, — очень не хочется ее отпускать.
— О, я знаю, что ты имеешь в виду, — отозвалась она и пристроилась к нему поудобнее, положив щеку на его обнаженную грудь. Им было так тепло и уютно под одеялом.
— Вот почему мне ненавистна сама мысль о том, чтобы уйти из дома сегодня вечером, — продолжал Гринвуд.
— Ой, я тоже ее ненавижу, эту мысль, — сказала она.
— Ну откуда мне было знать, что такое сокровище, как ты, попадется мне именно сегодня? А теперь уже поздно менять другие договоренности. Мне просто позарез нужно уйти, такие дела.
Она подняла голову и изучающе оглядела его. Единственным источником света был искусственный камин в углу, так что ей приходилось вглядываться в неверном красноватом свете.
— Ты уверен, что это не другая девушка? — спросила она. Ей хотелось, чтобы вопрос прозвучал легко, но это у нее не вполне получилось.
Он нежно взял ее за подбородок.
— Другой девушки не существует, — сказал он. — Нигде в целом свете. — Он легко поцеловал ее в губы.
— Мне так хочется верить тебе, Алан, — сказала она. Она выглядела ласковой, и жалобной, и тоскующей.
— А я очень хотел бы рассказать тебе, куда отправляюсь, — сказал он, — но… не могу. Я только умоляю тебя верить мне. И я вернусь через час, не больше.
Она улыбалась, произнося:
— Ты не смог бы очень много сделать за час с другой девушкой, правда?
— Конечно, нет, если я хочу сохранить себя для тебя, — ответил он и поцеловал ее снова.
После поцелуя она промурлыкала ему в ухо:
— Сколько времени у нас до того, как ты уйдешь?
Он скосил глаза на часы у кровати и сказал:
— Двадцать минут.
— Значит, у нас есть время, — пробормотала она, поигрывая его ухом, — добиться двухсотпроцентной уверенности, что ты меня не забудешь.
— Мм-м-м-м, — промычал он, и в результате, когда через двадцать минут прозвучал звонок в дверь, — один длинный, два коротких, один длинный, — он еще не кончил одеваться.
— Вот и они, — сказал он, застегивая брюки.
— Поспеши назад, ко мне, Алан, — сказала она, потягиваясь и извиваясь под одеялом.
Он проследил, как колышется одеяло, и сказал:
— О, я буду спешить, Линда. Уж ты не беспокойся, я потороплюсь.
Он поцеловал ее и покинул квартиру.
Чефвик ожидал его на тротуаре.
— Вы прилично подзадержались, — проворчал он.
— А вы не представляете себе и половины того, что с этим связано, — сказал Гринвуд. — Куда?
— Сюда.
Мэрч сидел за рулем своего «мустанга», припаркованного за углом у пожарного гидранта. Чефвик и Гринвуд сели в машину, Чефвик сзади, и Мэрч повез их на Варик-стрит, где все офисы уже несколько часов были закрыты на ночь. Он поставил машину напротив нужного им дома, и Гринвуд и Чефвик вышли и пересекли улицу. Гринвуд стоял на стреме, пока Чефвик открывал входную дверь, а затем они вошли внутрь и поднялись по лестнице — лифты в это время не работали — на пятый этаж. Они прошли через холл — Гринвуд освещал путь маленьким карманным фонариком — и отыскали дверь с надписью «Додсон и Фогг, адвокаты». В левом нижнем углу матового стекла располагался список из пяти фамилий, и вторая из них была «Ю. Эндрю Проскер».
Чефвик прошел сквозь эту дверь так быстро, что могло показаться, будто она и вовсе не была заперта. Теперь они следовали плану, нарисованному Проскером, найдя его офис среди лабиринта комнатушек и опознав его по расположению мебели, которое Проскер описал. Гринвуд сел за письменный стол, до упора открыл нижний правый ящик и обнаружил прикрепленный к задней стенке липкой лентой небольшой желтый конверт. Гринвуд улыбнулся, забрал конверт и закрыл ящик снова. Встряхнул конверт — оттуда выпал маленький ключ, точно такой же, какой дали Дортмундеру в банке несколькими часами раньше.
— Мы заполучили его, — сказал Гринвуд. — Разве это не удивительно?
— Быть может, фортуна начинает поворачиваться к нам лицом, — отозвался Чефвик.
— А ведь сегодня пятница, тринадцатое число. Фантастика!
— Уже нет, сейчас за полночь.
— Неужели? Ну пошли. Вот, передайте это Дортмундеру.
Чефвик спрятал ключ в карман, и они покинули кабинет Проскера. По пути на улицу Чефвик вновь запер все двери. Они сели в автомобиль, и Гринвуд сказал:
— Вы не возражаете сначала подбросить меня? У меня там дома кое-что происходит.
— Я не против, — заявил Чефвик.
— Само собой, — сказал Мэрч. — Почему бы нет?
Они поехали назад и высадили Гринвуда перед его домом, и он поднялся на лифте к своей квартире, где нашел девицу сидящей на кровати и читающей карманное издание книжки Джеймса Бонда. Она отложила книжку в сторону и выключила свет, пока Гринвуд отделывался от массы лишней одежды.
Она сказала мягко:
— Все было хорошо?
— Я снова с тобой, — ответил он просто.
Она поцеловала его грудь и взглянула на него с озорством.
— Ты из ЦРУ, верно? — спросила она.
— Мне не разрешено говорить об этом, — сказал он.
— Мм-м-м-м, — нежно пропела она и начала его покусывать там и сям.
— Люблю патриотических женщин, — промурлыкал Гринвуд.
6
Четверг девятнадцатого октября был одним из переменчивых дней. Он начался с проливного дождя поутру, потом стал холодным и ветреным, затем, к середине дня, облака унеслись прочь и вышло солнышко, и к пяти тридцати стало тепло, как в летний полдень. Альберт Кромвелл, охраняющий арендуемые сейфы в отделении Национального Банка на углу Сорок Шестой улицы и Пятой авеню, был утром одет в потертый дождевик и калоши и шел под зонтиком, а отправляясь домой, нес все эти три предмета в руках. Он не знал, расстраиваться ли от этих перемен погоды или радоваться тому, что в конце концов стало так хорошо, и решил совместить обе точки зрения.
Домом Альберту Кромвеллу служила квартира на двадцать седьмом этаже тридцатичетырехэтажного здания в Верхнем Вест-Сайде, и он достигал ее с помощью метро и лифта. Сегодня, когда он вошел в лифт на последнем отрезке своего пути домой, там уже оказался высокий импозантный человек с проницательными черными глазами, высоким лбом и густой копной волос, совершенно черных, за исключением проседи на висках. Альберт Кромвелл не заметил, что этот человек входил вместе с ним в лифт каждый вечер на этой неделе, а единственное отличие сегодняшнего заключалось в том, что на этот раз там оказались только они вдвоем.
Они стояли рядом, Альберт Кромвелл и импозантный человек, оба лицом к дверям. Двери сдвинулись, и лифт начал подниматься.
— Вы когда-нибудь обращали внимание на эти цифры? — спросил импозантный человек. У него был глубокий звучный голос.
Альберт Кромвелл с удивлением посмотрел на попутчика. Незнакомые люди не разговаривают друг с другом в лифте. Он сказал:
— Прошу прощения?
Импозантный человек кивнул на ряд цифр над дверью.
— Я имею в виду эти цифры, там, — сказал он. — Взгляните на них.
Заинтригованный, Альберт Кромвелл взглянул. Это были небольшие стеклянные цифры, бежавшие слева направо вдоль длинной хромированной полосы, начинавшейся слева буквой П (подвал), затем шла Х (холл), потом 2, 3 и так далее, до 35. Цифры зажигались по одной, обозначая этаж, на котором в данный момент находился лифт. Как раз сейчас, например, горела цифра 4. Пока Альберт Кромвелл смотрел, она погасла и вместо нее зажглась цифра 5.
— Заметьте, какое регулярное движение, — произнес импозантный человек своим звучным голосом. — Как приятно видеть нечто, такое ровное и регулярное, перечислять цифры, знать, что каждая последует за той, что идет перед ней. Так гладко. Так регулярно. Так успокаивающе. Следите за цифрами. Считайте их, если хотите, это так успокаивает после длинного тяжелого дня. Как хорошо иметь возможность отдохнуть, иметь возможность смотреть на цифры и считать их, чувствовать, как ваше тело расслабляется, знать, что вы отдыхаете, знать, что вы в безопасности в вашем собственном доме, в безопасности отдыхаете и успокаиваетесь, следя за цифрами, считая цифры, чувствуя, что каждая ваша мышца расслабляется, каждый нерв отдыхает, зная, что теперь вы можете расслабиться, можете прислониться к стене и успокоиться, успокоиться, успокоиться. Теперь нет ничего, кроме цифр и моего голоса. Цифр и моего голоса.
Импозантный человек замолчал и посмотрел на Альберта Кромвелла, который прислонился к стенке лифта, уставясь с тупым выражением на цифры над дверью. Цифра 12 погасла, а цифра 14 зажглась. Альберт Кромвелл следил за цифрами.